Актеры переезжали из городка в городок, останавливались в скромных, промерзших гостиницах. Оттуда их возили в машине на отдаленные точки погранзастав. Проезжая по заснеженной тайге, привычные к ограниченному городскому пространству люди словно исцелялись, вбирая просторы иного неба, тучную красоту приморских сопок. Они своими глазами видели службу пограничников в этом субтропическом поясе России, где каждая царапина на живом человеческом теле превращается в долго незаживающую рану. Еще не грянул, но уже зрел конфликт на озере Хасан. Артистов интересовал конфликт как суть спектакля, а театральная кульминация казалась отражением житейских коллизий…

В спектакле «Лес» Алексей играл Петра, Ольга Столярова — Аксюшу. Вместе они играли и в «Вассе Железновой». Ольга была старше на курс. Алексей был влюбчив, и легко очаровывался актрисами. Его чувства выливались в стихи. Несмотря на несовершенный командировочный быт, он безукоризненно следил за своей внешностью и одеждой, черный зимний костюм соблюдал в безупречной чистоте. Старшие замечали, что парень для своих лет довольно образован и зрел. Молодые женщины обращали на него высочайшее внимание старших актрис. Алексей отшучивался:

— Я — всего лишь профессорский сынок-лоботряс, начитавшийся книжек…

Многие и впрямь его считали сыном профессора. Среди актерской молодежи организовывались вечера танцев. Алеша танцевал браво, как юнкер. Какое-то время стояли во Владивостоке. Актеры и актрисы жили в разных гостиницах. Вечером они валились с ног от усталости после мучительных пограничных переездов. Соседи Алеши удивлялись тому, что он по ночам не спит — сочиняет, читает. Почему-то ходил среди актерства такой слух, что у Алеши — больное сердце.

Это я слышала неоднократно и от других людей, которые утверждали, что все Фатьяновы были сердечниками.

Без пяти минут профессионалу Алексею Фатьянову здесь было хорошо. Он чувствовал себя самостоятельным человеком, уехал от стеснительного положения бедного студента, вдобавок, здесь ему часто везло с одноместными номерами. Стихи, написанные по ночам, он читал в концертах и познал уже волнение от аплодисментов, адресованных только ему одному. Стремясь поделиться радостью своих творческих, похожих на праздники, буден, Алеша продолжал писать своему другу Георгию письма.

«Сейчас ночь… В окно заглядывает большеголовая луна. Я сижу на столе и пишу стихи, стихи о жизни, о любви, о счастье, простом человеческом счастье. И я не испытываю знакомую тебе радость, радость художника, когда он творит без мучений и потуг. Творит легко, словно нижет нити, золотые нити, брильянты чудесных слов. И вдруг странное ощущение: словно в сердце ставят перегородку. Хочется сказать что-то большее, что-то очень близкое, но нет слов, нет таких бриллиантов на дне моей души. Нет, нет, это ужасное чувство. Я мечусь по комнате и ищу нужные слова. Я устал, очень устал.

Несколько часов тому назад был вечер. Легковая машина мчала меня по тайге, выкраивая светом ослепительных фар столетние деревья и мелкие, еще не привыкшие жить кусты из таежного вечера. Рдеет тайга, вдали огни… граница… Радостные возгласы и возбужденные лица встречающих. Я в зале. Зал… Пахнет свежим деревом и только что вымытым полом. Четыре окна. Сотня лиц. Читаю стихи… Много читаю. Долго, долго доносятся аплодисменты и крики. Подходит боец. Жмет руку. Ищу глаза. Рука ощущает сверток… Губы раскрывает улыбка: «Стихи. Мои.». И вот сейчас передо мной листки бумаг. Читаю. Оживают слова. Слова теребят сердце, теребят душу, задевают за живое, простые хорошие слова…»

Это письмо написано в Хабаровске 14 января 1938 года.

Его письма к Георгию были пространны и подробны. Алексею хотелось поговорить, рассказать о своих впечатлениях.

Томительное одиночество его продолжалось недолго. Скоро появились новые знакомые.

Алексей Дмитриевич Попов был доволен молодым актером. При случае он упоминал о нем, как об одном из лучших. Обаятельный парень, пишущий стихи, по-хорошему озорной, благородный и старательный не мог не вызвать добрых чувств. Он был самым молодым в труппе, а нагрузку в концертах нес за двоих. Алексей Дмитриевич познакомил Алешу с молодыми поэтами Дальневосточья. Добрый внимательный режиссер, верно, чувствовал, что парню узок круг общения. Так Алексей познакомился со сверстниками-стихотворцами, среди которых оказался Евгений Долматовский. «Мы моментально, как это бывает только в юности или вдали от дома (а тут переплелись оба эти обстоятельства), подружились, и уже подразумевалось само собой, что наш дальнейший литературный путь един и неразлучен…» — вспоминает Евгений Аронович в своей книге «Было», в очерке «Алеша Фатьяныч».

В краевом отделении Союза писателей на Комсомольской улице Хабаровска молодые литераторы рассматривали столичного гостя. Он пытался показать себя весьма значительной персоной, но дальневосточники живо осадили его — им и самим было чем похвалиться. «Да и он по простоте душевной забыл, что собирался задирать нос. Фатьянов признан был «своим в доску» и уже тоже считал себя дальневосточником», — вспоминает Евгений Аронович Долматовский. Среди прочих Алексей декламировал стихотворение «Настя».

Начитанные товарищи высказались в том духе, что похожие стихи уже есть у Бориса Корнилова и Павла Васильева, и ни к чему было развивать уже раскрытую тему Насти. Стихотворения Фатьянову было жаль, отказаться от него он не смог, но согласился «убрать» название.

Алексей подружился с молодыми поэтами. В те дни, когда он не был занят в спектаклях, приходил в писательскую организацию. Там он незаметно стал властвовать благодаря своему неиссякаемому родниковому дружелюбию. Бывало, он приночевывал на диване, обтянутом облупленным, как мальчишка от загара, дерматином. Прежде на этом новом диване проходили редакционные летучки журнала «На рубеже». Но журнал был закрыт, как и многие другие издания тех лет.

С Евгением Долматовским Алексей Фатьянов ездил выступать перед пограничниками самого тяжелого участка. Это были места, сопредельные самурайской Маньчжурии. Алексею выделили полуторку и поручили самому отобрать бригаду. Он был важен и горд этим обстоятельством, и царственно пригласил Евгения составить ему компанию. Проезжая от заставы к заставе, артисты чувствовали, что их там ждали, как теплую связь с Большой Землей. Заснеженные же склоны дальневосточных сопок таили непрестанную тревогу и глубинный холод близкой чужбины.

Спустя годы оба поэта написали по стихотворению о той поездке. Евгений Долматовский сказал о концерте так:

В 1945 году у Алексея Фатьянова появились строки:

Встретившись в том же году в Центральном Доме литераторов, Долматовский и Фатьянов пожали друг другу руки, приятно пораженные общим поэтическим ощущением довоенной юности.

Восемь месяцев длились гастроли по Дальнему Востоку. Прочувствовали молодые актеры на себе не только льдистый воздух амурской зимы, но и летний пик солнца, которое в тех краях иногда жарит по-африкански. Увидели они, как сказочно расцветают багульником сопки, как властно прибывает вода в половодье и крушит все на своем пути. Они дышали ароматами луговых жарков и тюльпанов.

Алексей осваивал военно-пограничную тематику, но все равно это была лирика. Он писал стихи о цветущих садах и свиданиях.

Вернулся Алексей исхудавший, повзрослевший, более уверенный в себе, как поэт.