– Да, она работает, – сказал Майлз. Ему было жаль, что он не может чувствовать чего-нибудь, как Калвиндер. Быть восторженным, счастливым, взволнованным. Майлз не испытывал ни одного из этих чувств. До чего же скучно!

– Что случилось? Как в такой момент ты можешь испытывать депрессию?

– Я не в депрессии, – ответил Майлз, – я устал, мне кажется, и в душе я ощущаю вроде какой-то вакуум оттого, что работа завершена.

– Боже, но мы еще не закончили! – вскрикнул Калвиндер, подавляя кашель, вызванный огромным клубом синего дыма перед его лицом. – Мы только начали. Подумай о прикладном применении. С приличным проектным финансированием мы получим реально интерактивную распознавательную оболочку, не требующую от пользователя ни умения печатать на клавиатуре, ни компьютерной грамотности, ни даже умения читать. Это такая же революционная технология, как кремниевый чип… как квантовая физика.

– Да, я знаю. Это действительно здорово, – сказал Майлз. – Я думаю, что это просто оттого, что борьба за то, чтобы продвинуться так далеко, была слишком интенсивной, и оттого, что я вложил все, что имел, в этот проект, и, наконец, оттого, что я отправился в велосипедное путешествие на выходные, а когда вернулся, моя жизнь разлетелась вдребезги.

– Твоя жизнь не разлетелась вдребезги, – ответил Калвиндер. Он осторожно наполнил два бокала шампанским. Майлз сделал глоток. Пузырьки ударили в нос. Он агрессивно потер его.

– У тебя просто небольшие трения с Донной, – продолжал Калвиндер. – Ты просто счастливчик, она – великолепная женщина.

– Тебе ли не знать, – вставил Майлз и тут же об этом пожалел. Хотя он не испытывал сожаления, но знал, что выглядит в этот момент как надутый двенадцатилетний подросток.

– Майлз, у Донны со мной нет романа. Я твой партнер. Я очень хорошо знаю тебя и ее. Я не рассказывал тебе о Кэрри, так?

– Кто такая Кэрри?

– А вот сейчас узнаешь, слушай. – Калвиндер экстравагантно затянулся сигарой и выпустил облако дыма, одновременно произнося слова; от этого его голос стал хриплым и натужным, что, по-видимому, ему самому очень нравилось. – Это молодая леди, с которой я познакомился в интернет-чате. Она веселая и чертовски интересная. Кэрри работает в Корке, но скоро переезжает сюда.

– Приятно слышать, – ответил на это Майлз. – Так, значит, у тебя ничего нет с Донной?

– Нет, – ответил Калвиндер. Он посмотрел на Майлза, взгляд его был спокойным и неагрессивным. – Какие бы у вас с Донной ни были проблемы, поверь, это не из-за меня. Мне было жаль ее. Донна позвонила мне после того, как ты вернулся из своей воскресной поездки, до смерти расстроенная, она просила меня не рассказывать тебе об этом. У нее нет больше в Англии друзей, кроме тебя и меня. Я всегда занят работой, а ты постоянно находишься в депрессии. И неудивительно, что ей понадобилось чье-то участие. Я пришел тогда как ее друг. Я должен был в то время встречаться с Морганом Гренфелом, но мне пришлось перенести встречу.

– Понятно. Я себя чувствую сейчас полным дерьмом. Спасибо, – выпалил Майлз.

– Майлз, если ты себя плохо чувствуешь – а для этого, между прочим, нет никаких причин, – в этом нет вины Донны. Тебе нужно разобраться с этой проблемой.

– С какой проблемой?

– С депрессией. С тем, что ты ощущаешь.

– Я ничего не ощущаю. Вот в чем вся проблема.

– Что ж, эмоции являются в некотором роде пустой тратой времени, с этим я могу согласиться. Но они у тебя должны быть. Почему ты тогда разгромил все в квартире, если ничего не чувствуешь?

– Я не знаю. И я не чувствую себя так, словно это я разбил предметы. Вещи просто ломаются иногда.

– Конечно. Вот что, позволь мне сказать тебе, что со стороны ты выглядишь так, будто у тебя есть чувства.

– Я постоянно проверяю свой пульс.

– Я знаю, что ты его меряешь. Меня с ума сводит то, как ты это делаешь.

– Так, значит, ты замечаешь, как я это делаю? – спросил Майлз. Он был уверен, что эта его привычка незаметна для окружающих.

– Конечно, замечаю. У тебя постоянно два пальца лежат либо на шее, либо на запястье. Ты что, проверяешь, не умер ли ты или что-то в этом роде?

– Иногда я и сам удивляюсь.

– Боже, ну ты и обуза. Настолько же, насколько хорош в работе.

– Я знаю.

– И тебе нельзя помочь? – спросил Калвиндер, глядя из окна на улицу.

– Мне пытаются.

Калвиндер внезапно посмотрел на него.

– Вот зачем ты ездил во Францию?

– Да. Правда, я не могу об этом рассказать.

– Ничего, я все понимаю. – Калвиндер поднял вверх руки, обсыпав свои волосы пеплом с сигары. – Но ты с кем-то видишься – с консультантом или еще с кем-то?

– Да. Но я, правда, не хочу говорить об этом, хорошо?

– Конечно. Какие, как думаешь, шансы у «Индии» завтра?

– А чем они занимаются?

– Играют в крикет. Я просто сменил тему. Еще шампанского?

Примерно в то же время, когда Майлз сидел в гостинице «Ковент Гарден», Марио Лупо сходил с экспресса «Евростар» на вокзале Ватерлоо. Он пошел по платформе, за ним следовал Филипп, нагруженный багажом.

Психотерапевт слегка волновался. Ему никогда не нравилось проходить паспортный контроль, он воспринимал эту процедуру как грубейшее вторжение в личную жизнь и как угрозу его независимости. Поскольку у него не было какого-нибудь постоянного места жительства, Марио считал упоминания о гражданстве или национальности проявлением концепции изоляционизма. Он был, как ему самому нравилось полагать, гражданином мира. Его национальностью была принадлежность к человеческой расе. Наличие паспорта, в котором указывалась его национальность, являлось для него неприятным фактом. Марио заглянул в маленькую сумочку, висевшую на его левом плече. Внутри лежали восемь паспортов, все абсолютно законные, оформленные на него, но под разными именами.

Он выбрал паспорт гражданина Великобритании и протянул его служащему. Человек на паспортном контроле едва взглянул на пассажира, когда тот проходил регистрацию. Пройдя, Марио остановился, повернувшись, чтобы дождаться Филиппа. Как только они оказались внутри вокзального комплекса, настроение у Марио стало улучшаться.

Это обновленное состояние духа было разнесено в клочья Полой Бентли, провопившей его имя на пределе своих голосовых возможностей. Она стояла в тридцати метрах от него,но сумела углядеть врача в толпе и захотела привлечь к себе внимание, что она всегда делала, если была хоть малейшая возможность.

Марио мягко ей улыбнулся и поднял руку в приветствии. Пола бросилась к нему через забитый людьми главный вестибюль вокзала.

– Хотите, чтобы я убрал ее? – спросил его Филипп, наклонившись к его уху. Шеф заметил, что француз уже полез рукой под пальто.

– Нет, с ней все в порядке. Я звонил Поле перед нашим отъездом. Я думаю, что мы можем помочь ей, но нам придется провести с ней некоторое время.

– Merde! [2]– мрачно сказал Филипп. – Спасибо, что предупредили.

Пола схватила Марио в объятия так сильно, что, если бы не рука Филиппа, поддержавшего патрона сзади, он растянулся бы на полу.

– Это так… так невообразимо видеть вас, Марио! Это в высшей степени изумительно! Я так взволнована! – Она снова обняла его. – Я не могу поверить в то, что вы здесь. Я только что говорила Мэри – вы помните Мэри? Ох, нет, вы никогда даже не видели ее. Она моя самая лучшая подруга из всех… ну, не такая, как Моника, конечно. Все равно, так вот, я ей говорила, что не могу поверить в то, что вы приезжаете.

Внезапно Пола отстранилась и встала, повесив голову и вытянув перед собой руки.

– Черт! Черт! Я забыла! Я так разволновалась, что забыла! Я – сука, убейте меня, я – сука!

– Привет, Пола, – сказал ей Марио. – Ты – вовсе не сука.

– Сука. Я совсем забыла о вашей уродливой руке – я просто кошмар какой-то. И я сказала «уродливой»! О нет! Боже, я такая бесчувственная! Все так думают обо мне, я знаю, что думают. Я просто обняла вас и, возможно, причинила боль уродливой руке. У меня есть подруга с уродливой ногой, и я постоянно об этом забываю и приглашаю ее с собой выйти куда-нибудь прогуляться. Я такая бесчувственная. А еще у меня был слепой друг, юрист с огромным членом, но он был слеп, а я постоянно его спрашивала, видел ли он уже этот фильм или тот. Я сущее зло!