– В самом деле? – тут Майлз вспомнил, что даже не поинтересовался у Донны, как все прошло. Он, должно быть, казался со стороны полным идиотом, вернувшимся домой и сразу же взявшимся за уборку квартиры, где жена веселилась с кучей людей, с которыми он был знаком и которых рад был бы увидеть. Правда, на вечеринках они напивались и становились непомерно хвастливыми, открыто похваляясь тем вредом, который они нанесли миру. Новая суперсовременная антиэкологическая мода охватила всех. Води огромные машины, потребляй больше, расходуй не жалея – и потом посмеивайся над всем этим на вечеринках.

Майлз больше не хотел слушать об этом. Он повернулся назад к лицу на экране.

– Синхронизация губ пропала, – повторил он.

– Да, ошибка в кодах, Майлз. Что я еще могу сказать? Возможно, что в этом моя вина. Но ты же знаешь, что я в этом слабо волоку.

– Нет, это моя ошибка, – сказал Майлз, сосредотачиваясь на экране.

– Я запускал корневую программу в пятницу – после того, как ты ушел. Показывал ее некоторым людям из «Барклайз Интернэшнл». Они очень заинтересовались. На этот раз всерьез.

– Что еще за люди из «Барклайз»?

– Разве Джин тебе не сказала? – Калвиндер высунул голову над перегородкой и крикнул:

– Ты не сказала Майлзу о людях из «Барклайз», которые приходили в пятницу?

Ответа не последовало. Калвиндер откатил кресло к своей части стола, покачивая головой.

– Не знаю, за что мы ей деньги платим, она только все запутывает.

– Так что за люди? – снова спросил Майлз.

– Команда разработчиков. Они хорошо в этом разбираются. Прикинь, они у нас в мешке, приятель.

– Я не знал, что ты собираешься их привести сюда… Здесь такой кавардак… Что они могли о нас подумать?

– Мы – художники, и нам позволительно жить в беспорядке. Ты этого не знал?

– Жаль, что ты мне не сказал об этом.

– Я сказал, разве нет? Я был уверен, что Джин предупредила тебя. Она записала это в своем журнале. Это совершенно точно. Тебе так не терпелось поскорей уйти и оседлать свой велосипед, что я не стал задерживать тебя, – сказал Калвиндер. – Нам нужно протянуть сеть. У меня встреча с ними во вторник.

– Еще одна встреча? – спросил Майлз. – У тебя постоянно сплошные встречи.

– Я знаю. Здорово, не правда ли? И на очередную мне нужно отправляться ровно через одну минуту пятьдесят секунд. Обед.

– Ловко придумано, – ответил Майлз. – А я просто останусь здесь исправлять часами программный код синхронизации губ, словно каторжный, каким я и являюсь.

– Пока, Майлз, ты самый лучший напарник, – нежно сказал Калвиндер, натягивая свой неестественно ярко-голубой блейзер. Он выработал в себе английский стиль игрока в крикет, когда жил в Америке, и не замечал того, как неприглядно смотрится в нем по возвращении в Англию. Блейзеры и белые комбинезоны, белые рубашки, к которым он надевал старые школьные полосатые галстуки. Сначала Майлз решил, что это лучше, чем имидж домашнего мальчика, которого придерживался его партнер в то время, когда они только познакомились. Теперь он не был так в этом уверен.

Калвиндер, проходя позади Майлза, мягко похлопал его по спине. Майлз услышал звонок мобильного телефона Калвиндера, как только тот закрыл за собой дверь. Он посмотрел на батарею телефонных аппаратов, стоящих на половине стола своего партнера, залез под стол и выдернул их все из розеток. Он не хотел, чтобы его беспокоили.

Майлз погрузился полностью в программу. Впервые это случилось, когда он был еще тинейджером, печатавшим на своем «Синклере Зед-Экс 88» в спальне над магазином дома в Датчете: он впервые в жизни ощутил тогда, как все части его тела полностью расслабились.

Программирование было хорошим занятием: оно помогало Майлзу зарабатывать на жизнь и держало его в форме. Компьютерное программирование оказывало очень благотворное влияние на жизнь Майлза. Он чувствовал, что понимает все свои разработки посредством осознания программного кода. В нем все было логично, строчка за строчкой, любой мог бы проверить. И Майлз Моррис мог заниматься этим без перерыва несколько суток. Наблюдавшие за его работой не могли этого знать, но одно их присутствие уже плохо воздействовало на Майлза, заставляя его чувствовать себя напряженным. Когда он оставался наедине с цепочками программного кода длиной в Библию, он превращался поистине в само спокойствие.

Двенадцать человек сидели за длинным и очень старым дубовым столом в большом зале замка Хаттон на севере Франции. Они принадлежали к различным социальным слоям, прибыли сюда из разных европейских стран, но одно у них было общим – у всех имелись проблемы. Все двенадцать были клиентами Марио Лупо, который сидел на одном конце стола, просто разглядывая тихо переговаривающихся друг с другом людей.

– Благодарю вас за то, что собрались, – произнес наконец Марио на английском, общем для всех, языке. – Я впечатлен храбростью каждого из вас. Я знаю, что это было для вас нелегко. Вам пришлось признать, что вас постигла в жизни неудача, чтобы решиться на этот шаг, и поверьте мне, что это уже три четверти победы.

И это было действительно так: двенадцать человек, сидевших вокруг стола, вовсе не были молодыми бездельниками. Проживание в муниципальных домах и одежда из дешевых магазинов были не для них. Эти люди находились если не в самом центре, то очень близко от него в различных областях деятельности: исполнительный директор авиакомпании, автомобильный дизайнер, генеральный директор международного банка, производитель бытовой техники, инженер-программист. Они все были очень богаты, что подтверждалось парком автомобилей, стоявших у стен прекрасного средневекового замка: спортивный «мерседес», «БМВ-7», несколько «порше», даже один «роллс-ройс». Эти люди вряд ли знали, сколько стоит хлеб, но могли безошибочно сказать курс обмена валюты или назвать цену билета на «Конкорд» на рейс Париж-Нью-Йорк. И все же они казались такими печальными, сидя вокруг стола; некоторые напряжены физически, другие замкнуты в себе. Причины их несчастий крылись в разных источниках, но в основном это было неопределенное чувство подавленности. Внутренняя печаль не могла быть развеяна ни праздниками, ни карьерными успехами, ни сексуальными победа ми, ни даже употреблением наркотиков или срывами в алкогольный ступор. Алкоголь был единственным продуктом, отсутствовавшим на этом собрании, вместо него стол был уставлен бутылками с минеральной водой и чашками с кофе. Атмосфера была мрачной и подавленной, зал освещался слабо. В основном свет исходил от свечей и огромного камина на одной стороне зала, в котором уютно потрескивали большие поленья.

– Мы собрались здесь, чтобы провести уикенд, – продолжил Марио, удостоверившись, что его внимательно слушают. – Это будет напряженный эксперимент, но мы здесь все вместе. – Он обвел взглядом группу, отмечая про себя без удивления или разочарования выражения тревоги и печали на лицах своих клиентов. Марио улыбнулся. – Мы все здесь для того, чтобы поддержать друг друга, и всем необходимо быть честными. Включая и меня. А затем мы все вернемся каждый к своей работе в понедельник утром, чувствуя себя гораздо лучше. Я знаю, что будет именно так, я видел, как это происходило на предыдущих сеансах.

– Когда вы говорите слово «сеанс», то что конкретно вы имеете в виду? – спросил Гельмут Цвиглер, швейцарский немец, физик-ядерщик, быстро сделавший карьеру, но испытывающий полный упадок сил, что ставило его на грань полного забвения.

– Я не могу раскрыть вам сейчас характер этого эксперимента, – ответил Марио. – Я только хочу, чтобы вы знали, что вам не грозит физическая опасность. Это не вид корпоративного уикенда по сплачиванию коллектива нижнего звена менеджмента, мы не собираемся спускаться в долину, чтобы строить вместе мост из старых телеграфных столбов или что-нибудь в этом роде. Мы начнем завтра рано утром, поэтому я хочу, чтобы каждый из вас выспался этой ночью. Как вы, возможно, уже заметили, здесь нет обслуживающего персонала, так что нам придется самим себя обслуживать.