Трое японцев вошли в студию в сопровождении высокого европейца. Такое чувство, что они заполнили все свободное место, их костюмы сделали атмосферу мрачней. Для Майлза это было сродни тому, что ощущает ребенок, когда взрослые заглядывают к нему в спальню. Ему не нравилось их присутствие.

– Позвольте мне представить вас Роджеру, – напыщенно сказал Калвиндер. – Это первый полностью интерактивный, многообразный, настраивающийся на пользователя банкомат.

Мистер Накасоми сказал что-то по-японски, глядя на большой экран перед собой.

– Очень впечатляет, – перевел Ямаха.

– Майлз, не будешь ли ты так добр освободить кресло и позволить господину Накасоми опробовать программу.

– Конечно, – ответил Майлз, вставая с кресла и предлагая его, насколько мог вежливо, мистеру Накасоми. Главный исполнительный директор опустился в кресло, и сподвижники обступили его со всех сторон, глядя на лицо на экране.

– Не могли бы вы немного отступить назад? У меня конфиденциальное дело с моим клиентом, – произнесло лицо с экрана. Японцы рассмеялись и отступили назад. Глаза обвели комнату взглядом и сфокусировались на мистере Накасоми.

– Доброе утро, сэр, чем могу вам помочь?

Мистер Накасоми обернулся назад к Ямахе, который перевел ему то, что сказало лицо. Накасоми вежливо кивнул.

– Если господину Накасоми будет угодно задать вопрос на японском языке, то он сможет по достоинству оценить всю многосторонность программы, – сказал Калвиндер.

Майлз, стоявший рядом с Калвиндером, заметил, что у того пальцы были крепко сцеплены за спиной.

Мистер Накасоми сделал так, как ему и было предложено: сказал что-то по-японски и шумно вздохнул, когда лицо на экране трансформировалось в лицо азиатской женщины. Она застенчиво улыбнулась, поклонилась и что-то сказала по-японски.

– Идеальная подача языка, – прошептал Ямаха Калвиндеру и Майлзу. – Очень впечатляет.

Каким-то образом Накасоми удалось проговорить с очаровательным лицом на экране целых пять минут. Это заинтриговало Майлза и Калвиндера, потому что для обычной банковской операции сказано было слишком много. Они гадали, о чем же он спрашивал, и что лицо ему отвечало. Со стороны все выглядело очень убедительно, но звуковые файлы, которые были предоставлены японской компанией по производству программ распознавания речи, и листы возможных ответов, которые в программном коде на экране вылились в тысячи строк, полностью ставили в тупик двух англоязычных программистов.

Наконец мистер Накасоми поднялся, вежливо поклонился Майлзу и Калвиндеру и, сильно сосредоточившись, сказал по-английски:

– Замечательно. Мы просто счастливы.

Сопровождавшие его лица рассмеялись. Калвиндер тоже рассмеялся, даже Майлз слабо улыбнулся.

– А вы хотите попробовать? – спросил он бизнесмена-европейца.

– Вы хотите сказать мне, что там, в ящике, у вас есть голландец? – спросил тот с акцентом, разом выдавая свое происхождение.

– Предусмотрены все основные европейские языки, – сказал Калвиндер. – Так что это будет голландка, или должна быть в вашем случае. Мы сделали систему распознавания принадлежности к какому-либо полу настолько чувствительной, насколько могли. Обычно лицо на экране бывает противоположного пола по отношению к человеку, стоящему перед аппаратом.

– Это было главной сложностью, – сказал Майлз, довольный тем, что теперь может рассказать о своем вкладе в проект. – Нам пришлось использовать столько вариантов мужских и женских лиц, сколько мы смогли найти, чтобы попытаться усилить различия половых признаков, но мы не сделали стопроцентного распознавания. Это поразительно, сколько сходных черт, и, хотя программа высокоинтеллектуальная (используя нейронные линии поведения, она является фактически самообучаемой: на основе предшествующего опыта может вносить поправки), она не безупречна. Нет никаких проблем с мужчинами, имеющими растительность на лице, или с женщинами с длинными волосами, но поставьте женщину с волевыми чертами лица и короткой стрижкой или худосочного взрослого мужчину с длинными волосами, и машина может выбрать не тот образ.

– Потрясающе! – воскликнул господин Ямаха. Он начал оживленно переводить господину Накасоми то, что сказал Майлз. Голландец тем временем сел в кресло перед аппаратом. Он заговорил на голландском языке, и образ на экране без усилий трансформировался в светловолосую голландку с красивой короткой стрижкой. Женщина улыбалась земляку, который сидел, раскрыв рот от удивления.

– Какая красавица!

– Благодарю вас, – сказала женщина с голландским акцентом. Это вызвало новую волну смеха у японцев.

Похвалы сыпались на Майлза и Калвиндера как из рога изобилия каждый раз, когда кто-то из японцев усаживался перед машиной, дождавшись своей очереди, чтобы поговорить с машиной.

Гости были просто очарованы программой.

– Господин Накасоми говорит, что у этого изобретения огромный потенциал, – сказал Яма-ха. – Он хотел бы провести в Японии большое совещание с вашим участием для обсуждения возможностей дальнейшей разработки программы до получения максимального эффекта.

– Фантастика! – воскликнул Калвиндер.

– «Нишин Бэнк» готов инвестировать многие сотни миллионов долларов в такой проект, и мы все надеемся, что сможем вместе работать над этим.

– Фантастика, – снова сказал Калвиндер. Он повернулся к Майлзу, который тоже широко улыбался. Калвиндер резко схватил его в объятия, что Майлз нашел, мягко говоря, некомфортным, будучи намного ниже ростом своего партнера по бизнесу.

– Майлз, старина, похоже, мы сделали это!

– Да, здорово, – сказал тот. – А теперь отпусти, Калвиндер, ты смущаешь наших клиентов.

– Извини, извини. Я просто очень взволнован! Два месяца, два долгих трудных месяца в попытке заставить эту штуку заработать!

Тут господин Накасоми объяснил им, что послеперелетная усталость из-за разницы в часовых поясах начинает сказываться. Вся компания спустилась вниз по лестнице. Майлз заметил, как голландец куда-то звонил по своему оригинально выглядевшему телефону. Когда они вышли из офиса, вездесущий длинный лимузин, останавливаясь, прижимался к обочине.

Они пожелали всего хорошего своим единственным клиентам. Как только машина растворилась в шумном транспортном потоке вечернего Лондона, Калвиндер начал подпрыгивать прямо на мостовой.

– Мы сделали это! Мы чертовски хорошо это сделали! – продолжал он выкрикивать. Прохожие недоумевающе смотрели на то, как человек яростно бросает свое не в лучшей форме тело вверх-вниз.

Они зашли в бар отеля «Ковент Гарден», располагавшегося прямо напротив их студии. Калвиндер заказал бутылку шампанского, самого дорогого.

– Но ты же не пьешь, – сказал Майлз.

– Теоретически, – ответил Калвиндер, с хлопком открывая бутылку. – Но сегодня особый случай. И если ты только не расскажешь моей маме, то все будет просто замечательно.

Он вытащил две огромные сигары из нагрудного кармана пиджака, воткнул одну себе в рот, а вторую предложил Майлзу.

– Нет, благодарю. Меня пока не прельщают рак языка и челюсти.

– Да брось ты, расслабься! – Калвиндер закурил сигару и мощно пыхнул. – Все эти годы мы говорили об интерактивных, дружественных человеку интерфейсах. За ними будущее, и мы сделали это. Я знаю, что это не слишком большое достижение по сравнению со всем остальным, что мы сделали. Конечно, это заняло всего два месяца, но наша работа основывалась на той программе, которую мы написали. Я хочу сказать, это все настолько невероятно, правда?

– Нам обоим сильно везет.

– Ну, я всегда считал продажу «Вайа Фэйс» лишь началом заезда, но сейчас мы стали хозяевами технической вселенной, дорогой напарник. Я знаю, что мы уже абсурдно богаты, – я хочу сказать, что даже мне иногда становится неловко за это. Но это было просто фантастикой – наблюдать работу программы с людьми, которые ее никогда не видели раньше. Я хочу сказать, она в самом деле заработала, правда?

Майлз улыбнулся. Его старый приятель выглядел таким нелепым с сигарой во рту. Калвиндер обычно не пил спиртного и не курил, потому-то их партнерство и стало возможным. Донна курила, эта ее привычка омрачала их семейную жизнь, жизнь вообще и все остальное тоже.