— Я надеялась встретиться с этим ее Саймоном вчера вечером, — сказала миссис Лоуренс.

— Он как, нормальный парень? — спросил мистер Лоуренс.

— Ну конечно он нормальный парень, Фил. Джонатон его друг детства. — Миссис Лоуренс посмотрела на меня. — Я только не понимаю, почему все родственники, которых я просила Стэси пригласить на свадьбу, получили приглашения только на прошлой неделе. Она часто летала через всю страну и должна понимать, что купить билет за такой короткий срок невозможно — разве что если кто-нибудь умер.

— По-моему, рассылкой приглашений занималась не Анастасия, — объяснил я. — Она работала над романом. Всю организацию свадьбы возложили на других.

— Говорят, книга будет пользоваться успехом, — заметил мистер Лоуренс.

— Фил, ты прекрасно знаешь, что Стэси не способна писать. А я просто счастлива, что она выходит за хорошего бизнесмена, который позаботится о ней и будет содержать семью. Может, этот Саймон когда-нибудь захочет торговать спорттоварами. Я уверена, ему хватает ума понимать, что на бейсбольные биты и школьную форму спрос больше, чем на… на…

— Искусство, — подсказал я.

— Не поймите меня неправильно, Джонатон. Я выросла в культурной семье, но что-то не похоже, чтобы он продавал что-то достойное, типа Рембрандта.

— Джонатон — один из его художников, Серена.

— Я думала, он… Я думала, вы пишете биографию. Разве не вы написали о том скандальном художнике, который рисовал суповые банки? Фил, где наша дочь?

— Я думаю, со своими друзьями. Это же ее свадьба.

— Ну, надеюсь, она еще не со своим будущим мужем.

— Наш брак все равно бы закончился тем же самым, Серена, даже если бы мы не сбежали и…

— Почему тебе обязательно нужно копаться в прошлом, Фил?

— Это ты начала.

— Я беспокоилась о нашей дочери. Тебе до нее никогда нет дела. Ты все заботы взвалил на меня.

— Не сомневаюсь, у ее мужа с ней будет полно забот. Ты сама говоришь, он-то о нашей Стэси и позаботится.

— Откуда ты знаешь, Фил? Ты бы его даже не узнал, пройди он рядом с тобой.

Тут Серена Лоуренс оказалась права. Когда Саймон подошел к нам, они оба не обратили на него внимания. Он попросил меня пойти с ним. Мы отошли.

— Кто эти жалкие люди? — спросил он, отведя меня за кухню выездного ресторана, в глубь ботанического сада. — Это ты их пригласил?

— Это твои будущие тесть с тещей.

— Она, кажется, вменяема, но его-то ты видел? Двубортный смокинг, явно взят напрокат. Я же говорил Анастасии, как его надо одеть.

— Где Анастасия?

— Под надзором Жанель.

— Ты ее уже видел?

— Потому я и разговариваю с тобой, вместо того чтобы следить за флористами.

— За флористами? Мы же в ботаническом саду.

— Ясное дело. Я долго консультировался со службой парка. Они отказались выдрать свою запущенную растительность и посадить тюльпаны там, где я хотел. Какие-то идиотские законы про национальные зоны отдыха. Так что мне пришлось накрыть местную флору полиэтиленом и расставить тюльпаны в горшках.

— Везде? — Я огляделся. Цветущие разноцветные кляксы опыляли пейзаж, затеняя прояснившийся горизонт. За оставшийся до свадьбы час расправиться со всем этим могла только ядерная зима.

К счастью, у Саймона были другие планы:

— В стороне и старые цветы сойдут. Я просто хочу, чтобы все было нормально там, где нас будут снимать фотографы.

— Ну естественно.

— Не о том разговор. Мне не нужно твое одобрение, Джонатон. — Он наступил на цветущие маки. — Ты должен мне кое-что рассказать. Кое-что о писателях.

— Я больше не писатель, ты же знаешь.

— Это совершенно не важно. Моя невеста — писатель, и вы оба думаете одинаково. — Возможно, я покраснел, но Саймон уже отвернулся. Мы возвращались назад, к гостям. — Она узнала.

Я окончательно залился краской.

— Она узнала, что…

— Да. Она узнала, что издатель прислал гранки «Как пали сильные». Понятия не имею откуда — впрочем, мне наплевать. Это ничего бы не значило, не впади Анастасия в какую-то панику. Конечно, Жанель не подпустит ее к телефону, так что это уже второстепенный вопрос. Но Жанель говорит, Анастасия хочет видеть меня. Она что-то хочет мне сказать, и это настолько срочно, что не может ждать брачных обетов.

— Это плохая примета…

— Ясное дело. Поэтому я и не хочу. Я, разумеется, лучше ее проигнорирую. Но мне нужно знать, насколько это… это нормально… нормально для писателя. — Он сорвал анютины глазки. — Это просто заурядная паника? — Он выбросил цветок. — Так со всеми писателями бывает перед публикацией?

— Полагаю, у всех по-разному.

— Мне плевать на различия.

Я сказал ему то, что он хотел услышать:

— Со мной в первый раз так и было. Я увидел напечатанную книгу и почувствовал, что она больше не моя.

Я сказал ему это, несмотря на то, что почти желал ему зла. Я хранил спокойствие, не уцепился за возможность развалить этот брак, которую принесла бы их встреча до срока: угощение впустую, возвращенные подарки, может, даже нераспакованные, крушение союза, которое позволило бы мне спасти Анастасию. Я все равно не знал, что хотела сказать ему Стэси. Я действительно тогда ничего не знал про ее обман. Я попросту был суеверен. Думал, судьбу можно задобрить листьями клевера и кроличьей лапкой. Думал, знамения можно приручить, как зверьков. Вам следует отдать мне должное за то, что я не дал им тогда поговорить. Я думал, это им на пользу. Я знал — Анастасия недосягаема для меня.

— Тревога пройдет, — заверил я, — ее сменит беспокойство о новом романе.

— Ты настоящий друг. — Он похлопал меня по плечу: хорошая собачка. — Я об этом иногда забываю.

За этим нас и застала Мишель. В руках у нее было два наполовину полных бокала «Дом Периньона», баланс поддерживался частыми глотками из каждого.

— Тебя ищут родители Стэси, — сказала она Саймону. Когда мы остались одни, она отдала мне мой бокал. Поверх своего обязательного цветочного аромата Мишель надела позднеутреннюю шампанскую улыбку. Она сказала, что любит меня.

— Я люблю тебя я люблю тебя я люблю тебя, — твердила она, словно повтори она достаточно — и заговорила бы за нас обоих.

— Анастасия любит Саймона, — ответил я.

— Какой же ты романтик.

Вот идет невеста. Скопление четырехсот человек, которых почти никогда не застанешь врасплох всех скопом, все же застал врасплох облик Анастасии Лоуренс, всего лишь одетой для бракосочетания с Саймоном Харпером Стикли. Нежная мелодия оркестра аккомпанирует подшаркивающему приближению невесты к жениху, ее сопровождает отец, чей локоть в смокинге она стискивает обеими руками в перчатках. Девочки с букетами, все в белом, кружатся позади нее, забрасывая ее путь белыми бутончиками, а чуть дальше фотографы снимают отраженное великолепие утра. Только она никуда не смотрит. Один шаг вслепую за другим, и солнце в небесах замедляет свой ход.

Вот подружки невесты, будто сданные младшие карты в колоде, а напротив дружки жениха — равные карты противника. Напротив — главная подружка невесты, шафер, судья, непреложный в черном облачении. Жених ожидает невесту. Она держится за отца. Он ее отпускает.

Фил Лоуренс берет жену за руку. Овдовевшая Голда Шмальц привычным жестом одиноко сцепляет руки, крепче обычного, глядя, как ее единственный сын достается другой женщине. Айвен Тул, грудь в медалях, что напоминают обо всех королевских бракосочетаниях со времен правления девственницы Елизаветы, с вялым благоговением разглядывает фигуру невесты. Жанель смотрит на Анастасию глазами Саймона, точнее, видит ее белое отражение, двойное, уменьшенное в его остекленелом взгляде. Судья смотрит на невесту. Бросает взгляд на жениха. Привычно откашливается.

Потом церемония. Саймон надевает простое золотое кольцо на палец Анастасии в лайковой перчатке. Анастасия сжимает его руку. Он всматривается в пустую белизну ее вуали. Она его не отпускает.

— Берешь ли ты, Анастасия, Саймона в законные мужья, чтобы быть с ним в богатстве и бедности, в болезни и здравии, пока смерть не разлучит вас?