Без друзей он не остался; есть у него состоятельные спонсоры в широком мире — Херман Гаде и дон Педро Кристоферсен. А еще — Густав, палочка-выручалочка. Возможно, удастся также подтолкнуть кой-кого из злорадствующих соотечественников к раздумьям и самоанализу.
Конкурсный управляющий не стал возражать против уже запланированного турне полярника по Америке, которое позволит выручить средства на выплату жалованья экипажу «Мод». Но чемоданы конфискованы. Он пакует вещи в ящики. «Собираюсь я, думая об Аляске, и багажа выходит много. Ведь я, дружочек, уезжаю в эмиграцию», — пишет он в дневнике, обращаясь к Кисс.
«Из-за событий последнего времени я всегда буду чувствовать себя здесь плохо. И потому останусь по ту сторону Атлантики, пока ты не позовешь. А если ты позвать не захочешь, я, наверно, и помру там, на севере. В теперешних обстоятельствах уэйнрайтский дом представляется мне самым лучшим местом. Там я останусь мужчиной,а здесь — Бог его знает кем. Там здоровая жизнь на свежем воздухе, дающая силу и энергию. Стало быть, там я буду тебя ждать. Если ты полагаешь меня недостойным и звать не хочешь, так и скажи. Ты свободна сделать выбор, и я должен с этим считаться».
Вот так Руал Амундсен подводит баланс. По обыкновению, реальности не играют существенной роли. Конечная остановка изгнанника, дом в Уэйнрайте, принадлежит к конкурсному имуществу и может оказаться проданной еще прежде, чем он доберется в этот далекий край. Самое главное — уехать из Норвегии. Он снова стал Летучим Голландцем. Только по зову Кисс он может вернуться к жизни среди людей. Обобранный и опозоренный, он вручает ей свою судьбу. Взамен ему предложить нечего, нет у него ни белых медведей, чтобы сложить к ее ногам, ни розовых чаек в золоченой оправе, ни загадочных посвящений, ни самолета, названного ее именем, ни укромного гнездышка на берегу зеркального фьорда. Он может предложить ей, жене богача, только себя. И никогда герой-полярник не нуждался в г-же Беннетт так, как сейчас.
Накануне отъезда с Руалом Амундсеном связывается адвокат брата, Альберт Балкен, сообщает о намерении Леона доказать, что Ураниенборг был подарен еще в 1928 году, а значит, не может быть включен в конкурсную массу, но, напротив, после получения от Нильса Гудде официально зарегистрированного документа принадлежит ему, Леону. Опасность, что на судебном процессе всплывет имя г-жи Беннетт, очень велика. В глазах Руала Амундсена это blackmailing [132].
Пугающие перспективы отступают в тень перед новым событием; он получает из Лондона письмо с ответом на все свои вопросы. Новый знаменательный день в хронике полярника: «25 сент. 1924 г.Этот день навсегда останется в моей памяти как самый замечательный, самый прекрасный. Малютка — моя, моя, моя!» У полярника пока есть соломинка.
На следующий день он покидает Норвегию. Обанкротившийся национальный герой бежит из родной страны через черный ход, в Гётеборг. Густав провожает его до Мосса. Отныне он один, но не совсем — у него есть дневник и «беспроволочная», телепатическая связь с Кисс. Вдобавок он получил новое письмо.
«Да, теперь ты добрая и милая. Совершенно как в давние времена». Полярник постоянно грезит о «давних временах». О временах еще до того, как он, поставив все на карту, потребовал, чтобы она ушла от мужа, пока он находился в Ледовитом океане на борту «Мод». Об идиллических днях в разгар окопной войны, когда он месяцами сидел в Лондоне, во всем готовый на ее условия. Тогда она была «добрая и милая». Позднее он вынудил ее продемонстрировать, кто из них сильнее.
Руал Амундсен — единственный норвежец на трансатлантическом пароходе «Дроттнингхольм», «весьма комфортабельном». Жертва банкротства путешествует первым классом и обедает за капитанским столом. Письма от Кисс внушили ему новую веру в жизнь; мир выглядит светлее: «Целыми днями я непринужденно с тобой беседую и шлю тебе тысячи беспроволочных телеграмм. Надеюсь, твой приемничек исправен????» Если плавание на «Мод» напоминало свадебное путешествие без невесты, то сейчас он похож на старого мужа в деловой поездке: «Твой миниатюрный портрет всегда со мной, стоит на ночном столике вместе с часами, которые мне подарила ты, и подушка у меня своя, а наволочки для нее тоже сшиты тобою. Пользуюсь я и твоими носовыми платками. Так что сама видишь. Я полон тобой. Беспроволочные депеши отсылаются днем и ночью и должныбыть приняты». Пока он может полагаться на свою «маленькую женушку», он «силен как никогда».
Нет, Руал Амундсен отнюдь не сломлен. Вскоре он, стоя на палубе, наблюдает, как «Дроттнингхольм» оставляет за кормой «Бергенсфьорд» со множеством его соотечественников на борту. А однажды в столовой происходит инцидент, отчетливо показывающий, что в мире он по-прежнему пользуется большой популярностью: «Поистине трогательно было слушать нынче людей. И ведь все они шведы, за исключением одного американца и одного датчанина. Во время обеда оркестр исполнил, в частности, "Воскресный день девушки-доярки" [133]. Вообще аплодировать здесь не принято, но, когда музыка кончилась, все бешено захлопали. Достойная дань уважения моей стране и мне. Красивый жест, от которого на душе у меня стало хорошо». Давненько полярник не испытывал благотворного воздействия аплодисментов.
Само собой, всенародная слава имеет и свои темные стороны. «Мир полон коварных соблазнов, на которые легко попадается тот, у кого нет опоры». Не имеет ли полярник в виду другое плавание? Может быть, ту женщину, с которой столкнулся несколько лет назад, на пути в Ном? Все это нужно забыть — стереть с лица земли. Рядом с Кисс даже самая красивая из здешних пассажирок низводится до положения этакого препятствия в мини-гольфе. «Эти женщины — сплошь сумасшедшие. Я не сказал им ни единогослова, но все они жаждут сфотогр. со мной и отправиться на полюс. На меня они наводят бесконечную скуку. Ты можешь представить себе что-нибудь более нелепое? Я не обращаю на них внимания, благодаря тебе, моя замечательная девочка».
Само собой, Руал Амундсен не отказался от плана великого перелета. «Noch ist Polen nicht verloren [134], — писал он, неисправимый оптимист, дону Педро через несколько дней после банкротства. — Отказываться бесполезно, дон Педро. Отказавшийся сам подписывает себе смертный приговор».
В принципе потерян всего один год. Сотрудничество с тремя норвежскими летчиками продолжается. Контакт с компаниями «Дорнье-Валь» тоже не прерван. На фабрике в Пизе удовлетворились тем, что Хаммер, который, по их мнению, «с невероятным легкомыслием упустил финансирование», больше не участвует в этом предприятии. А вот Рисер-Ларсену немец-директор полностью доверяет.
Прежде всего норвежскому лейтенанту надо выяснить, какова вероятность того, что их давний итальянский союзник Локателли захочет осуществить полярный перелет, опередив их. Директор Шульте-Фролинде не очень верит, что полярный энтузиазм сохранится в Италии до следующего лета, «особенно потому, что фашистский режим получил сильный удар и Муссолини, возможно, не задержится в своем кресле надолго». Перелет через Северный полюс вообще ни одно правительство не включало в свою программу.
Параллельно с имущественными трансакциями Руал Амундсен предпринял несколько безуспешных попыток добыть новые средства для экспедиции. В отсутствие Начальника дальнейшие усилия по обеспечению финансирования берет на себя Рисер-Ларсен, теперь в сотрудничестве с Норвежским обществом воздухоплавания. В прессе проскальзывают намеки, что новый перелет состоится под совместнымруководством лейтенанта и старого полярника. Кроме того, экспедиция в режиссуре Общества воздухоплавания не включает перелет на Аляску, ограничиваясь перелетом к Северному полюсу. Пизанский самолетостроитель считает это решение «необыкновенно удачным, ведь, бесспорно, именно в тамошнем регионе должно приобрести опыт, прежде чем отважиться на грандиозное предприятие — лететь на Аляску». Великий план Руала Амундсена мало-помалу стал занимать и умы других людей.
