Руалу Амундсену фактически доверяли вслепую. Нация была в большом долгу перед своим великим сыном. Теперь баланс, похоже, изменился. Вопросы выходят на поверхность.
В Ураниенборге полярник празднует космополитическое семейное Рождество — вместе с девочками, «дядей Хоконом» и тетей Адельхейдой фон Пумперниккель. На четвертый день Хаммеры, забрав с собой девочек, уезжают в Копенгаген и «пока что» останутся там. Еще через несколько дней за ними следует и полярник. Дома остаются под присмотром лейтенанта Омдала. Великий летчик из Модхейма разжалован в сторожа, караулит Ураниенборг.
В Копенгагене Руал Амундсен встречается с представителями немецкой компании «Дорнье-Валь». И уже 7 января сообщает Леону о подписании контракта «на постройку 2 больших гидропланов, с помощью которых можно будет осуществить трансполярный перелет». Таким образом, дело в шляпе. Завод предоставит самолеты, Хаммер — деньги, полярник внесет свою лепту пером и подписью. Вот так просто все делается.
Окончательное соглашение в итоге включало целых три гидроплана. Экспедиция приобретает размах. Кроме американцев, в ее состав войдут и итальянские пилоты. Вполне естественно, ведь строить аппараты «Дорнье» будут в Пизе. Появилось и еще двое норвежских участников, помимо Омдала: лейтенанты морской авиации Ялмар Рисер-Ларсен [125]и Лейф Дитриксон. Последний участвовал в армейской спасательной экспедиции на Свалбард, а Рисер-Ларсен имел контакт с Амундсеном еще на Аляске. «Множество превосходных советов. Хороший малый», — записал полярник, прочитав письмо лейтенанта.
По возвращении домой состоялась и их личная встреча. Но поскольку — в противоположность молодому Омдалу — Рисер-Ларсен и его друг Дитриксон люди женатые, они дважды меняли свое решение, прежде чем присоединились к новой опасной затее стареющего холостяка.
Руал Амундсен и Хаммер ведут сейчас большую игру, используя национальные интересы многих стран. В январе доходит до обмена нотами между министерствами иностранных дел Норвегии и Соединенных Штатов. По поводу гипотетического территориального конфликта. Кому будут принадлежать новые земли, открытые воздушной экспедицией?
В интервью одной из американских газет Руал Амундсен якобы сказал, что не намерен объявлять новые земли территорией Норвегии, особенно если они расположены вблизи Аляски. Перед норвежской прессой он говорит прямо противоположное, а именно что, как и норвежец, предъявит права на все открытые территории. Это слегка нервирует Хаммера, поскольку он, так сказать, уже продает призрачные земли американцам и со своей стороны успел декларировать, что американскому летчику Дэвидсону ничуть не возбраняется водружать свой флаг на островах Ледовитого океана.
Амундсену Хаммер, резче обычного, пишет 20 января из Копенгагена: «Коль скоро об этом зашла речь, должен подчеркнуть, что поступил так намеренно, ибо это пробуждает национальные чувства и способствует притоку денег. Нельзя же, черт побери, ожидать, что американцы раскошелятся, услышав Ваши заявления, что земли, которые, возможно, будут найдены, отойдут Норвегии. Знаю, смещно говорить об этом, но ничего не попишешь, такова смешная и нелепая натура наших заокеанских друзей: им необходимо услышать, что земля, ЕСЛИ она там есть, будет принадлежать Америке» [126].
В донесении норвежской миссии в Вашингтоне министерству иностранных дел говорится, что Хаммер, от имени обоих, письменно заявил американскому военно-морскому департаменту, что еще неоткрытые континенты отойдут американцам.
Чтобы прояснить ситуацию, 8 февраля министр иностранных дел Норвегии обращается к полярнику с прямым запросом. Леон, уже вернувшийся из Дувра, берется за перо и разъясняет, что он, то есть полярник, никогда подобных заявлений не делал. «Я полагаю, новые земли могут быть присоединены к той стране, под флагом которой осуществляется экспедиция». Иными словами, к Норвегии.
Хотя реализация проекта опиралась на американцев, стартующая со Шпицбергена экспедиция зависела от доброй воли норвежских властей. И даже сознавая, что тем самым наносит сильный удар по хаммеровской финансовой конструкции, норвежец никак не мог в случае прекращения двойной игры пойти на регистрацию своего предприятия в другой стране, при том что в данный момент не испытывал особой солидарности с недоверчивыми и насмешливыми земляками.
Управляющий Хаммер, которого американская пресса титуловала arctic explorer [127], рассчитывал торговать гипотетическими территориями по ценам, какие им приличествовали в мире фантазий. Для Руала Амундсена дело обстояло иначе; после того как Пири покорил Северный полюс, норвежца манил в Ледовитый океан, собственно говоря, не полюс как таковой. Конечно, существовали веские причины включать эту легендарную точку во все задуманные операции, но на самом деле Амундсена интересовали неведомые просторы между полюсом и Аляской. С тех пор как разрабатывал планы экспедиции «Мод», он верил, что там, на этих огромных пространствах, есть земля. Большая ли, маленькая ли, она-то и была единственным стоящим открытием — вкладом в окончательное картографирование земного шара. Все рассуждали о Северном полюсе. Но не Руал Амундсен. Он говорил о трансарктическом перелете, а думал о землях.
Вдруг в истории еще есть место для нового Колумба?
Гидропланы «Дорнье-Валь» нельзя было строить на заводах компании в Германии — ввиду строгих ограничений, введенных в стране по условиям Версальского мира [128]. Предполагалось по воздуху доставить эти машины в Норвегию с завода Марина-ди-Пиза [129]. А оттуда они своим ходом (на роллс-ройсовских двигателях) отправятся в июне на Свалбард.
Перед запланированной отправкой самолетов участники экспедиции захвачены лихорадочной дорожной суматохой. 1 апреля 1924 года Руал Амундсен пишет Леону из Пизы: «Все здесь пребывают в буйном восторге, так что с предварительным кредитом затруднений не будет». Не только норвежцы и американцы вложили в великое предприятие национальное чувство: «Завтра еду в Рим — главным образом в целях рекламы. Здешние заводы решили устроить вокруг этого большую шумиху, а поскольку они были весьма любезны, я просто обязан им помочь». Из Рима путь лежит дальше, к новым приятным встречам: «На один день остановлюсь в Милане, чтобы познакомиться с Муссолини. Заранее рад».
В конце месяца он дома. Потом вместе с Рисер-Ларсеном выезжает на юг. Ключи он посылает Леону, который после очередного пребывания в Дувре возвращается в Норвегию: «На верхней веранде лежит спешная почта. У меня не было времени ответить».
В Копенгагене совершаются важные дела: «Все идет хорошо, и дяде Хокону удается выпросить довольно много». 12 мая полярник ненадолго возвращается в Свартскуг. На сей раз вместе с девочками; Камилла и Каконита с Рождества не были дома. Пока «Дедушка» и «дядя Хокон» разъезжали по делам, эскимосских девочек определили в подходящий датский пансион. Теперь Алина с Леоном снова на родине и могут о них позаботиться.
Нет никакого смысла реконструировать хитроумные финансовые построения Хокона X. Хаммера через семьдесят лет после их краха. Там было задействовано все — от газетных контрактов и прав на киносъемки до различных пожертвований и соглашений о выпуске почтовых марок; главное, что, когда три дорогостоящих самолета готовы и пора их оплатить — или хотя бы внести задаток, — денег в наличии вообще нет.
На самом последнем этапе добрый Хаммер обнаруживает, что экспедицию со всех сторон окружают мошенники и несостоятельные аферисты, для кого серьезные договоры не стоят и бумаги, на которой они написаны. В довершение всего полярник, посылая бестолковые телеграммы, умудряется сдать противнику самые лучшие карты. Однако — пишет из Парижа Хаммер в довольно-таки безнадежном деловом письме от 8 июня — на случай, если все сорвется, он приберег в рукаве кой-какие «козыри». И хотя накануне он слегка пал духом, причин для пессимизма нет; «выносливый ВСЕГДА выигрывает». Получив это письмо, полярник как бы столкнулся с самим собой.
