Какой же сдвиг произошел в голове у Руала Амундсена? Он вроде был поглощен подготовкой исследовательской экспедиции в северные полярные воды. Заказывалось оборудование со всех концов света, продолжался сбор денег, перестраивался корабль (на средства, выделенные согласно постановлению стортинга), была укомплектована команда, весьма далеко продвинулись научные приготовления… Впрочем, средств было еще недостаточно. А кто захочет вкладывать их в экспедицию к Северному полюсу, если полюс уже открыт? Что Амундсен просил Гаде внушить поставщику пеммикана? У того, дескать, будет уникальная возможность «увидеть свой товар на фотографиях с Северного полюса». Не об этом ли думал Руал? Об этом тоже, хотя не в первую очередь. Пока что к нему не поступило ни одного сообщения об отказе в помощи. Такие сообщения начнут приходить позже. И окажутся весьма кстати, дав ему обоснование решения.

Прежде всего Руал Амундсен думал о себе. «Чтобы поддержать мой престиж полярного исследователя, мне необходимо было как можно скорее достигнуть какого-либо другого сенсационного успеха, — напишет он впоследствии в своих воспоминаниях. — Я решился на рискованный шаг». У полярника был выбор из двух возможностей. Одна из них отпала в апреле… то ли 1908-го, то ли 1909 года.

А вторая… разве она тоже не перечеркнута Шеклтоном? Нет, до нее осталось восемнадцать миль [64]. На два дневных перехода… или на три, если будет встречный ветер. Восемнадцать миль до того, чтобы войти в историю, восемнадцать миль до бессмертия.

Всё готово: судно, провиант, экипаж… Но ведь один полярный путешественник тоже собирался на Южный полюс… Один? На Южный полюс собирались все! Там творится история. Чего же он ждет?

Бунне-фьорд — стоячее болото. Руалу Амундсену надо съездить в Копенгаген для беседы со своим бывшим наставником, д-ром Куком. Человеком, который побывал на Северном полюсе и хочет идти дальше, к Южному. В газетной заметке от 4 сентября сказано, что врач уже составил план покорения Южного полюса. Для того, кто на своих двоих добрался до Северного полюса, это будут детские игрушки. Надо подчинить д-ра Кука своему влиянию. Надо перебросить в Норвегию собак. В Антарктиде белые медведи не годятся. А может, Кук встретил на Северном полюсе ручных пингвинов? У Руала уже голова идет кругом от этих перескоков с севера на юг и с юга на север. Ну-ну, ничего страшного. Правда, спокойствие нарушено. Зато голова сохраняет привычную трезвость.

Нужно просто уехать из Бунне-фьорда, вытащить себя из северного полярного бассейна. До Восточного вокзала 18 километров, до Южного полюса — 18 миль! Остальное пускай улаживает Леон…

В столице датчан — шум, гам и ликование. Руал Амундсен снимает номер в той же гостинице, где живет покоритель Северного полюса. Впоследствии одна газета доложит читателям, что «Амундсена привели в Копенгаген в первую очередь нападки на его друга д-ра Кука. Руал Амундсен хотел продемонстрировать тому свое дружеское участие и доверие и таким образом морально поддержать его. Все это время они были неразлучны». Верно, но поехал норвежец за другим. Его визит в датскую столицу был намечен прежде, чем мир стал прислушиваться к утверждениям инженера Пири, будто доктора Кука никогда и близко не было у Северного полюса.

Между двумя полярниками-американцами развертывается нешуточная борьба. Затеял ее Пири, которому нечего терять. Второй на полюсе — это ведь не почетный титул, а напоминание о впустую растраченной жизни. Посему — смерть д-ру Куку!

Одновременно на родине норвежского короля оказывается «по служебной надобности» и опытный мореплаватель Отто Свердруп. В начале пути д-р Кук преодолевал как раз те районы, которые капитан Свердруп картировал во втором походе на «Фраме». В газете «Данеброг» Свердруп безоговорочно защищает «норвежский маршрут» и достижение д-ра Кука. «О Пири я знаю лишь одно, — сухо заметил капитан, — что он 26 лет напрасно искал Северный полюс» [65]. Коллега Амундсен тоже не боится обозначить свою позицию в этом противостоянии. «Поведение Пири вызывает у меня глубочайшее негодование, и я официально заявляю, что д-р Фредерик Кук — самый заслуживающий доверия из всех известных мне арктических путешественников, а потому сомневаться в нем и верить Пири бессмысленно» [66].

10 сентября д-р Кук покидает восторгающийся им город. Голубоглазый американский красавец прибывает в порт на автомобиле, где рядом с ним сидит крепко сбитый, немногословный капитан Свердруп. На борту теплохода «Мельхиор» к нему присоединяется другой норвежец, Руал Амундсен, который будет сопровождать судно до Кристиансанна. Он уже телеграфировал туда и предупредил власти о прибытии героя: «Считаю сведения о его походе к Северному полюсу абсолютно надежными». И Свердруп, и Амундсен поверили врачу на слово. Это объясняется, с одной стороны, их доверием к д-ру Куку, а с другой — неприязнью к Пири, которая вызывалась давней обидой за Эйвинна Аструпа, а также манерой американца объявлять о «праве владения» на территории, зачастую подробно нанесенные на карту до него.

В Кристиансанне д-ра Кука в последний раз чествуют как несомненного покорителя Северного полюса, затем он всходит на борт «Оскара II» и отбывает в Америку. Но прежде д-р Кук в благодарственной речи отмечает заслуги норвежских полярников и желает коллеге Амундсену счастья и удачи в его путешествии на север. Выиграть гонку к полюсу мог лишь один, однако в науке остается место для всех.

13 сентября Руал Амундсен возвращается к Леону, в кабинет на берегу Буннефьорда. В тот же день в имперской столице доводится до всеобщего сведения, что капитан Скотт намерен выступить в поход на юг.

— Куда?

— К Южному полюсу.

— Когда?

— В августе 1910 года.

Спокойствие, Руал. Сохраняем трезвую голову, Леон. «Всё нужно было подготовить втихомолку, — напишет потом Руал Амундсен в «Южном полюсе». — Единственный, с кем я поделился, был брат, на молчание которого я мог вполне положиться. И за то время, когда тайна была известна только нам двоим, он оказал мне много важных услуг». Как отреагировал Леон, когда брат поведал ему, что север превратился в юг?

Сам Леон ни за что не принял бы подобного решения. Будучи человеком практичным, совестливым, расчетливым во всех своих поступках, он не был способен на такие сюрпризы. В то же время Леон отнюдь не был просто мелким обывателем. Он пересекал на лыжах Хардангерское плоскогорье и ходил на корабле вокруг света. Бегло говорил на французском, английском и немецком языках. Обладал присущим дипломатам чувством такта и присущим бухгалтерам уважением к языку цифр. Кроме того, он кормил семью, а потому во всем исходил из опоры на буржуазную среду.

Полярный путешественник Трюгве Гран [67]оказался одним из немногих современников, кто описал роль державшегося в тени брата в организации экспедиции к Южному полюсу: «Леон был человеком хватким и ловким, так что, если возникало щекотливое положение (а они возникали постоянно), расхлебывать кашу приходилось ему. Для такой двойной игры нужна была светлая, быстро соображающая голова». Леон прекрасно подходил на роль секретаря и управделами Руала. Дополняя его, он позволял себе — на правах брата — давать советы, а то и возражать полярнику.

С предпринимательской точки зрения решение Амундсена было хотя и рискованным, но верным. Наука не относилась к компетенции Леона, тогда как Южный полюс представлял собой золотое дно. Кроме того, приказ уже был отдан, наступление отсрочено, войска передислоцированы, стратегия изменена. Полководец сказал свое слово.

«Слепо полагаясь» на Леона, Руал никому не раскрывался до конца. Он с удовольствием обсуждал тактику, однако мораль у него была собственная. Прямо какой-то Наполеон… Разве полководец не имеет права, планируя наступление на юге, утверждать, что готовится к атаке на севере?