Эта радостная реакция, по скандинавским меркам весьма импульсивная, выглядит, несомненно, скромной по сравнению с тем, что происходило тогда же в итальянской столице: «Стотысячная толпа собралась на пьяцца Колонна, где развевался маленький норвежский флаг, а по сторонам от него — огромный итальянский и американский. Движение транспорта на Корсо остановилось, все примыкающие улицы были переполнены ликующими людьми, которые кричали: "Да здравствуют Италия и Норвегия!" Под окном Муссолини вывесили норвежский флаг, что вызвало всеобщий восторг. Всю ночь город кипел жизнью. Народ без устали читал экстренные выпуски и отдавал почести норвежскому, итальянскому и американскому флагам под окнами Муссолини». В этот упоительный вечер, когда разукрашенный флагами и иллюминацией Рим охвачен бурным ликованием, Муссолини принимает главного редактора «Афтенпостен». Диктатор обращается с приветствием к братскому северному народу: «Блистательный успех полярной экспедиции наполнил меня радостью и гордостью и как итальянца, и как главу правительства. Неодолимое итальянское мужество соединилось здесь с неколебимой норвежской волей, а буйная созидательная фантазия латинян — с дисциплинированной, целеустремленной творческой энергией северян. Разные темпераменты чудесным образом дополняли друг друга. Бессмертное предприятие осуществилось, и эта победа, к которой так стремилось человечество, одержана в том числе и под нашим флагом. Излишне подчеркивать значение экспедиции для самых разных сфер, но этот общий наш триумф никогда не канет в забвение. Отныне давняя, богатая традициями дружба между Норвегией и Италией станет еще крепче и глубже прежнего».
А в северном королевстве той весною разразился очередной парламентский кризис. Левый кабинет министров уступил место правительству меньшинства, сформированному партией «Хёйре». В результате крупнейшая норвежская газета «Афтенпостен» стала как бы правительственным органом. И главный редактор Фрёйсланн явно полагал, что у южного партнера есть чему поучиться.
29 мая «Афтенпостен» целиком отдает первую и вторую полосы большому интервью с Бенито Муссолини. Портрет диктатора помещен в лавровом венке, под шапкой «ИЗ НОВОЙ ИТАЛИИ». Норвежскому народу представляют политика, человека действия. Начинается интервью с «благополучного завершения полярной экспедиции», а затем непринужденно перетекает в подробное изложение политической программы дуче. Но в центре внимания конечно же сам человек — Муссолини, отнюдь не празднослов, опытный военный летчик, лихой автомобилист. Вдобавок неуязвимый для пуль множества наемных убийц. Облаченный в «плащ Всевышнего». «Ныне он неуклонно ведет Италию навстречу судьбе и великим свершениям». Вот таков этот государственный муж, представленный как лидер экспедиции. Четыре года назад он покорил Рим. Теперь идет на Осло.
В те минуты, когда в Норвегии дают официальный завтрак в честь «создателя новой Италии», на суровых берегах Аляски многобещающее братство давно пошло прахом. Два разных темперамента уже разожгли непримиримую вражду, которая развивалась с быстротой, вполне подобающей новому времени [167].
Несколько позднее, летом, один из американских комментаторов весьма точно изображает сложившуюся ситуацию: «Когда полярники приземлились в Теллере, это была их общая заслуга, общая слава, но, если раздоры не утихнут, та и другая сторона потеряют и заслуги, и славу».
Воспроизвести эту быстро разгоравшуюся свару во всех ее пикантных подробностях и несчетных национальных и человеческих гранях уже невозможно, да и нежелательно. Причина же конфликта была, можно сказать, довольно проста: перед вылетом из Рима Элсуорту и Амундсену пришлось согласиться, что Нобиле станет третьим руководителем экспедиции. Потому-то над полюсом сбросили и итальянский флаг (со всеми причиндалами). С точки зрения руководства Общества воздухоплавания, доля итальянского участия оказалась столь значительна, что избежать этой уступки было невозможно.
В свою очередь Руал Амундсен считал данное соглашение формальностью, временной уловкой, позволявшей наконец-то отправить дирижабль на север. Поэтому он продолжал играть ту единственную роль, какой владел, а именно роль Начальника-самодержца. Во вселенной полярника эгоцентричному итальянцу не было места. «Этому наемному пилоту норвежского дирижабля, составляющего собственность американского гражданина и мою, нельзя разрешать присваивать себе честь, которая не принадлежит ему по праву», — писал он позднее в своих воспоминаниях.
Главная проблема, однако, состояла как раз в том, что честь действительно по праву принадлежалаНобиле — заранее полярник не мог этого предугадать, а впоследствии не желал видеть. Ролф Томмессен очень метко сформулирует суть в своем официальном отчете: «Конфликт вызвало не что иное, как деликатные и сложные взаимоотношения, какие всегда возникают между несведущим и сведущим руководителями, а здесь они еще обострились ввиду того, что перелет удался». На полях против этой фразы полярник собственноручно добавил: «Вот я и получил!»
Если учесть многие квадратные километры обследованных территорий, то перелет «Норвегии» оказался весьма значительной географической экспедицией, вполне сопоставимой с величайшими открывательскими путешествиями в истории человечества. Его результат мог бы стать революцией в истории земного шара, но обернулся разочарованием — под льдами повсюду море. Сам же перелет как таковой, напротив, не просто удался, а превзошел все ожидания: 171 час в воздухе, считая от Рима, из них 72 часа над Северным Ледовитым океаном. Шедевр в сфере коммуникаций, дирижабль «Норвегия» был провозвестником новой эпохи.
За все время полета полярнику так ни разу и не довелось выступить в руководящей роли. Даже стать первооткрывателем ему было не суждено, а героическим ледовым вожаком тем паче. Руалу Амундсену оставалось только одно — одолеть Нобиле с позиций гипотетической ситуации, о чем он и пишет в своих мемуарах: «Взбешенный и раздраженный, я, не стесняясь в выражениях, напомнил ему, какое жалкое зрелище представляла бы собой его особа, если бы "Норвегия" была вынуждена к посадке, и указал ему, насколько нелепой была бы его претензия на командование экспедицией в таких обстоятельствах».
На следующий день после посадки в Теллере полярник на собаках выезжает в Ном. Его сопровождают Элсуорт и двое самых преданных людей — Вистинг и Омдал. С этой свитой он намерен войти в золотоискательский поселок и завершить свою карьеру там, где она началась двадцать лет назад, когда «Йоа» бросила якорь на здешнем рейде. С итальянцем он даже не прощается.
Нобиле прибывает в Ном позднее, морем, а через некоторое время в городке соберется вся экспедиция. Обломки дирижабля оставлены неподалеку от Теллера. Демонтированная «Норвегия» являет собой жалкое зрелище — наподобие выброшенного на берег китового скелета. Хотя в известном смысле летательный аппарат по-прежнему имеет значительную ценность, особого интереса к его дальнейшей судьбе не наблюдается; Руал Амундсен никогда не дорожил отслужившим транспортом.
Встреча в Номе стала для великого полярника холодным душем — вместо ликующей толпы он увидел всего несколько человек. Номские обитатели думали, что прилетит дирижабль, а тут на тебе — старый полярник на собачьей упряжке. В самой персоне Руала Амундсена, хоть он и обзавелся бородой, никто большой сенсации не усматривал. Зато изрядную ажитацию возбуждает в городке «пышный въезд» (повыражению Амундсена) пилота дирижабля.
Экспедиция заранее подписала серьезное соглашение с «Нью-Йорк тайме». Однако, рискуя контрактами на без малого 400 тысяч крон, Руал Амундсен не спешил выполнять свои обязательства, хотя, по условиям соглашения, должен был отсылать огромные количества слов — как предполагалось, топографические описания новых земель и рассказы о прочих сенсационных находках. Увы, писать было в общем-то не о чем. Они видели медвежьи следы, а больше почти ничего.
