После речей и патриотических песен триумфаторы — уже в конных экипажах — направляются в резиденцию Его величества, где их ожидают награды. Пятьдесят тысяч восторженных соотечественников с раннего утра на ногах, следят за торжествами, продолжающимися весь день. Между обедом в «Гранде» и ужином во Дворце полярник во время пышного праздника на острове Хуведё находит возможность приветствовать Ословскую рабочую партию. В этот незабываемый летний день Руал Амундсен снова выступил в давней роли Фритьофа Нансена: вигингский конунг объединяет народ, охваченный национальным порывом. «Принимали нас великолепно», — деловито записывает он в дневнике.
Полярник совершенно на все это не рассчитывал. Ведь экспедиция даже не достигла цели, они только спасли свою жизнь. Восторженной встречи никто из них не ожидал. Тем не менее именно сейчас Руал Амундсен по-настоящему был у цели. Народ прижал его к своей груди; весь мир воздавал ему почести. Людям нужна не географическая точка, не поправки в атласах — им нужна пища для фантазии. Нужны приключение, подвиг, мученичество — нужен он,полярник.
Руал Амундсен любил театральные эффекты. Но не их сущность. Всю жизнь он пытался скрыть то, что хотела видеть публика, — человеческую драму. А как раз она и сделала Роберта Скотта подлинным триумфатором в борьбе за Южный полюс.
Южный полюс Руал Амундсен покорил довольно легко, но при встрече с Северным полюсом он вынужден признать, что его возможности небеспредельны. «Мы сделали все, что могли, — заявил он во время ужина во Дворце, — а поскольку не могли сделать больше, я сказал (и не боюсь в этом признаться): мы свое сделали, пусть остальное довершит Бог». Полярник примирился с ограниченностью человека, стал ближе к Богу.
По прибытии в Осло Руалу Амундсену вручили письмо из Лондона. Впервые после вылета к Северному полюсу он сбивается на «ты» и придает экспедиционному дневнику приватный оттенок: «Бедняжка ты, бедняжка… настрадалась. Я так по тебе скучаю. Поскорее б тебя увидеть».
Кисс не прислала на Шпицберген прощальной телеграммы. Но исчезновение героя, отодвинувшее все на задний план, явно ее потрясло. На следующее утро она телеграфом шлет поцелуи в «Гранд-отель», где полярники бесплатно занимают половину этажа. «Спасибо за утренний поцелуй. Он был чудесный.Пришли еще. После долгого поста мучает жажда». Полярник возвращается в сферу земного.
Вечером 6 июля — бал в британском посольстве, в присутствии короля Хокона и королевы Мод. Национальный герой удостоен беседы с монархом. «Знаешь, — пишет он в дневнике, снова обращаясь к Кисс, — я думаю, именно он своими действиями привел всю страну в такой экстаз». В мире полярника за всем кто-то стоит: за чудом — Бог, за народом — король.
7 июля триумфатор наконец возвращается домой, в свартскугское конкурсное имение. «Здесь на берегу собралось человек 100 с цветами. На фьорде вокруг огромного Иванова костра десятка три разукрашенных лодок». Не прошло и девяти месяцев с тех пор, как он покинул это место позора. А теперь что ни день празднества и гулянья. Восторженные гости стучат в двери, увеселительные суда плывут мимо со спущенными флагами.
Близкие тоже собираются подле вернувшегося домой родича. Из Тронхейма приезжают в гости Трюгве Гудце с женой; из Осло к обеду — Роберт Маус. С Бюгдё пишет старая тетка Кисс, Каро Аструд, просит заехать с визитом, ведь у нее «плохо с ногой». От самой Кисс, у которой после крайне несвоевременной болезни гостит в Ли-Корте ее сестра Гудрун, письма и телеграммы идут в Ураниенборг непрерывным потоком.
Всё само плывет к нему в руки. Только пожинай плоды. «Дорнье-Валь» предлагает построить огромный аэроплан, который сможет совершить трансполярный перелет на Аляску. «Размах крыльев будет 47 метров! — восторженно пишет он в дневнике. — Гигант — и платить мне не придется. Наверно, приму это предложение». Полярник может взвесить все «за» и «против»; у него есть шанс набить себе цену.
20 июля он получает из Лондона телеграмму, которая наводит на размышления. «Стало быть, ты думаешь приехать через год? Хорошо бы, но ты знаешь, я не обольщаюсь надеждами на сей счет». В дневниковой записи сквозит непривычное здравомыслие, почти скептицизм. Может быть, она уже не абсолютно единственная? «Нынче здесь сплошной поток гостей — американцы и другие».
Сразу после возвращения домой Руал Амундсен стал объектом пристального внимания богатой француженки мадам Эрио, которая как раз находилась в норвежских водах на своей экстравагантной роскошной яхте. «Господи, что же она во мне видит? — спрашивает полярник в дневнике, с надлежащей скромностью. — Молодая, красивая, богатая. Вполне ведь могла бы найти кого-нибудь получше!» Тем не менее седеющий герой более чем расположен встречаться с нею и во французском посольстве, и в Свартскуге, и на борту «чудесной яхты». Пожалуй, не так уж и удивительно, если Кисс чувствует угрозу своим позициям, она-то сидит в своей сельской идиллии, далеко от центра событий.
В эти жаркие летние дни празднества следуют одно за другим: обеды и ужины в зарубежных посольствах, в «Гранде» и в королевской резиденции вперемежку с освежающими морскими купаниями. 23-го полярник шлет «родственникам» — Маусам и Гудце — извинительное письмо: приехать к ним он не смог. «Должен былпоехать на совещание. Вернулся в 6 вечера и получил 2 твоих письма — от 17-го и от 20-го. Спасибо, девочка моя. Ты говоришь, что через год будешь готова. Что ты имеешь в виду? Приедешь сюда? Дай мне знать». Опять непривычные нотки. Она повторяет свои заманчивые посулы; он требует четких ответов. Что-то назревает — в Ли-Корте и в Ураниенборге.
Параллельно происходят важные события, связанные с Северным полюсом. В субботу 25 июля во вселенной полярника появляется новое лицо: «Нынче в Осло приехал итальянский конструктор дирижаблей Нобиле [148]и во второй половине дня вместе с Р.-Л. был здесь. Подробнее об этом позже». У полярника мало времени. Дирижабль пока подождет. Ровно в пять сигналит автомобиль. Прислал его барон Ведель-Ярлсберг, чтобы доставить триумфатора в усадьбу на Скёугуме. Там будет петь великая Нелли Мельба [149], причем одно произведение исполнит специально для него. И он выберет «Home, Sweet Home» [150]. «Пока я жив, — пишет об этом вечере хозяин дома в своих мемуарах, — я никогда не забуду дивное пение в сумерках и глубокую растроганность Амундсена».
За полчаса до полуночи он вновь в салонах конкурсного свартскугского имения. «Чудесно!» — записывает он в дневнике. И идет спать.
Наутро жара сменяется проливным дождем. Приходит письмо из Лондона, от Гудрун Маус. Больше ничего.
Во вторник 28 июля в Ураниенборге опять важные гости: «Утром приехали Нобиле, Рестад, Р.-Л. и Омдал. Обсуждался план совершить в будущем году перелет на дирижабле. Обойдется это примерно в 2 миллиона крон. Погода весь день была отличная».
Выбирая между гигантским аэропланом компании «Дорнье-Валь» и дирижаблем полковника Нобиле, Руал Амундсен отдает предпочтение последнему. Еще в апреле 1924 года он и его агент Хаммер встречались с Нобиле и совершили пробный полет на новейшем дирижабле. Кроме того, во время американского турне он обсуждал возможности перелета с немецким экспертом по цеппелинам д-ром Эккенером. Ни сам Начальник, ни его заместитель Рисер-Ларсен не сомневались, что дирижабль — оптимальный воздушный корабль для перелета Свалбард — Аляска. Казалось, лишь экономические проблемы могут остановить подобное предприятие.
Вскоре после возвращения на родину, еще до встречи с представителями «Дорнье-Валь», Амундсен телеграфировал в Италию полковнику Нобиле и пригласил его на секретные переговоры в Осло. Когда полярник довольно быстро решает отказаться от недорогого немецкого самолета в пользу итальянца, это связано, пожалуй, не столько с преимуществами дирижабля, сколько с фактором времени, которому Руал Амундсен зачастую придавал большее значение, чем финансам и надежности. Гигантский самолет еще предстояло построить, а дирижабль можно было всего лишь модифицировать. Если форсировать работы, то, как считал полярник, можно попытаться совершить перелет уже летом 1926 года. Для человека, который хотел — пока не поздно — открыть мир, годичный срок мог сыграть решающую роль.
