Собранная и невозмутимая, она сидела в темноте в тоскливом одиночестве. Лицо, обращенное к окну, за которым вырисовывалась сверкающая панорама Хьюстона, было совершенно спокойным, но под этим внешним спокойствием скрывалось предельное напряжение.

Эвелин Делакорт-Кэтчем, богатая, умная, обладающая властью, умевшая все это обратить себе на пользу.

Лунный диск, спеленутый моросящим дождем, казался размытым, его мертвенный свет вселял жутковатое чувство. В конце коридора пискнул прибывший лифт, до Эвелин донеслось легкое поскрипывание каучуковых подошв на плиточном полу — кто-то прошел мимо ее двери. Издали донесся вой сирены, приглушенное «уп-уп-уп» — это, приземляясь, гудел вертолет. Подаренный Рурком букет желтых роз распустился, и сладкий аромат цветов смешивался с больничными запахами.

Эвелин будто онемела, застыла, ей казалось, что от малейшего движения она рассыплется.

Но под ледяной коркой страха зрел гнев: да как же так? У нее столько дел, столько планов!

Нет, она еще не готова.

Эвелин впервые в жизни снова захотелось стать молодой. Не потому, что пятьдесят один — старость, и не потому, что она ее боится. И дело не в морщинах, сединах, она умело борется с ними — да и как иначе: ее бизнес в том и заключается, чтобы противостоять времени, не позволить ему слишком быстро разрушать красоту и молодость женщины. Нет, не поэтому Эвелин возненавидела свой возраст, причина в другом: годы несут с собой слабость, отнимают бодрость, энергию, ограничивают физические возможности. Ей казалось, она способна потрогать убегающее время, и больше всего ненавидела это ощущение.

Дверь открылась, из коридора хлынул свет.

— Черт побери, Эвелин! Почему ты сидишь в темноте?

Она повернула голову и узнала силуэт Рурка Фэллона, возникший в дверном проеме. Уголки ее губ слегка дрогнули, изобразив нечто похожее на улыбку.

— Ну в общем-то просто так. Размышляю, что такое смерть.

Рурк напрягся, а Эвелин тотчас пожалела о своих словах. Он проницательный человек, с развитой интуицией, и очень хорошо знает ее. Подобное признание не в характере Эвелин, и она почувствовала, что Рурк уловил горечь в ее голосе.

Он нажал выключатель у двери, лампочки, вспыхнувшие по обеим сторонам от дивана, заполнили светом гостиную в дорогих апартаментах для особо важных персон. Рурк вошел и закрыл за собой дверь.

И как всегда при встрече с Рурком, Эвелин поразилась — как же он хорош. Не красавец в привычном смысле слова, он обладал чем-то, заставлявшим женщин задерживать дыхание и не сводить с него глаз.

По происхождению ирландец, Рурк унаследовал от кельтских предков смуглость и загадочную породистость. Высокий, выше шести футов, крепкий, гибкий, спортивный, и самое странное — он умудрялся казаться элегантным, а не просто сильным. Ни один мужчина не умел с одинаковым щегольством носить дорогие костюмы и потертые джинсы.

Черноволосый, со сверкающими сапфировыми глазами, тридцативосьмилетний Рурк Фэллон находился в самом расцвете сил.

Эвелин пристально разглядывала его. Она ценила красоту в любых ее проявлениях, но сейчас внезапно почувствовала себя оскорбленной, и прилив горькой обиды захлестнул ее.

Она тотчас отбросила возникшее чувство, хорошо понимая его природу, — что ж, естественная реакция в ее состоянии, хотя совершенно неразумная.

— Спасибо за прекрасные розы.

Эвелин посмотрела на прелестный букет и улыбнулась. Дарить цветы — привычное дело для Рурка, тонко чувствующего женщин. Он понимал, как страстно ненавидит Эвелин эти ежегодные диспансеризации по требованию страховой компании.

Рурк прислонился спиной к двери и скрестил на груди руки.

— Что-то случилось. Что?

Эвелин уже открыла рот, но он не дал ей сказать.

— Тебя кто-то выследил, да? Черт побери! Ведь абсолютно все считают, что ты в отпуске. Со всеми срочными делами я приказал обращаться ко мне. Так кто же? Кто-то из наших? Или из банкиров? Черт побери, как они могли тебя найти? Я лично занимался всем, оформил тебя в больницу под вымышленным именем. Кроме нас и доктора Андервуда, никто не знает, где ты. Даже Элис считает, что ты проводишь время в горах, в шале.

Элис Берк работала секретаршей Эвелин уже двадцать лет. Для простой, тихой сорокалетней женщины, никогда не выходившей замуж, не имевшей семьи, работа в «Эв косметикс» стала делом всей жизни. В верности и преданности Эвелин она могла соперничать с Рурком. Утаить что-то от Элис было почти невозможно.

— Успокойся, Рурк, никто не знает, где я.

— Тогда в чем дело? Тебя что-то беспокоит. Я вижу.

— Да, это так.

Эвелин отвела взгляд от взволнованных глаз Рурка, почувствовав тупую давящую боль в груди. Исполнительный директор «Эв косметикс». Второй человек в команде. Ее друг, которому она доверяла больше всех в мире. Сейчас ей нужна его помощь.

— Сядь, Рурк, мне надо сказать тебе кое-что.

Он нахмурился, но подчинился. Усевшись, положил руку на спинку дивана и посмотрел на Эвелин. Его буквально распирало любопытство, но он ждал терпеливо, как охотник, и спокойно, как человек, прекрасно владеющий собой и своими чувствами.

— Боюсь, у меня плохие новости. От доктора Андервуда.

Рурк напрягся.

— Что-то показали анализы?

Эвелин взглянула на него, а он сощурился.

— Подожди секунду. Странно, у меня возникло подозрение, что ты здесь… не ради ежегодных осмотров.

Губы Эвелин тронула слабая улыбка.

— Так оно и есть. Сказать по правде, в последнее время я чувствую себя… не то чтобы больной, но… но в общем… ужасно уставшей. И я попросила доктора Андервуда сделать дополнительные анализы. — Незаметно для себя Эвелин крепче вцепилась в ручки кресла. Встретив взгляд Рурка, она глубоко вздохнула. — Он обнаружил у меня острую миелобластомную лейкемию.

—  О черт!

Спохватившись, что шепотом выругался, Рурк вздрогнул. Несколько секунд не отрываясь он смотрел на Эвелин. Она не отводила взгляда, красивое лицо было спокойно, как у мраморной статуи.

Ее самообладание испугало его. Придя в себя, он вскочил с дивана, и прежде чем Эвелин успела возразить или уклониться, схватил ее за руки, рывком поднял из кресла и привлек к себе.

Она напряглась, инстинктивно противясь столь явному проявлению чувств, но Рурк делал вид, будто не замечает этого.

— Боже мой! Эвелин, мне очень жаль. Очень. Если тебе хочется плакать — давай. Или кричи, ругайся. Колоти меня кулаками. Я выдержу. Черт побери! Не обращай на меня внимания. Ты имеешь на это право. Имеешь право на все.

— Со мной все в порядке, Рурк. Поверь.

Наплевать на все, думал он, крепко стискивая ее плечи, когда она попыталась вырваться. Эвелин горда, но сейчас не тот момент, чтобы сохранять выдержку.

Прошло несколько секунд, Эвелин застонала, словно сдаваясь, и припала к груди Рурка. Она вцепилась в лацканы пиджака, уткнулась лицом в широкую сильную грудь и тихо, почти беззвучно заплакала. Рурк чувствовал, как содрогается ее тело, гладил рукой по хрупкой спине и угрюмо молчал.

Рурк мог бы рискнуть очередной премией и поставить на то, что она плачет впервые с тех пор, как узнала о болезни. И ни минуты не сомневался — это ее последние слезы. Смесь чувств — поклонение, гнев, восхищение — охватили его. Какой неукротимой силой воли обладает эта маленькая, хрупкая, всегда элегантная женщина!

Наконец успокоившись, Эвелин отступила от Рурка, и он протянул ей платок из своего нагрудного кармана.

— Спасибо. — Она шмыгнула носом, поморщилась и промокнула глаза. — Мне это было просто необходимо.

— И каков прогноз доктора Андервуда? — тихо спросил Рурк. — Этот тип лейкемии излечим? И как его лечат?

Эвелин вытерла слезы, вернула Рурку платок, пробормотав слова благодарности. Затянув потуже пояс на халате, она повернулась к окну.

Даже сейчас она выглядела полным совершенством. Волосы красного дерева обрамляли классически красивое лицо, серебро на висках подчеркивало высокие скулы и гипнотический взгляд… Конечно, глаза немного покраснели от слез и на фарфорово-гладком лице проступили едва заметные морщинки, но это ничуть не портило Эвелин.