К обозам поступало все меньше докладов и донесений; место, где стояли армейские тылы, сперва было единственным, о котором знали все, и потому командиры направляли туда гонцов. Но решительные приказы Терезы, отдавшей командование армией в руки Аронета, возымели желаемые последствия: тысячник все увереннее управлял отрядами Восточной армии, как теми, которые уже пришли на сборный пункт, так и остальными, которые все еще находились в пути. Тереза, уже только как командир армейского тыла, также объявила о выходе своих «сил», состоявших из медиков и нескольких сотен раненых солдат, сообщив об этом новому командующему. Значительная часть обоза двинулась в путь с самого утра — повозки, нагруженные запасами провизии, а вернее, тем, что от этих запасов осталось, и лагерным снаряжением. К вечеру с места тронулись все обозные колонны, направляясь к деревне, обозначенной как сборный пункт армии. Их прикрывал все еще поглощавший новые группки и одиночных солдат легион Агатры. Тысячница отправляла в обоз несколько десятков тяжелораненых, одновременно докладывая, что у нее уже почти шестьсот способных сражаться легионеров.
Предоставленной наконец самой себе Терезе, лежащей на раскачивающейся повозке, казалось, что она умирает. Она пыталась взять себя в руки, но ничего не получалось. Бессонница, потеря крови и в довершение постоянно терзающая боль приводили на ум мысли, каких не было никогда раньше. Надтысячница ненадолго заснула и проснулась, когда одно, а сразу же за ним второе колесо попало в яму. Какая-то рухлядь свалилась на замотанную в окровавленные тряпки культю, и Тереза познала новое обличье боли. Она хотела утереть с лица пот и слезы, но ей это не удавалось, и надтысячница поняла, что пытается воспользоваться рукой, которой нет… В темноте, под дырявой полотняной крышей повозки, суровая воительница с немалым трудом перевернулась на левый бок, уткнувшись лицом в какие-то свертки и чувствуя себя лишь искалеченной на всю жизнь пятидесятилетней женщиной, которую никто нигде не ждал. Не было ни одного имени, которое она могла бы прошептать, сознавая, что этот человек где-то беспокоится за нее… пусть даже далеко… за свою всегда юную девушку, и примет ее такой, какой она вернется, лишь бы только вернулась. Ей предстояло ехать на этой повозке неизвестно куда, неизвестно как долго — пронизываемому болью придатку к лошади и кольчуге.
Но существовало хотя бы место — то, что столь необходимо преодолевающему сотни миль солдату. Государство, народ, край… За этими громкими словами не стояло ничего конкретного; ничего такого, чего можно было бы коснуться хотя бы мысленно. Однако существовал самый красивый на свете город — знакомые улочки, рынок, жители… Видимые с башни гарнизона прекрасно знакомые крыши домов. Окровавленная и грязная, источающая боль женщина на повозке думала о своем месте. О скоплении зданий и людей и вместе с тем об одном большом существе, которое кто-то любил и которое могло ответить на эту любовь. Мечущаяся в лихорадке женщина нашла свое успокоительное слово и очень тихо его произнесла… а может, лишь пошевелила в темноте губами.
Ближе к вечеру несколько отрядов Эневена смогли наконец пуститься в погоню за отступающим противником, которого обнаружили конные патрули. Перед самым заходом солнца Ахе Ванадейоне нагнали и после короткого кровавого боя разбили возглавляемый Агатрой арьергард. Следом за головными отрядами весь вечер до самой ночи тянулось остальное войско и обоз.
Колонны повозок Восточной армии с трудом двигались вперед всю ночь и не остановились, когда наступил рассвет. До цели оставалось еще около четырех миль.
В течение всей кампании задерживавшие продвижение Эневена легионы без особого труда охраняли свои тылы. Ситуация изменилась, когда войско пошло врассыпную и обозы превратились почти в тыловое охранение войска. Одиночные повозки и вьючные животные, которых держали при самих отрядах, иногда вообще на границе полей сражений, пропали во всеобщем замешательстве, осталась лишь армейская часть обоза, в значительной мере состоявшая из повозок, на которых ехали тяжелораненые. Агатра сделала все, что было в ее силах, чтобы задержать врага, но у нее осталось шестьсот голодных солдат, собранных со всех легионов и всех возможных подразделений, против тысячи отдохнувших всадников. Тем не менее, если бы не ее сборный легион, хвост обозной колонны наверняка оказался бы захвачен рыцарскими отрядами еще до наступления ночи. Теперь люди и животные выбивались из сил, чтобы уйти от преследования врага, от которого их уже не отделяли никакие свои подразделения. Аронет, отчаянно пытавшийся собрать войско из перешедших под его командование остатков, никак не мог защитить растянувшиеся на несколько миль колонны, головная часть которых как раз входила в лагерь. В Восточной армии было еще около трехсот повозок, подтягивавшихся небольшими группами точно так же, как их отправляли с места предыдущей стоянки, — лишь бы побыстрее. Благодаря спешке удалось спасти немало припасов, и солдаты Аронета в конце концов получили еду, но разрозненные обозы, в которых больше всего было повозок с ранеными, даже многочисленная и сплоченная армия не смогла бы надлежащим образом защитить.
В самом хвосте тащились повозки медиков, которые до последнего мгновения спасали доставляемых на их столы воинов, выглядевших обычно значительно хуже, чем надтысячница Тереза. Отнять только руку или ногу — подобное было для замотанных в конские попоны хирургов почти отдыхом. Хуже, когда попадался лучник, которому нужно было выковырять остатки кольчуги, застрявшие между раздробленных ударами топора ребер, и затолкать внутренности назад в распоротый живот. Еще на трясущихся повозках, при свете масляных светильников и свечей, поддерживаемые своими помощниками медики латали солдатскую жизнь. Казалось едва ли не чудом, что кто-то из этих людей вообще пережил операцию, которой его подвергали. Однако выживали многие, и не просто выживали, но и через несколько месяцев, бывало, возвращались в строй… Выяснялась очередная причина, по которой имперские солдаты столь хорошо воевали. Самый захудалый лучник знал, что никто не махнет на него рукой, когда его с торчащими ребрами, разбитой головой и висящей на куске кожи ногой унесут с поля боя. Каждого по мере сил и возможности старались спасти, словно он собирался дожить до ста лет и был самим главнокомандующим. И если раненого не прикончили очередные переходы, не началась гангрена или он не потерял слишком много крови, случалось, что он приходил в себя в каком-нибудь городе в глубоком тылу.
Еще до рассвета разгромленная при обороне обоза тысячница Агатра снова имела под своим началом несколько сотен солдат. От прекрасного полулегиона, который еще недавно удивил своей выучкой самого императора, остались жалкие ошметки, но жалкие лишь с точки зрения численности. Гвардейцы и легионеры вставали в строй так, словно им лишь предстояло отправиться на войну. Они были одеты в рваные мундиры, потрепанные кольчуги и помятые кирасы, у некоторых не было шлемов, тяжеловооруженным порой не хватало щитов, а многим всадникам — сломанных в бою копий. Они были голодные и невыспавшиеся, иногда легкораненые. Лучники и арбалетчики делились стрелами, которых недоставало, так как взять новый запас из обоза было некогда.
Именно такие люди, при поддержке разномастного сборища, удивительно быстро формировавшего новые десятки и клинья, с помощью собственных шлемов и топоров раскапывали на рассвете дорогу, по которой должны были подойти отряды Ахе Ванадейоне. Работа шла столь умело, словно для нее наняли за плату полулегион землекопов, правда, без надлежащих инструментов — топорники рубили землю топорами, сразу же приходили лучники и выбирали ее шлемами, высыпая в подставленные легковооруженными плащи. Топорники отдыхали и сразу же после ухода лучников снова брались за свое оружие, измельчая очередной слой земли в яме. Разведчики Эневена, вышедшие на рассвете, могли вскоре доложить командиру передовой стражи, что двумя милями дальше на дороге орудует банда бессмертных, не знающих шуток мрачных людей в голубых и серо-голубых мундирах — вероятно, та самая, которую они разгромили вечером, потеряв две сотни убитых и тяжелораненых всадников. Само собой, место под яму было выбрано неслучайно. По левую сторону дороги рос лес, в котором другая мрачная банда точила наконечники стрел. С помощью лошадей притащили несколько срубленных деревьев. Дело шло к очередному столкновению с тыловым охранением Восточной армии. Командир трех головных отрядов послал это известие основным силам, сразу прося как подкрепления, так и пустых повозок, на которых можно было бы сложить несколько десятков убитых и полторы сотни раненых.
