— Кто кому помог больше, рассчитаемся потом.

— Не ехидничай. И быстрее убирайся из этой страны.

— Меня ждут в Ленинграде.

— Оттуда ты сразу же полетишь домой.

— Это я решу сама.

— Не смей лететь в Ленинград самолетом. Плюнь на багаж, оставленный в «Национале». Финни о нем позаботится. А пока покружимся по Москве. Я куплю нам билеты на ночной поезд.

— Что из этого толку?

— У них нет возможности проверять все поезда. Ты исчезла, ты растворилась в бескрайней России.

— Февраль, кривые дороги, в полях метель…

— Что с тобой? Ты спятила?

— Цитирую русскую поэтессу, которая повесилась.

Длинный день и еще более длинный, растянувшийся на много часов вечер были тягостны. Они меняли такси, останавливались у вокзалов, заполненных мешочниками, подозрительными торговцами, проститутками и нетрезвой милицией. Грег сбегал в кассу на Ленинградском вокзале и на обратном пути едва отбился от цепляющихся за него хищных рук. Русская рыночная экономика распустилась пышным цветом. Менялись шоферы такси, и каждый из них поглядывал на парочку на заднем сиденье с любопытством и жадным вожделением долларовых чаевых. Они наскоро перекусили в одной смрадной забегаловке, переехали в другую на такси, проглотили там что-то совсем несъедобное и наконец на метро уже ночью подъехали к Ленинградскому вокзалу.

Купе международного вагона поезда «Красная стрела» напоминало внутренность коробки от дорогих конфет. Та же безвкусица, только другой материал — бархат и плюш, увядшие цветы в стакане, бронза, зеркала… Две полки были уже застелены. Жара была страшная. Проводники не жалели для иностранцев русского угля.

— Выбирай, где будешь спать? — спросил Грег. — Под потолком или внизу?

— Ты спи внизу. А то свалишься на меня и придавишь.

Это плюшевое жаркое убежище, заставляющее вспомнить о русских клопах, все-таки навевало чувство временной безопасности и даже уюта. Пока Грег вытаскивал из пакетов купленные у таксистов для «прикрытия» заледенелые бутылки с жидкостью, которую граждане СССР чтут, как русскую водку, Натали переоделась в тесном туалете, расположенном между двух купе, в приобретенную на Новом Арбате пижаму. Поезд медленно тронулся с места. Постепенно исчезали за окном городские огни.

— Мы запаслись спиртным на все дни всемирного потопа, — сказал Грег, указав на выставленную на столе батарею бутылок. — Горбачевская борьба за трезвость трещит по всем швам!

Натали промолчала. Она забралась на свою полку и свернулась там калачиком. Грег появился в купе. Он разделся догола в туалете, обернув бедра полотенцем.

— Ты выглядишь, как римский сенатор… без тоги, — заметила Натали.

Она уютно устроилась на верхней полке. Грег срезал ножом пробку одной из бутылок и отхлебнул глоток.

— Не пей в одиночестве! Не нарушай первую заповедь Горбачева! — усмехнулась Натали.

Он приподнялся, чтобы передать ей бутылку, и полотенце упало на пол. Она не могла не увидеть, что его желание пробудилось.

— А теперь шепни мне на ухо, кто за кого в этой проклятой стране.

Он коснулся ее уха и поцеловал. Потом его губы коснулись ее щеки. Нежными и сладостными были его поцелуи.

— Не отвлекайся, Грег! Я хочу знать. Горбачева хотят ухлопать, как Уоллеса?

— Ни в коем случае.

— А чьи деньги ты тратишь на дорогостоящие перелеты?

— Натали, забудь о политике.

— И о том, что моего мужа убили? На моих глазах?

— Дай мне побыть возле тебя.

— Верхняя полка не выдержит двоих.

— Спускайся вниз. Махни на все рукой. Давай жить сегодняшним днем.

«Может быть, он прав? Может быть, действительно надо примириться с тем, что река жизни течет и смывает в конце концов все плотины?»

— За что убили Уоллеса? Шепни мне на ухо, если не можешь сказать открыто. Я настаиваю!

Он вновь прижался губами к ее уху.

— Уоллес не пожелал играть ни за одну команду, а один игрок в поле не воин.

— Не отделывайся поговорками…

— Ты хочешь, чтоб я читал тебе лекцию о мировой политике, стоя перед тобой нагишом?

— Мир на земле не рухнет, я надеюсь. Давай, выкладывай свои секреты!

Грег раздраженно глотнул еще водки и, жарко дыша Натали в ухо, зашептал:

— Каждый хочет вцепиться в горло ближнему своему. Такая это страна, такие правила. Прежняя номенклатура ненавидит новых реформаторов. Она готова их растоптать. Но если КГБ узнает, что она покушается на власть, то начнется красный террор. Уоллес старался остановить их — и тех, и других. Тот, кто хочет разнять дерущихся, тому больше всех и достается. Он не желал кровопролития, а сам получил пулю в сердце.

Натали затихла. Откровения Грега, произнесенные шепотом в тряском вагоне, который несся через темные пространства жуткой и жестокой страны, заставили ее сердце сжаться от жалости к человеку, которого она любила. «Раб, прикованный к повозке хозяина», — вспомнила она. Чтобы спасти много жизней, он пожертвовал своей.

Рука Грега коснулась ее плеча.

— Остановись!

— Я люблю тебя. Уже много лет я люблю тебя.

— Почему ты лжешь мне? И раньше, и сейчас?

— Какой правды ты добиваешься?

— О заговоре… о том, кто выдал Уоллеса и зачем его убили? О роли Джервиса в этом деле, о твоей роли, Грег!

— Я только мальчик на побегушках. Я обеспечивал связь Уоллеса с Джервисом, а Джефф передавал сообщения Уоллеса президенту.

— Говорил он с тобой в день смерти?

— Нет, клянусь тебе!

— Значит, он звонил напрямую Джервису. Что он мог ему передать насчет заговора?

— Не знаю, я мелкая сошка.

— Почему ты гнешь спину на такого мерзавца, как Джервис?

— Ради денег.

— Ты богат.

— Ошибаешься, у меня ничего нет. Салли собирается оставить меня.

— Разве тебе не хватит на жизнь одному?

— У меня нет жизни без детей. Если Салли повезет их на курорт и снимет там виллу, я должен буду снять дом рядом… Я должен вести такой же образ жизни, как и они. Я не могу выглядеть в их глазах нищим бродягой с дырявыми карманами.

— Зато ты обретешь свободу!

— Но я не хочу потерять уважение своих детей. Я не мыслю себя вдали от них.

— Какой ты счастливый, Грег!

— Наоборот, я несчастлив.

— Неправда, ведь у тебя есть дети… Ты их боготворишь. Ты готов ради них на все. А я одна… я потеряла единственного близкого человека.

— Я близкий тебе человек. Умоляю, Натали, скажи, что это так. Мы же нравились друг другу давно… Я боялся, что не смогу уберечься от соблазна…

— Поэтому ты познакомил меня с Уоллесом?

— Может быть…

— Теперь его нет в живых.

— Но я рядом с тобой.

— Но я не готова, Грег. Память о нем заслоняет от меня все… Прости меня, Грег.

— Тебя не за что прощать. Я только прошу об одном…

— О чем?

— Когда ты вернешься в реальный мир и задумаешься о своем будущем, вспомни обо мне.

Натали улыбнулась с грустью.

— Ты первый в очереди претендентов на мою руку и сердце.

— У меня полегчало на душе…

— Но пока мы только друзья.

Он прижался к ее губам. Поцелуй был долгим. Натали не сопротивлялась, но он понял, что она сдерживает себя и эту сдержанность ему не преодолеть.

Когда он вновь заговорил, его голос был на удивление мягок.

— Ты устала, и тебе грустно. Спокойной ночи, кузина. Постарайся заснуть.

— Отдохни и ты, Грег.

Он опустился на свою полку и закутался в одеяло. Против своей воли Натали беззвучно плакала. Ей было жалко всех — Уоллеса, себя, малознакомую Любу, так страшно и неожиданно погибшую у нее на глазах, и даже Грега, запутавшегося в паутине своих проблем и чужих секретов.

Она все решала головоломку, в чьих интересах была гибель Уоллеса, пока спасительный сон не помог ей забыться.

— Лео!

Она выпрыгнула из такси и перехватила старого скорняка на ступенях помпезного дворца Пушной палаты.

— Слава богу, ты жива-здорова! Как Москва?