Если даже просвещеннейший Август отдавал должное магическим искусствам, то стоит ли удивляться, что философ-император Марк Аврелий, самый добродетельный из всех властителей Рима, обращался за помощью к халдейскому магу? Супруга Марка Аврелия, Фаустина, влюбилась в гладиатора. Не выдержав борьбы с собственным сердцем, она созналась в своем несчастье Марку Аврелию. Вместе они пришли к решению заказать магическое зелье, которое избавило бы Фаустину от недостойной страсти. Маг предписал очень простое средство: убить гладиатора и натереть тело Фаустины его еще теплой кровью. Естественно, что после этого отвратительного обряда императрицу охватывал ужас при одном воспоминании о былой любви.

Бесстрашный воин и любитель изящных искусств Септимий Север был невероятно честолюбив. Оставшись вдовцом, он задумал жениться на женщине, которая могла бы проложить ему дорогу к трону. От халдейских астрологов он узнал, что в Сирии живет некая девушка, которой звезды пророчат в супруги царя. Септимий взял ее в жены. Но он был нетерпелив, и вскоре его охватил страх: что если он поторопился с женитьбой, напрасно доверившись астрологам? Чтобы развеять сомнения, Септимий отправился на Сицилию… посоветоваться с еще одним знаменитым звездочетом! Слухи об этом дошли до императора Коммода, сына Марка Аврелия, и он пришел в ярость. Септимий чудом избежал казни и все-таки взошел на трон после того, как Коммод был убит. Следует добавить, что гороскоп самого Септимия так и не получил подобающего истолкования: ни один из астрологов не сообщил этому императору, что его ожидает смерть от удушения.

Правители Римской империи относились с подозрением ко всем магам — не только к местным, но и к чужеземным. Гадатели и колдуны владели опасными тайнами. Иудейские маги торговали на улицах столицы сновидениями: по ночам люди могли исполнять свои запретные и преступные желания, в которых днем не решались сознаться даже самим себе из страха перед Цезарем. Философы рассуждали о «вечном» и «бесконечном», считая эфемерное счастье императора недостойным даже слов. Кое-кто из них осмеливался даже критиковать правительство и давать государям непрошеные советы в делах политики. Не успели власти и глазом моргнуть, как целые толпы римлян уже поклонялись чужеземным богам, обретшим новые имена, и совершали диковинные церемонии, о которых ни слова не говорилось в священных книгах. Поистине драгоценным был совет, который Меценат когда-то дал императору Августу: «Покарай проповедников чужеземной веры, и не только из почтения к богам, но и потому, что, насаждая чужих божеств, они побуждают многих следовать чужеземным законам. Среди них рождаются заговоры и тайные общества, угрожающие власти единого государя. Не попустительствуй ни тому, кто презирает богов, ни всякому, кто предался искусству магии». Еще в 139 году до н. э. халдейских магов изгнали из Рима, но несмотря на все последующие гонения, они всякий раз умудрялись возвращаться. Август прислушался к увещеваниям Мецената, но проявил снисходительность, повелев всего-навсего сжечь две тысячи халдейских книг.

Для Плиния магия была паразитом, сосущим кровь науки. Но историк Тацит выступил его оппонентом, заявив, что не следует возлагать на истинных магов вину за мошенничество шарлатанов от магии. Сенека не имел твердой позиции по этому вопросу, однако в астрологию и гадания верил безоговорочно. А сатирик Ювенал, напротив, высмеивал и халдеев, и римских матрон, веривших в магическую «дребедень». Наконец, Меценат, как мы уже видели, усмотрел в занятиях магией благотворную почву для мятежей и заговоров. Все эти противоречивые мнения, высказывавшиеся в первом веке нашей эры, свидетельствуют лишь о том, что позиции магии в ту эпоху были еще очень сильны: она заставляла людей смеяться и страшиться, она становилась мишенью для насмешек, и она же внушала благоговейный трепет. При этом всех заботила только частная магическая практика — но никто не считал нужным критиковать официальный культ, вопреки тому факту, что государственная религия Римской империи являлась не чем иным, как легализованной магией. В самом деле, какая разница, кто толковал знамения, — жрец или маг? По закону, который был отменен только Тиберием, ни одно решение государственной важности не могло быть принято без предварительных гаруспиций — гадания на внутренностях. Магический характер имели и прочие гадательные методики, которым обучали в жреческих школах, — предсказание будущего по полету и голосам птиц, по блеску молний и шелесту деревьев. Практически, вся римская религия состояла из наследия этрусков и греков. По самой своей сути это была устаревшая религия, полная «дикарских» пережитков. Защищая ее, цезари преследовали только одну цель — укрепление собственной власти.

Первые христианские императоры приняли эстафету у императоров языческих. При Констанции приверженцы старого культа — ставшего теперь незаконным — были объявлены магами и приняли мученическую смерть за свою веру. В Восточной Римской империи при Валенте перепуганные граждане сжигали книги по собственному почину, опасаясь, что их обвинят в чародействе. Ищейки Валента пользовались методом, который уже в те времена был далеко не нов, а затем и вовсе стал общепринятым. Они «находили» домах подозреваемых книги по магии, которые сами же туда и подбрасывали. Это был удобнейший способ избавлять императора от неблагонадежных подданных, а заодно и пополнять сокровищницу золотом казненных.

В Древнем Риме частная магическая практика стала прибыльным ремеслом: за деньги халдейские маги с равным усердием творили добро и зло. Искусство их неуклонно вырождалось. Но магия по-прежнему сохраняло влиятельные позиции: гностики и неоплатоники, заимствовавшие магические идеи и ритуалы, без труда вербовали приверженцев. Неоплатоники, встревоженные быстрым распространением христианства, поспешили объявить себя новыми ревнителями чистоты в языческой магии. Важным элементом их культа являлась теургия — заклинание добрых демонов.

Первоначально демоны считались людьми, которых боги «повысили в чине» после смерти за выдающиеся достоинства. Но под влиянием греческих философов, в первую очередь Пифагора и Платона, эта концепция видоизменилась: демонов стали считать божествами. Боги и герои античного политеизма превратились в прислужников Единого — безграничной и универсальной сущности, непостижимой для человека. Так был достигнут компромисс между примитивным политеизмом и философским монотеизмом. Демоны, будучи сопричастны этому верховному божеству, тем не менее, являлись в человеческом облике. Они защищали человека от всякого зла и переносили его молитвы на небеса. Неоплатоники верили также в существование злых демонов, жестоких и кровожадных. Заклинание злых демонов они считали преступлением.

Важной особенностью неоплатонической этики была вера в то, что Единый явил себя не одному лишь избранному народу, но множеству наций. «Дух Его дышал везде, где только можно было обнаружить следы божественного откровения». Поэтому особым почтением в ту эпоху пользовались древнейшие религии — восприемники самых первых откровений верховного божества. Однако неоплатонический синкретизм отличался от гностического: неоплатоники не признавали христианства. Они стремились спасти от забвения эллинскую философию, привив на ее увядающее древо черенки восточной мудрости.

В Александрии, ставшей главным «местом встречи» Востока и Запада, иудейский философ Филон (род. в 20 г. до н. э.) перевел Ветхий Завет на греческий язык, желая продемонстрировать родство древнееврейского вероучения с греческой философией. Филон объявил, что греческая философия превосходит иудейскую религию, однако великие идеи этой философии в большинстве своем зародились в недрах иудаизма и были заимствованы эллинами у древних евреев. Философскую систему Филона венчал постулат о том, что истинная мудрость и нравственность стоят выше интеллектуального постижения мира и что само по себе знание не может служить залогом спасения.