Калиостро основал «Египетскую ложу» и силой своего красноречия привлек на свою сторону множество масонов, которые отреклись от своих обрядов и переметнулись под знамена «Великого Копта», как называл себя «граф». Он принимал последователей всех учений. Единственным условием была вера в бессмертие души. Калиостро устраивал сеансы магических церемоний, в ходе которых призывал «семерых чистых духов». Невинную девушку, «Голубку», подводили к столу, на котором между двумя факелами стояла стеклянная бутыль. Девушка пристально вглядывалась в стекло и видела отсутствующих персон, будущие события или ангелов; иногда ее уводили за ширму, где она переживала мистическое единение с ангелом. Схожие обряды проводились в «Египетской ложе Исиды», куда принимали только женщин. Великим Мастером этой ложи была Лоренца Фелициани, жена Калиостро. На сеансы «Египетской ложи Исиды» допускали в качестве зрителей и мужчин. Многие представители высшего света устремлялись на эти необычные спектакли. Но еще популярнее Калиостро был среди простого люда. Когда его освободили из Бастилии, куда он попал по ложному обвинению, десять тысяч парижан торжественно пронесли его по улицам, а на следующий день на бульваре Сен-Антуан, где проживал Калиостро, собралась толпа, приветственно выкрикивавшая его имя. Власти стали опасаться мятежа, и Калиостро было предписано покинуть Париж в восьмидневный срок. Когда этот указ обнародовали, у дома Калиостро снова собралась толпа. Калиостро вышел на балкон и успокоил своих поклонников словами: «Настанет миг, когда я позволю вам услышать мой голос».

Кем был этот таинственный человек и откуда он пришел? На этот вопрос до сих пор нет ответа. Даты его рождения и смерти неизвестны. Ему приписываются самые невероятные деяния. Фридрих Великий называл его «человеком, который не может умереть»; сам же граф заявлял, что прожил на свете две тысячи лет благодаря некому снадобью, способному продлевать жизнь. Он запросто пересказывал свои беседы с царицей Савской и повествовал как очевидец о чудесах, совершенных Христом на свадьбе в Кане Галилейской. Ему были известны сплетни, ходившие при дворе вавилонских царей (правда, эти слухи тысячелетней давности странным образом походили на сплетни, которые были у всех на устах при дворе короля Франции!). В знании европейской истории ему не было равных. Он небрежно упоминал то одно, то другое событие, происходившее в царствование Генриха IV или Франциска I. Одной даме он поведал ее фамильную тайну, которую, по словам Сен-Жермена, сообщил ему предок этой госпожи во время битвы при Мариньяно. Нет нужды добавлять, что дама подтвердила истинность этой истории.

Граф не был ни статен, ни хорош собой; на вид ему можно был дать около сорока лет, но одевался он изысканно. Он был темноволос и всегда улыбчив и жизнерадостен. Одежду его украшали драгоценные камни. Он говорил и писал на греческом, латыни, санскрите, арабском, китайском, французском, немецком, английском, итальянском, португальском и испанском. Эрудиция его казалась сверхъестественной. Кроме того, он был талантливым художником, виртуозно играл на клавесине и скрипке, а своими познаниями в химии далеко превосходил всех современников. Он умел удалять изъяны из бриллиантов; впоследствии это искусство было утрачено. Так, он исправил один из бриллиантов, принадлежавших королю Людовику XV, значительно увеличив тем самым цену камня. Он умел делать алхимическое золото и, разумеется, владел эликсиром жизни. Помимо всего этого, граф был невероятно богат.

Он сочинил несколько коротких опер и песенок; говорили, что он собирает коллекцию картин, отдавая предпочтение полотнам Мурильо и Веласкеса. Кроме того, он заявлял, что изобрел пароход — тот самый пароход, который послужил средством объединения человечества в последующем столетии. Граф Сен-Жермен умел делаться невидимым и вновь являться в зримом облике; об этом свидетельствуют несколько его друзей. Он гипнотизировал других людей и сам умел погружаться в гипнотический транс. Необычными были также его познания в области красителей; художники Латур и Ван Ло тщетно умоляли его открыть им тайны изготовления красок.

Слуги и камердинеры Сен-Жермена рассказывали о своем хозяине самые невероятные истории. Какой-то скептик заявил Роже, дворецкому Сен-Жермена: «Твой хозяин — лжец». Роже ответил: «Я это знаю не хуже вас. Он всем говорит, что ему четыре тысячи лет. Но я служу у него всего сто лет, а когда поступил к нему на службу, граф говорил, что ему три тысячи. Не знаю, добавил он девятьсот лет по ошибке или и впрямь солгал». Сказки о Сен-Жермене рассказывали не только слуги, но и аристократы. Приехав в Версаль, Сен-Жермен встретил там графиню де Жержи, которая заявила ему: «Пятьдесят лет назад я была посланницей в Вене. Я вас видела там и хорошо запомнила. Вы тогда выглядели точь-в-точь как сейчас, разве что чуть постарше!». Композитор Рамо, который тогда уже был стариком, вспоминал, что видел Сен-Жермена в 1701 году. В ту пору граф выглядел лет на пятьдесят, то есть, опять же, был постарше, чем в 1743 году. Король Людовик XV велел поселить Сен-Жермена в Шамборе, и в последующие годы граф имел свободный доступ в личные покои короля.

Попытаемся распутать клубок вымыслов и легенд и обнаружить истинный характер этого мага. Прежде всего, подозрительны слова Фридриха о том, что Сен-Жермен якобы не может умереть. Зачем прусскому королю-скептику понадобилось поддерживать такую фантастическую сказку? Единственное объяснение — что он был в этом заинтересован и действовал по заранее продуманному плану. Сен-Жермен приехал во Францию с французским послом, г-ном Бель-Илем. Людовик принял его благосклонно; он вел образ жизни великосветского человека. Все это заставляет сделать вывод, что Сен-Жермен явился с некой миссией, причем миссией секретной, и что его личность намеренно старались окутать покровами тайны. Слова Фридриха — не единственное тому доказательство. Показное заявление графини Жержи тоже подозрительно. Она ведь была «посланницей», т. е. ездила в Вену с дипломатическим поручением. Несомненно, король посвятил в свои тайные планы эту проницательную старую даму. Она была единственной женщиной при дворе, которой можно было доверить столь деликатное дело; а без придворной дамы способствовать распространению фантастических слухов о Сен-Жермене было бы затруднительно. Старика Рамо, вероятно, подвела память — он спутал Сен-Жермена с каким-то другим человеком; впрочем, не исключено, что и он был посвящен в тайну.

Сен-Жермен и сам выдал свою принадлежность к дипломатическим кругам. О ней свидетельствуют его поразительные рассказы об эпизодах политической истории Европы. Он имел доступ к секретным документам и изучал европейскую историю методично и целенаправленно. В остальном же, несмотря на все легенды о его незаурядных способностях, Сен-Жермен был дилетантом. Его оперы весьма посредственны; художник из него также, очевидно, был неважный, поскольку ни одно из его полотен не сохранилось. В ходе своих химических опытов граф изобрел какое-то болеутоляющее, однако рецепт его утерян. Художники Ван Ло и Латур, наверное, льстили ему, зная, что для дилетанта нет ничего приятнее, чем похвала профессионала.

Познания Сен-Жермена в языках были бы достойны удивления; однако и эта его способность небесспорна. Один свидетель утверждает, что в какую бы страну ни приезжал граф, везде его принимали за местного уроженца; а это означало, что он в совершенстве владел самыми разными языками. Но возникает вопрос: кто подтвердит этот «факт» в Китае, где Сен-Жермен, по своим собственным заверениям, бывал неоднократно? А как насчет санскрита? И если все эти языки он знал в совершенстве, то почему, как сообщают многие очевидцы, во Франции он говорил только по-французски и с заметным иностранным акцентом?

Все легенды о Сен-Жермене изобиловали преувеличениями, а короли Пруссии и Франции только способствовали этим слухам. И превращать неблагородные металлы в золото Сен-Жермен мог едва ли. Знаменитый Казанова, посетивший Сен-Жермена в Гааге, записал следующую историю. Граф алхимическим путем превратил серебряный слиток в золотой. Казанова заявил, что не верит в трансмутацию и что это всего лишь ловкость рук. Граф вежливо выпроводил гостя из дому и впредь не принимал его. Не разумнее ли было дать неопровержимое доказательство своего искусства, чем оскорблять человека лишь за то, что он не поверил в невероятное? Что же касается королевского бриллианта, то известно, что Сен-Жермен держал его у себя целый месяц. За это время он без труда мог передать его в Амстердам, где у графа было множество родственников, и обменять на камень такой же огранки и величины. Возможно, Сен-Жермен хотел убедить короля, что не все легенды о нем — вымысел, и за эту мистификацию он готов был заплатить любую сумму, необходимую для обмена неравноценных бриллиантов. Наконец, сомнительна и коллекция ценных картин, обладание которой приписывали графу. У знаменитых произведений искусства есть история и родословная, и, насколько нам известно, ни одно из полотен Веласкеса или Мурильо не могло побывать в руках Сен-Жермена.