Берн покачал головой:

— Не знаю.

— Почему вы не заставили её возвратиться?

Берн отвернулся. Он выглядел постаревшим, измотанным. Меня захлестнула волна жалости к этому человеку, но она была недостаточно мощной, чтобы приглушить мой гнев или сгладить неловкость.

— Мне бы хотелось признаться: она соблазнила меня, — произнёс он, упершись взглядом в поверхность стола. — Мне бы хотелось сказать: она использовала меня. Но всё это не было бы правдой.

Мои мысли отчаянно заработали. Распахнув свой внутренний взор, я заставила себя представить и понять, кто же находится передо мной. Да, это произошло. Свершилось Бьянкой Файетт. И мне пришлось это принять. Я снова взглянула на Берна, мужчину, находящегося в прекрасной форме, энергичного, подтянутого, умного… Мужчину в возрасте чуть больше сорока. И подумала о Бьянке.

— Вы были любовниками? — спросила я. Бьянке нравились мужчины, и она наслаждалась любовью: и физической стороной, и эмоциональной. Ей нравилось получать удовольствие и предаваться страсти, но я никогда не замечала, чтобы она полностью посвящала себя этой любви. Даже когда испытывала муки в начале нового романа, часть её неизменно оставалась бесстрастной и невозмутимой.

Он кивнул:

— Да, мы были любовниками.

— Но она решила сообщить вам о своих планах не по этой причине.

— Я уже сказал вам: вы далеки от понимания того, что здесь происходит. Они занимаются преобразованием человеческих организмов в соответствии с новейшими достижениями науки. Во всей системе. Они…

Моё терпение лопнуло.

— Не в этом суть! — Я резко вскочила, чуть не потеряв равновесие от избытка эмоций. — Слушать вас! Что она, что выдумали о том, что делаете? Стражи — в напряжении, изнурены, а вы собирались, разрушив эту чёртову центральную власть самостоятельно, кому-то помочь таким способом? Когда это анархия и лишения способствовали улучшениюситуации?

— Казалось, это лучше, чем оставлять всё как есть. — Спокойствие вернулось к Берну. То ужасное спокойствие, которое приходит к человеку, когда некуда идти и нечего терять.

Я вытерла губы. Пуговицы на рукаве моей туники больно оцарапали их.

— Я собираюсь выдать вас. Я не могу позволить, чтобы это продолжалось.

Он едва заметно покачал головой:

— Я надеялся… вы и Бьянка были так близки, но… вас так долго не было…

Я резко оборвала его:

— И не смейте даже пытаться намекать на то, что мне следует проявить лояльность, Берн. Я — из стражей, а вы… и Бьянканарушили первое правило, древнейшееправило. — На редкость полным стало ощущение собственного «я», когда были произнесены эти слова. Я, сильная, настоящая, единение души и тела, и всё стремительно неслось и переворачивалось вокруг меня, кричало внутри меня. — Вы соберётесь с духом и подадите прошение об отставке. Придумаете для своих сотрудников какие угодно оправдания, но сделаете это.

На какое-то мгновение Берн действительно рассердился:

— Я — единственный в этой системе, на кого вы можете опереться. Вы останетесь в одиночестве, если я покину свой пост.

О, как он был хорош! Дипломат до мозга костей. Угостите пряником и покажите палку. О да.

— Думаете, не знаю об этом? — бросила я.

Если бы ты держал рот на замке, я бы не должна была поступать так, думать так, быть такой…

«Если бы ты держал рот на замке, мне бы не пришлось подвергать сомнению здравомыслие Бьянки».

Но я знала — это ещё не всё. Он открылся мне, потому что верил, что я соглашусь с тем планом, который они разработали.

Я чувствовала за спиной присутствие Бьянки, жаждущей, чтобы я действовала. Внутри у меня всё сжалось, и на секунду показалось, что вот-вот стошнит. Не из-за этого ли Бьянка хотела моего возвращения? Потому что надеялась — я продолжу её несанкционированную операцию.

Не поэтомули Джеримайя не мог вспомнить, что же здесь происходило? Бьянка саботировала своего собственного спутника?

Я не могла дышать. Не могла смотреть. Её призрак выбрался наружу из чёрной дыры в моей голове. В отчаянии я хотела взять её за руку, но вместо этого сжала свою руку в кулак.

— Для вас здесь всё кончено, — обратилась я к Берну. — Начиная с этой минуты.

У меня не было полномочий делать подобные распоряжения, но оспаривать их было бы бесполезно. Как только я дам знать Мисао, будет уведомлён весь дипломатический корпус, и Берн останется не у дел.

Он поклонился. Я не ответила.

— Идите, — грубо сказала я. — И пришлите сюда немедленно полевого координатора Байджэн.

— Да, полевой командир.

Он повернулся на каблуках и вышел из своего офиса.

За моей спиной с глухим стуком закрылась дверь. Я согнулась пополам, прижав руку ко рту, с трудом пытаясь подавить тошноту.

Постепенно я нашла в себе силы выпрямиться. Проявленная мной несколько минут назад твёрдость покинула меня. Невзирая на свою утяжелённую униформу и мощные ботинки, у меня было такое чувство, что я куда-то уплываю. Я снова села и уставилась прямо перед собой. Я не могла перевести взгляд, не могла пошевелиться. Могла только мигать.

Я думала, что уже оплакала свою подругу. Думала, что мне известно худшее. Я ничуть не приблизилась к разгадке.

«Почему ты мне не рассказала?»

Но Бьянка не отвечала. В конце концов, она же не была моей спутницей, не важно, как сильно я этого хотела. Она была памятью, эхо, и, как оказалось, искажённым эхо человека.

Я вернулась, чтобы спасти мир и отомстить за подругу. Я думала, что она погибла, выполняя служебный долг.

А теперь… теперь… что мне думать?

Краешком глаза я заметила, что открылась дверь. Сири вошла в офис и тихо прикрыла за собой дверь.

— Что происходит?

Я заставила себя встать. Я сложила руки за спиной, чтобы она не увидела, как они сжались. Собрав остаток сил, я подняла голову и заглянула в её глаза:

— Сири, сейчас я собираюсь тебе кое-что сказать и, если ты даже всего лишь подумаешь лгать мне, сразу же отправлю тебя обратно на Землю.

Она повернула голову, сначала в одну сторону, потом в другую, оглядывая меня боковым зрением и тщетно пытаясь прийти к каким-либо собственным умозаключениям.

— Откровенность дозволена?

Я коротко кивнула:

— Да.

— При всём уважении к вам, полевой командир, я немного устала от ваших обвинений в том, что я лгу и допускаю грубые промахи.

— Бьянка разрабатывала план по уничтожению этой системы.

— Невозможно! — тут же отреагировала Сири. — У нас не было такого приказа.

— Она и не ждала никакого приказа.

Я наблюдала, как от лица Сири медленно отхлынула кровь. Наблюдала, как неприкрытый страх начисто стёр с него все остальные чувства. Наблюдала, как беззвучно шевелились её губы.

— Нет, — произнесла она шёпотом. — Нет… даже она никогда бы не сделала этого. Она бы не сделала.

— Это всё, что я хотела сказать.

У меня подогнулись колени, и я упала обратно в кресло. Потрясение Сири было слишком естественным, неподдельным. Она действительно ничего не знала.

Сири не принимала в этом участия. Не предавала нас.

«Спасибо», — в глубине души поблагодарила я Сири, Бога и всех призраков, преследующих меня.

Сири обошла мой стул и остановилась, снова глядя мне в лицо:

— Вы говорите серьёзно?

— Да.

— Вам об этом поведал Берн?

— Да.

— Где он?

— Подаёт в отставку.

Мне пришлось сказать это Сири. Она обладала способностью намного легче, чем я, переживать неприятности и ошибки. Возможно, потому, что она была живой и деятельной, а я — нет. Возможно, в глубине души она внезапно сознавала, что сделанное имеет смысл. Не знаю. Что я знаю наверняка — Сири, как и меня, больно задела эта новая правда, но она уже пришла в себя.

— Берн мог бы оказать нам неоценимую помощь, знаете ли, — привлекла она моё внимание. — Он знает, что здесь происходит, и ему пришлось бы заниматься тем, чем он и хотел.

— И либо он говорит о Бьянке правду, либо лжёт. — Я потёрла ладони, обтянутые перчатками, о подлокотники кресла, думая о том, как Берн вытирал свои ладони о края пальто. Что он пытался стереть? — Если он говорит правду, значит, нарушил значительную часть Всеобщего пакта о мире, и ему повезло, что он отделается всего лишь пожизненным заключением. Если бы мы работали с ним, следом пришёл бы и наш черёд.