Никко Доннелли стоял рядом с герметично закрытым, сводчатым переходным шлюзом, и его внимание было сосредоточено на находящемся перед ним экране. Он даже мельком не взглянул на чудеса, происходившие в чёрном небе за стенами космического корабля. Он провёл слишком много времени, пристально разглядывая их. Вместо этого он наблюдал, как к Обитаемой зоне 3 приближался корабль — плохо продуманная и безнадёжно неприглядная конструкция из труб и сфер, едва способная неуклюже перемещаться между тонкими слоями атмосферы и пространством, вовсе её лишённым.

Доннелли был морщинистым, седым и усталым. Усталым от самого себя, от своего мира, от гораздо большего количества вещей, чем он мог перечислить. Подчинённые за спиной называли его Старина Доннелли, а в лицо звали Сэр, потому что, как бы там ни было, он оставался главным в Обитаемой зоне 3 в системе Эразмус.

Первые люди, колонизировавшие её, обладали чрезвычайно скупым воображением, поэтому их никогда не посещала мысль о возможности дать названия своим космическим станциям, не говоря уже о тех мирах, что были видны из их окон и выполняли исключительно роль декораций. Они все вращались по своим орбитам, снабжённые кодами, подобными РЗИС1, РЗИС2, Станция 1, Станция 2 и далее в том же духе, которые предназначались пилотам и диспетчерам, следившим за полётами.

Снаружи неуклюжий корабль, осторожно приноравливаясь, пристыковался к Обитаемой зоне 3. Магниты надёжно притягивали. Красные огоньки рядом с блестящей металлической дверью переходного шлюза сменили цвет: замигал зелёный.

Доннелли без труда представил, как экипаж с облегчением вздохнул. Ещё один перелёт завершён. И всё в порядке. Будучи человеком, скупо выражающим свои чувства, он испытывал симпатию к экипажу, быстрое прохождение которого через контроль наблюдал на древнем экране. Когда-то контроль осуществлялся автоматически, но оказалось, что систему слишком легко взломать и открыть непрошеным гостям доступ к станциям. Доннелли не считал себя человеком, который усваивает уроки слишком медленно.

Во всяком случае, в том, что касалось техники.

Наконец Зона 3 дала разрешение герметизировать переходные шлюзы и грузовой отсек. Он прикоснулся ладонью к панели доступа, и металлическая дверь, на которой она располагалась, начала вибрировать.

Напоминающий грот грузовой отсек был исключительно чистым. Платформу и изогнутые стены покрывала ослепительно-белая краска. Проведённые на полу красные линии отмечали отсеки разгрузки. Стены были сплошь усеяны пустыми чёрными экранами и панелями доступа.

Были времена, когда здесь производили стыковку шесть-семь кораблей в день. А сейчас в помещении раздавалось только гулкое эхо шагов Доннелли, тяжело ступающего по платформе. Снаружи ряд наполовину заржавевших, убогих с виду робокаров ожидал своей очереди вблизи наружного шлюза. Всё остальное оборудование было отправлено в хранилище, и никто, а менее всего Доннелли, не ожидал, что оно будет задействовано снова.

Доннелли коснулся ещё одной панели доступа, и белая блестящая внутренняя дверь поднялась, открыв его взгляду наружный шлюз и видавший виды, испачканный сажей люк приближающегося корабля. Этот люк с громким шипением распахнулся.

Первым, кто ступил в пустоту грузового отсека Доннелли, был коротышка с искусно завитыми чёрными волосами. Он прибыл оттуда, где в моде были искрящиеся и переливающиеся цвета, но сам носил исключительно чёрное и белое: чёрное пальто, белые брюки, начищенные до блеска чёрные ботинки, белоснежные перчатки. Доннелли, в своих поношенных туфлях и тяжёлой рабочей куртке, едва удалось скрыть усмешку.

— Рад встрече, Никко, — произнёс коротышка.

— Блум, — кивнул Доннелли. — Как прошёл полёт?

В ответ Блум пожал плечами:

— Слишком долго, в слишком тесном пространстве и слишком холодно. Но все мы понимаем, что выполняем свой долг. Вы готовы нас принять?

— Для вас освободили пятый уровень. Дарэ и его люди были здесь неделю назад, но они занимали его примерно на четверть.

— Хорошо. Они предупредили вас, что в течение некоторого времени полёты участятся?

Доннелли кивнул, больше обычного раздражённый тем, что Блум усомнился в том, насколько хорошо он знает своё дело. Однако, что было хуже всего, на этот раз Доннелли действительно не знал, в чём заключались его обязанности. Ему велели убедиться, что станция находится в прекрасном рабочем состоянии. Велели свести к минимуму внешнюю поддержку и снабжение и максимально увеличить её вместимость. Но никто не сказал ему, зачем это нужно.

— Лучше сразу приступим к делу, — проворчал Доннелли.

— Как скажете, — любезно согласился Блум.

За спиной Блума плавно открылась дверь грузового отсека корабля, и взгляду предстала целая гора серебристых контейнеров, каждый из которых по своему размеру не уступал габаритам самого Блума. Экипаж корабля, состоявший из таких же огрубелых людей, как Доннелли, и ещё более нетерпимо относившихся к Блуму, начал выгружать поддоны с контейнерами и складывать их на ожидавшие робокары.

Учитывая, что гравитация была весьма незначительной, массивный груз был благополучно перемещён. Только раз один из рабочих, молодой человек с покрытым щетиной подбородком и глазом, полузакрытым из-за старого ожога, обратил свой взгляд к надзиравшим за происходящим. Весьма неудачно подобранная компания.

— Что это такое? — спросил он, скрепляя ремнями целую партию поддонов.

Блум опередил Доннелли:

— Это ваш груз, и ваша работа заключается в том, чтобы переложить его.

— Да, но…

— Да, но… что? — Блум мастерски передразнил гнусавый голос молодого человека. — Тебе платят за то, чтобы делал своё дело, а не стоял тут разинув рот.

Юнец пробормотал что-то себе под нос и бросил взгляд на своего капитана. Мужчина неодобрительно нахмурился. В резком свете сверкнул аметистовый зуб, когда он заговорил, призывая всех быть более терпеливыми.

Блум просто отвернулся.

— Говорите, они отправятся на пятый уровень? — спросил он Доннелли.

— Да, — кивнул тот.

— Отсюда их могу забрать я, а вы вернётесь к другим своим обязанностям.

Доннелли стиснул зубы, зная, что в действительности у него нет никаких дел. Этот факт причинял ему острую боль, более острую, чем от обычного увольнения, и гораздо более острую, чем от пребывания в этой консервной банке, где каждый звук отдавался эхом, в абсолютной зависимости от людей, которым он не доверял и которым было на него наплевать, невзирая ни на какие кровные узы.

— Думаю, вы и мне не собираетесь говорить, что происходит, — пробормотал он в сторону Блума.

По лицу Блума скользнула едва заметная, безрадостная улыбка.

— Не собираюсь.

— Да вы сами-то в курсе дела?

На этот раз Блум всего лишь пожал плечами:

— Мне, собственно, всё равно.

Доннелли знал, что ему следовало смириться, но не мог. Он устал и замёрз. Он знал: события приблизились к критической точке. Однако не знал как, не знал почему, но сознавал, что неизвестность может стать убийственной для него.

— Первый род разделается со всеми нами. Вы что, не понимаете этого?

— Нет, — тихо сказал Блум. — Не на этот раз.

— Бьянка мертва. Возвращайтесь. Вы нужны нам здесь.

Вот так для меня и началось всё это. Всего несколько слов, произнесённых знакомым голосом Мисао Смита.

Бьянка мертва.

Я стояла, уставившись на телефонную трубку, пока слова проникали в мой мозг и кровь, в каждую клетку моего тела. За моей спиной, на застеклённом балконе, раздавался шум праздничного обеда. Элли отмечала свой двадцать пятый день рождения. Снаружи бурные воды озера Верхнее были такого же серо-стального цвета, как и низко висящие над головой облака. Элли сидела во главе усыпанного конфетти стола и смеялась в странной, свойственной ей лет с четырёх манере, больше напоминающей икоту, а Джо и Дэйл поддразнивали друг друга насчёт… чего-то там. В любую секунду Дэвид уже был готов велеть им успокоиться. Но тогда они начали бы поддевать и его за то, что обращается с ними так, будто они все по-прежнему четырёхлетние дети.