— Все я знала и за все была готова нести любую ответственность, — сказала она решительно.

— Ай-ай, бесшабашная ты у меня девка! Себя погубишь, меня тоже, Сашка прямехонько под петлю подведешь!.. Для мести есть другие люди, Огнев для этого живет на свете!

Таня стояла, склонив голову, точно ожидая, что сейчас последует наказание, которое она заслужила. Она и сознавала свою вину, и тут же оправдывала себя, подбирая все доводы «за».

— Хорошо, пусть будет так, — медленно проговорил Поленов. — За честное признание — спасибо. Это счастье, что без тебя обошлось. Недоглядел, положился на твою сознательность. Где пистолет?

— Там же, под мостом, — ответила она, не поднимая головы.

— Вот что, Танька, к мосту больше не ходить! Черт с ним, с этим пистолетом… Для тебя сейчас недостает матери с хорошим ремнем!

— Зачем трепать хороший ремень о такого человека, сойдет и веник, — ответила Таня, поняв, что самое страшное — признание батьке в ошибке — уже позади…

— А Огневу сообщим, найдем способ. Он должен знать, что произошло тут за последние два дня… С полковником связываться пока нельзя — большой риск.

Вскоре кулак Поленов вел к своему дому группу автоматчиков. В подготовке этой операции участвовали Мизель и… Огнев. «Ружье я тебе не дам, — сказал Мизель. — Будет туго — вот тебе ракетница. Красную ракету в сторону Шелонска! Через пять минут мои парни будут на месте!.. Когда уходишь в город, предупреди дочку: опасность — условный знак на окне, например задернутая занавеска». Огнев одобрил: «Подходит! В отношении тебя Мизель имеет кое-какие подозрения, надо его избавить от этих подозрений… Представь, что занавеска на окне задернута. Веди послезавтра немцев — встретим!.. Автоматчиков пошлю к тебе в дом: попугать фашистов. Интересуешься, как узнали в Любцах, что кулак Поленов освобожден из лагеря и получил в Низовой кузницу? Такой слушок мы пустили, для тебя старались, Никита Иванович!.. Таню оставь в покое: убийца Эггерта и Шарлотты уже в партизанском отряде. Кто? Брат той женщины, которую расстреляли с дочкой около тебя. Договорился с хозяйкой крайнего дома. Помнишь, была в ресторане «Урожай» полная повариха? Вот она и жила в этом доме. Спрятала она у себя мужчину. Эггерт и Шарлотта выгнали хозяйку на улицу, а парень привел в исполнение неписаный народный приговор… Итак, ждем немцев или полицаев у твоего дома».

Разговор с Огневым происходил на третий день после обыска. А сегодня после обеда запыхавшийся Поленов докладывал Мизелю:

— Возвращаюсь из Шелонска, ну… извините, дайте дух перевести, бежал я… — Никита Иванович вытер рукавом полушубка вспотевший лоб. — Возвращаюсь домой, вижу на окне задернутую занавеску… А мы ее и на ночь даже не задергиваем… Не иначе — беда, господин майор!

Мизель поднял телефонную трубку, произнес отрывисто команду и стал надевать пальто. — Пойдешь с нами, Поленов!

— А то как же, господин майор! С вами хоть на край света! А вы поберегитесь: партизаны без оружия не ходят.

— Ничего, Поленов.

Левофланговая группа, двигалась кустами, густо усеявшими берег оврага. Поленов, сгорбившись, шел позади, кряхтя каждый раз, когда нужно было вытаскивать ноги из глубоких сугробов. «Заметят меня или нет? — думал он, прикидывая, какое расстояние сейчас до дому и долетят ли сюда пули. — Заметят! Партизаны стрелять по мне не будут! Эх, Мизель снова уцелеет!.. А может, умудрятся пристукнуть гестаповца».

Он оглянулся. Майор Мизель, низко пригибаясь, шел за ним. На что он надеялся?. Или считал эту группу в полной безопасности? Правофланговая группа должна отрезать партизанам все пути отхода к лесу. Эта группа и примет на себя весь удар. А левофланговая так, на всякий случай: в открытое поле партизаны ломиться не будут!

По верхушкам ольховника ударила автоматная очередь. Партизанский автоматчик взял высоко: Поленов видел, как полетели срезанные сучья и сверкнули наготой после сорванной коры тонкие стволы. На правом фланге вразнобой затрещали автоматы.

Поленов чувствовал за своей спиной ровное дыхание Мизеля.

— Господин майор, вы уж из-за меня не выходите! — взмолился Поленов. — У нас, у мужиков, кость крепкая!

Солдаты сначала залегли, но автоматная очередь со стороны партизан не повторилась, и гитлеровцы, осмелев, побежали вперед. «Уцелела ли Танька? Ведь немцы били по дому! — ужаснулся Никита Иванович и постарался себя успокоить: — Дом построен на совесть, бревна толстые, да и печка есть, спрячется за ней девчонка!»

— Вперед, Поленов! — сказал Мизель, поднимаясь и отряхивая снег.

Первыми в дом вбежали солдаты». Поленов и Мизель вошли вслед за ними.

Таня действительно вылезла из-за печки — пыльная и грязная. Она плакала так искренне, что Никита Иванович сначала даже испугался: может, и взаправду поранили? Он подошел к ней, прижал ее голову к груди.

— Не плачь, успокойся, — стараясь быть очень искренним, жалостливо проговорил Поленов. — Что тут было?

— Да они, партизаны эти! Про тебя спрашивали, бандиты: кто ты такой, откуда взялся? Еще спрашивали: не бывают ли у нас немцы? Как они, батька, перепугались, когда увидели солдат! — бодрее закончила она.

— Благодари, дочка, господина майора Мизеля, — это он пришел нам на помощь.

Таня улыбнулась, сказала спасибо и поклонилась Мизелю.

Поздним мартовским вечером в комнате Петра Петровича Калачникова кроме хозяина, взволнованного и поэтому более резкого в движениях и торопливого в разговоре, находились Никита Иванович Поленов, разгоряченный несколькими стаканами чаю, и Сашок, уже получивший с немецкого склада полинялый, не по росту свободный штатский костюм. На столе, сервированном по-простецки, в расчете на «питухов», — начатая бутылка самогону, шинкованная капуста, маленькие щербатые огурчики.

— Огнев передал, что в Шелонске всем нам предстоит большая работа, — продолжал разговор Никита Иванович. — Скоро сюда прибудет эсэсовская дивизия. Дивизия, правда, разбитая, но она будет пополнена. По имеющимся данным, в дивизии будет до шестисот офицеров…

— Это же целая банда! — не удержался Калачников.

— На несколько банд хватит, — поправил Поленов. — Вот бы поколотить их в нашем Шелонске!

— Разрешите мне слово, Никита Иванович! — нетерпеливо заговорил молчавший до того времени Сашок.

— Пожалуйста, Сашок!

— Я, Никита Иванович, бывший сапер, знаю подрывное дело. Контузило меня немецким снарядом, когда мы минные заграждения делали. Без сознания и взяли в плен…

— Знаю, дружок! — Никита Иванович подсел к нему поближе. — Все о тебе знаю. И Огнев знает и доверяет. Биографию свою, а особенно причины пленения, можешь не рассказывать: это будет звучать как оправдание, а оправдываться тебе не в чем, ты был честным солдатом!

— Спасибо, Никита Иванович, — голос у парня дрогнул.

— Продолжай, Сашок! — ободрил его Поленов.

Сашок поправил пиджак; ему казалось, что он все время сползает, поэтому часто подергивал плечами.

— Сегодня я был у Хельмана. Собирается он меня назначить старшим команды военнопленных. Они будут ремонтировать кинотеатр. Через месяц планируется закончить работу.

— Так, так, Сашок… — сказал Поленов.

— Посмотрел я бывший промкомбинат. Пусто там. Но это нам на руку.

Калачников внимательно слушал парня. Сашок уже несколько дней жил в одной комнате с ним и нравился старику. Было в нем что-то самобытное, чистое, приятное. Несколько раз Калачников делал намеки Хельману: и как Сашок ненавидит большевиков, и как ждет не дождется полной победы новых порядков, и как презирали его те, с кем ему довелось жить и работать, — военнопленные. Клюнуло!..

Сашок, подумав, продолжал:

— Пол здания, где будет кинотеатр, крепится на балках, а балки — на кирпичных столбах. Я насчитал шестнадцать кирпичных кладок. Пришла мне в голову такая мысль, Никита Иванович, не знаю, может быть, вам она и не понравится. А попробовать можно…