— Скорее бы зима наступила! — не терпелось Нине. Она глядела в мокрое окно, чему-то загадочно улыбаясь, стеснительно, робко прошептала: — К весне я забеременею…

Гоша знал, как велико желание Нины иметь ребенка, он ничего не ответил на сокровенные слова жены — боялся сказать не то, опасался испортить ей настроение. Он молча ласкался к жене и целовал ее.

Гоша не хотел брать Нину на берег: садил мелкий дождь с порывистым ветром. Нина заупрямилась. Всю ночь она переживала за Гошу — и теперь отпустить одного! Не выйдет. Оба надели плащи, за порогом Нина выхлестнула из ведра последнюю воду — шли супруги к реке, позвенькивая ведром, беззаботные. Отныне все у них решено, все будущее им понятно, с сегодняшнего дня и навсегда исчезли для них размолвки и обиды.

Видят они: над тусклой, пупырчатой водой торчат две серые ушастые головенки. Изюбриха и телок плыли в сторону поста. Они одолели больше половины реки, торопиться бы им в непроглядный ерник, так нет же! Повернули назад. Теперь животных неминуемо снесет на крутояр, а в конце крутояра — залом.

— Маленький-то, господи! — страдала Нина. — Чего они испугались, глупые!..

Струи дождя текли по лицу женщины, мокрые волосы колечками прилипли к щекам; стучал дождь по лодке, дырявил свинцовую реку. Нина с мольбой, требовательно глядела на Гошу. Тот растерянно и петушисто уставился на изюбров, уносимых к залому.

— Мы пожарники, да? Где кто тонет или ревет, мы бежать должны?.. Ах ты зараза! Не успеем, Нинуля. Поздно!..

— Еще успеем догнать… На наших глазах маленький погибнет, тогда как же нам жить, Гоша?..

Нина отвязала от шеста лодку. Гоша, казалось, этого и ждал. Он заскочил на корму, столкнул лодку оморочным веслом, кричал:

— Ты меня вылечишь! Я с тобой сяду на вездеход!.. Вычерпывай воду!..

Лодка, почти до половины залитая дождем, никак не шла — буравила реку носом, за кормой ее бурлило. Нина вычерпывала воду алюминиевой миской, лодка все равно не торопилась.

Проехали мимо крутояра, впереди гудел залом, подворачивая под себя тяжелую речку. Изюбры, уже подхваченные быстриной, не плыли — летели к залому.

Гоша обессилел грести, дышал широко разинутым ртом, что-то одичало кричал. Они догнали изюбренка. Гоша схватил его за уши, но затащить в лодку не мог. Изюбренок оглашенно ревел, брыкался, так и целил садануть копытом по рукам Гоши. Нина тоже поймала переднюю ногу зверя, помогала мужу. Они утопили корму лодки, вода заливалась через борт — вот-вот ухнет в лодку со всех сторон. Кое-как затащили изюбренка к себе…

— Держи его! Навались и держи! — кричал жене Гоша.

Навстречу им с неимоверной скоростью несется бурлящий залом, захлестанный пеной, ощеренный изломанными лесинами.

Гоша изо всех сил махал веслом, до последней секунды выгребал от залома. Нина стояла на коленях в воде, стивнув руками шею дрожащего изюбренка. Перед самым заломом она омертвела, закрыв ладонями глаза. Залом дохнул овражьим мозглым холодом — лодка хрястнулась о лесину.

Гошу выбросило на бревна, изюбренок выпрыгнул сам. Нину потащило вдоль осклизлых топляков. Пластаясь на бревнах, Гоша тянулся к ней. Вот уже было схватил за плащ — напористое течение отодвинуло Нину. Они глядели безотрывно друг другу в глаза, не видя клокочущей реки, сучковатых лесин; сцепились руками, готовые спастись или утонуть вместе. Нина отчаянно вырывалась из воды. Гоша вытаскивал ее на залом, дождь или слезы текли по его лицу — не понять. Вот уже Нина почти спасена, но вдруг сорвалась с бревен, и Гоша опять на волоске от смерти. И снова они мучительно спасались…

Наконец отползли от воды, прилегли на лесинах, не расцепляя закоченевших рук. В пенной злости гудела, хлесталась вода, с низкого железобетонного неба сыпал дождь.

Изюбренок постоял на заломе неуклюжей каракатицей, отдохнул и, робко переступая с коряги на корягу, стал перебираться в мокрый ясеневый лес.

В колоброде туч Нине привиделся Валдай — огромного роста, в белой развевающейся одежде. Он будто бы расталкивал, разгонял длинными руками тучи и в потемках ловил солнце. Нине казалось, вот-вот он поймает солнце и, ослепительное, жаркое, опустит низко над травами, озябшим изюбренком, над измученным Гошей.

Гоша поискал что-то в карманах и погладил холодную щеку неподвижной Нины.

— Ты как, жива?.. Пойдем костер разводить, у меня остались спички. Когда надо, никогда не бывало их, а тут нашел… Вот, гляди, в кармане пиджака были… Брякают… штук десять. На один костер хватит.

До земли склонились ветви старой черемухи, сплели приют наподобие шалаша, в нем тепло: дышала лиственная прель. Гоша помог Нине снять мокрую одежду, надел на нее свой волглый пиджак, сам закутался в плащ и пропал в лесу. Он собирал сухой лишайник, сучья, отдирал бересту и кричал Нине:

— Спички не потеряй!.. Да не стой, ходи, прыгай, а то помрешь от переохлаждения! И летом люди замерзают…

Нина как заведенная ходила кругами, не слыша мужа, шума дождя; для нее, казалось, все равно — загорится или не загорится костер.

Гоша принес охапку дров, завернутых в плащ, расслоил кусок бересты и засунул за воротник — подсушить своим теплом. Вытягивая из плаща по хворостинке, он мелко ломал их и складывал в кучку. Потом достал из-за пазухи бересту, взял у Нины спички и, сидя на корточках перед хворостом, трясущимися руками неуверенно чиркнул. На первой спичке рассыпалась головка, вторая сломалась, третью Гоша уронил в мокрые старые листья. Предпоследняя спичка, шипя, жиденько загорелась. Гоша, унимая дрожь в руках, поднес к ней бересту. Береста заплавилась, закудрявилась и охватилась бесцветным огнем; тогда Гоша положил ее под дрова. Хворост заклубился густым дымом, защелкал; мало-помалу дым уменьшился, и в дровах показалось трепетное розовое пламя.

И тут Нина расплакалась навзрыд, безутешно, прижавшись лицом к стволу пахучей черемухи.

— Давай плачь… — смущенно сказал Гоша. — На душе полегчает… Теперь ты плачешь. Послушать, так слезам твоим не будет и конца, и нет на свете таких ласковых слов, которые бы могли тебя утешить. А завтра сама же утянешь меня спасать кого-нибудь…

Гоша развешивал на колышках вокруг костра одежду свою и Нины, подтрунивал над всхлипывающей женой, много и весело разговаривал, как будто от нечего делать выехали они на пикник: лодка цела, причалена к берегу, они сидят в палатке, где есть постель и еда — отчего же хандрить!..

Нина согревалась у костра, унимая слезы, поправляла высыхающее платье и глядела в плотный, уныло шелестящий лес.

— Где теперь бедненький изюбреночек? — тяжело вздохнула она. — Мать его затянуло под залом…

— Вырастет один, — недовольно заметил Гоша. — Здоровый лоб, насилу затащили в лодку… Да что о нем разговаривать… Благодари судьбу, что сами спаслись. Вот как нам домой перебраться — это штука! Надо уйти по берегу выше поста, там связать из чего попало плот… Ничего! Ночевать будем дома. А то вдруг еще какой-нибудь зверь заревет в тайге, кто же его спасет?..

Сгущались сумерки. После ночи наступит новый день. Какой же он будет?