— Нильс Бентцон?

Голос выдернул Нильса из его мыслей. Сколько времени прошло? Мужчина представился:

— Йорген Васс, дерматолог. Этот молодой человек — студент, который меня сейчас везде сопровождает.

Нильс только после этих слов заметил стоявшего рядом с врачом парня в очках.

— Меня попросили взглянуть на вашу спину.

— Сейчас?

— Сейчас, пока я здесь, — он улыбнулся. — Понимаете, я вообще-то работаю в другом месте, в Королевской больнице больше нет дерматологического отделения — но мы решили, что нет смысла возить вас из одной больницы в другую. Мы не говорим сейчас о каком-то детальном исследовании, я просто посмотрю, чтобы решить, нужно ли назначать лечение, а если да, то какое. Вы можете лечь на живот?

Дерматолог взглянул на медсестру и, не дожидаясь ответа, спросил тоном, который заставил Нильса почувствовать себя бессловесным ребенком:

— Да? Мы можем ему помочь?

Йорген Васс надел резиновые перчатки. Нильс твердо решил не стонать, когда они возьмутся за него и перевернут на живот. Медсестра задрала на нем рубаху. Дерматолог сел и долго его рассматривал. Нильсу время ожидания казалось унизительным.

— Вам нужны какие-то инструменты? — спросил студент, подходя ближе.

— Нет, спасибо. Это всего на минуту. Я надеюсь, вам не больно, — последнее было обращено к Нильсу.

Нильс молчал, пока дерматолог касался его спины.

— Она болит? Чешется?

— Нет, вроде нет.

— Когда вы ее сделали?

— Что?

— Татуировку. Или… — Дерматолог запнулся. — Это вообще татуировка?

— У меня нет татуировок, — сказал Нильс, чувствуя, что врач его не слушает.

— Вы уверены? Как насчет татуировок хной? Вы ездили куда-то в последнее время?

— Я хочу посмотреть.

— Похоже на татуировку, — тихо вмешался студент, обращаясь к врачу. — А может быть, это самонанесенное? Или монгольское пятно?

— У меня нет татуировок на спине. — Нильс пытался говорить громче, но это было нелегко в его неуклюжей позе, лежа лицом в подушку.

— И вы их не удаляли? — спросил дерматолог. — У вас были проблемы с грибком?

— Нет.

Нильс не мог разобрать, к кому именно дерматолог обращался, — к студенту, медсестре или себе самому, бормоча:

— Легкий отек эпидермиса. Следы пигментации и воспаления.

— Я хочу на нее посмотреть, — сказал Нильс, пытаясь повернуться.

— Подождите, пожалуйста.

Йорген Васс поскреб кожу чем-то острым.

— Мне нужна проба. Так больно?

— Да.

— Ну, там особо не на что смотреть. Давайте перевернем его снова на место.

— Нет! Я хочу посмотреть.

Молчание. Нильс понимал, что врач против.

— Да, но тогда нам понадобится пара зеркал.

Нильс лежал, не шевелясь, пока медсестра не внесла в палату два зеркала. Они с врачом потратили какое-то время на то, чтобы правильно их расположить.

— Это выглядит жутковато, — предупредил дерматолог. — Я надеюсь, вас это не очень шокирует. Правильное лечение, немного кортизоновой мази, и вы быстро пойдете на поправку.

Нильс взглянул на свою спину. У отметины была теперь такая же форма, как и у всех остальных. От плеча до плеча, с проступающим узором. Числа он не видел, но точно знал, что оно там есть. Три и шесть. 36.

Врач выпрямился, взглянул на студента и сказал:

— Я раньше уже видел что-то подобное.

— Где? — спросил студент.

— Что? — переспросил Нильс, глядя на врача и настойчиво пытаясь поймать его взгляд. — Вы уже видели это раньше? Где?

— Ну, это было давно. Но…

— Но?

Врач поднялся с места.

— Я займусь этим более подробно и сообщу вам потом о результате.

Он кивнул студенту, и они вышли из палаты, не сказав Нильсу больше ни слова.

Кардиологическое отделение, Королевская больница

Родители Ханны не стали отказываться, когда медсестра принесла им поесть. Ханна вдыхала запах запеченной свинины с коричневым соусом в течение нескольких часов. Отец съел сначала свою порцию, а потом, увидев, что мать продолжает молча плакать, съел все и с ее тарелки тоже. «Не пропадать же добру» — вот девиз всей его жизни. Глядя на отцовский живот, можно было усомниться, что в этом лозунге так уж много здравого смысла.

Ханна всегда чувствовала себя мучительно неловко в присутствии отца и с ужасом вспоминала, как родители пришли на защиту ее диссертации и сели в самом дальнем ряду. Отец фыркал и был таким огромным, что занимал полтора стула. Мама не проронила ни слова — как, впрочем, и сейчас.

Визит получился очень долгим и почти бессловесным. Ханне давно уже казалось, что родители махнули на нее рукой. Болезнь и смерть Йоханнеса, отъезд Густава — это было слишком для них, к тому же слишком чужим. Ханна с детства была для них чужой.

Наконец они ушли. Задержавшись в дверях с вопросом, не остаться ли им еще чуть-чуть.

— Нет-нет, не стоит. Мне лучше отдохнуть.

Родители должны были переночевать у ее брата — правда, у отца были проблемы со спиной, так что он не мог спать нигде, кроме своей собственной постели. В любом другом месте он в лучшем случае дремал несколько часов, сидя на стуле. Завтра они вернутся домой.

— Девочка моя, — прошептала мама перед тем, как уйти. Но Ханна давно перестала быть чьей-либо девочкой. Она больше не девочка Густава и не девочка родителей.

— Вы уверены, что ничего не хотите? — спросила медсестра, убирая мусор, оставшийся после родительского визита.

— Я хочу поговорить с Нильсом.

Медсестра посмотрела на нее непонимающе.

— С Нильсом Бентцоном! Который попал в аварию вместе со мной.

— А он тоже здесь, в больнице?

Ханна покачала головой и подумала, что это, наверное, из-за Рождества: у всех штатных медсестер сегодня выходной, и вместо них вышла менее опытная команда запасных. Наконец в палате появилась знакомая медсестра. Круглые щеки, улыбающиеся глаза. Ранди? Да, Ханна была почти уверена, что Ранди.

— Ранди?

— Вы не спите?

— Я хочу поговорить с Нильсом.

— Я понимаю. Но он, как и вы, постоянно проваливается в сон. Ему дают множество обезболивающих препаратов, которые вызывают повышенную сонливость, так что он просыпается на десять минут и потом снова засыпает на три-четыре часа.

— Мы можем поговорить по телефону? Это очень важно.

Ранди улыбнулась.

— Самое важное сейчас, чтобы вы снова набрались сил, правда? — Она взяла Ханну за руку. — Я все равно иду сейчас в ту сторону. Хотите, я к нему зайду? Попробую договориться, чтобы вы созвонились?

— Да, спасибо.

Ранди вышла. Ханна выглянула в сгущающиеся сумерки за окном. Рождество в Королевской больнице. Какое-то время она лежала с закрытыми глазами, пока снова не услышала шаги рядом с кроватью. Сначала она решила, что вошедшая старушка ошиблась дверью. На ней не было белого халата, а в блуждающем взгляде сквозила какая-то потерянность, как будто она была не от мира сего.

— Ханна Лунд? — спросила женщина, подходя ближе. — Это вы?

Ханна не отвечала, чувствуя себя тяжелой и обессилевшей.

— Меня зовут Агнес Давидсен. — Женщина протянула Ханне тонкую руку, но тут же передумала и вместо этого мягко пожала ее предплечье. — Я хочу с вами поговорить, если можно.

Ей было за семьдесят. Кожа напоминала пергаментную бумагу, волосы походили на увядшее комнатное растение — но глаза оставались живыми и умными.

— Вы попали в автомобильную аварию?

— Да.

— Сидели в машине, в которую врезалась другая машина?

— Я не сидела в машине, меня сбила машина.

— Пять дней назад?

— Почему вы спрашиваете?

— Я пришла расспросить вас о ваших околосмертных переживаниях.

Ханна улыбнулась и покачала головой.

— Разве они бывают у людей, не переживших остановку сердца?

Агнес удивленно посмотрела на нее.

— Вам что, ничего не рассказали?

— Ну как ничего, рассказали… что все было очень серьезно.

— Ханна, — сказала Агнес, придвигаясь поближе, — вы пережили клиническую смерть. Дважды.