Он послушался, не произнося ни слова.

— Почему ты не можешь себе представить, что феномен может следовать определенным схемам?

— Как это может быть возможно?

— Точно как в математике. Там царит хаос, ты не можешь найти никаких зацепок. Но вдруг — когда ты отходишь на расстояние и взламываешь код, — вдруг перед тобой открывается закономерность. Закономерность вырастает из хаоса. Случайности растворяются у тебя на глазах. Вещи… цифры собираются вместе, их можно сложить в формулу. Каждый математик знает это состояние.

— Ханна…

Она тут же его перебила:

— Все это выглядит случайным, Нильс. То, как это дело попало тебе в руки. Томмасо. Встреча со мной. Но все сходится. Все подчиняется единой закономерности. Физическому закону.

— Это слишком. Слишком. — Нильс вслух разговаривал сам с собой, тряся головой.

— Никто из вас не может путешествовать, — продолжила она. — Вы как мачты, которые стоят и ждут, пока их приведут в действие. И вдруг вы что-то предпринимаете. И за этим поступком стоит что-то большее.

— Что-то большее?

— Как солдат, который отпустил пленного и тем самым пробудил в пленном веру в…

— Да, но это только один пример, — перебил ее Нильс. — А как насчет русского?

— Он спас в театре мать и детей. Кто знает, что они потом совершат? Или тот мальчик, который выжил благодаря запрещенному лекарству.

Нильс молчал. Ханна продолжила:

— Вы как маленькие островки, Нильс. Вы привязаны к определенному месту, здесь вы защищаете окружающих.

— Защищаете! — воскликнул Нильс, презрительно глядя на нее. — Да я даже себя самого не могу защитить!

— Нет, неправда. Ты сам рассказывал: тебе звонят, когда люди чувствуют, что не могут больше и собираются покончить собой. Это точно то же, что и в случае с остальными тридцатью пятью. Они врачи, правозащитники — или вспомни о русском в театре, который подставил себя под пулю вместо молодой матери и ее детей. Ты делаешь то же самое. И ты с самого начала воспринял всерьез эту угрозу — ты и только ты один.

Он заметил, что она крепко сжимает его руку, и она немного ослабила хватку, но все-таки не отпустила совсем.

— Есть такая старая пословица: самым гениальным шагом дьявола было…

— …убедить людей в том, что он не существует, — закончил за нее Нильс.

— Самая большая ошибка, которую мы можем допустить, — это поверить в то, что мы все просчитали. Те мои знакомые, которые больше всех сомневаются, которые меньше всех уверены в том, как устроены мир и Вселенная, являются в то же время самыми одаренными. Самыми гениальными.

Он снова поднял на нее взгляд.

— «Бога не существует. Все началось с большого взрыва. Мы можем повышать и понижать температуру, как на термостате…» — Она покачала головой и улыбнулась ему. — Железная уверенность — она для дураков. Нужна определенная степень одаренности, чтобы признать, как мало мы знаем.

— Поэтому мы и не можем знать, что со мной сейчас происходит.

— Нет — но мы можем видеть закономерность. Это как, например, с силой тяжести. Мы понятия не имеем, почему все работает именно так, но мы точно знаем, что мяч снова упадет на землю, если мы подбросили его в воздух. Что бы ты ни делал, Нильс, как бы там ни было, но через шесть дней ты окажешься в Королевской больнице. В пятницу.

Нильс завел мотор, не говоря ни слова. В гуле, разрезавшем тишину, было что-то освобождающее.

— Куда мы едем? — спросила Ханна, отпуская его руку.

Он наконец-то взглянул на нее:

— В отпуск. Мне очень нужен отпуск.

На запад

Как только они выехали из Копенгагена, началась метель. Сначала они направились на север: многоквартирные дома сменились частными, на смену частным домам пришли виллы, виллы превратились в дворцы, а за дворцами наконец-то начались пейзажи.

— Нет. Поедем на запад.

Нильс свернул на шоссе в сторону Оденсе. Они должны уехать так далеко, как только возможно. По радио взволнованные голоса говорили о провале климатического саммита. Обама улетел. Некоторые уверены, что скоро наступит конец света.

— Может быть, мы вообще не заслуживаем того, чтобы здесь находиться. Люди. Разрушители… — слова вылетали из радио, как снег за окнами.

— Ты только посмотри, — тихо сказала Ханна, обращаясь главным образом к самой себе, восхищенно глядя на миллиарды снежинок, сквозь толщу которых они ехали. — Интересно, так ли ощущается, когда летишь в космосе?

Фары машины заставляли светиться покрытые снегом поля вокруг.

— Давай лучше музыку послушаем, — сказал Нильс, перебирая стопку дисков. «Милли Ванилли» и Нина Хаген в разбитом футляре.

— Следи за дорогой.

— У тебя нет «Битлз»? Или Дилана? Хоть чего, лишь бы было записано до 1975 года.

— У меня есть только та музыка, которую я никогда не слушала, пока Йоханнес был жив.

Он взглянул на нее.

— Это проект?

— Ага. Ты следи за…

Машину занесло, и на мгновение — всего лишь на короткое мгновение — Нильс потерял над ней контроль.

— Я же просила следить за дорогой.

Нильс улыбнулся. Ханна закурила две сигареты, протянула ему одну и опустила стекло.

— Спасибо, — сказал он, включая музыку. Монотонный попсовый ритм даже как-то приличествовал моменту. — Но вообще говоря, это все равно.

— Что именно?

— Занесет машину или нет. Врежусь я во что-то или нет. Ты же говоришь, что по физическому закону я окажусь в пятницу в Королевской больнице. Что бы я ни делал.

— Это не я говорю, это закономерность. Математика. Но обо мне-то она ничего не говорит. И неизвестно, готова ли я к тому, чтобы… — Она запнулась.

Нильс внимательно посмотрел на нее и сказал:

— Я тоже не уверен, готов ли я.

Они проезжали маленькие городки, похожие друг на друга как две капли воды. За окном сменялись одинаковые виды: уличные фонари, железнодорожные станции, супермаркеты, пиццерии, магазинчики — проект одного архитектора, который разработал все провинциальные города в стране. Без работы он явно не сидел.

Они остановились на красный свет. Вокруг не было ни души. Ни одно окно не горело, ни в зоомагазине, ни в медпункте, ни в аптеке, ни в пабе при торговом центре.

— Зеленый.

Нильс не трогался с места.

— Нильс?

Он съехал на обочину.

— Что случилось? Где мы?

— Где-то.

— Где-то?

— Хорошее название для этого города, а?

— Нильс, зачем мы тут остановились?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Чтобы перехитрить твою математику.

Где-то на острове Зеландия

Катрине любила говорить, что бывает два вида людей: те, кого визит к врачу успокаивает, и те, кого он, наоборот, приводит в ужас. Нильс принадлежал к последним. Он делал все возможное, чтобы избегать врачей, где бы они ни служили: в медпунктах, больницах или частных клиниках. Он откладывал встречу с ними до самого последнего момента. Шесть лет назад это едва не закончилось печально: обычное воспаление легких, которое можно было бы победить за пару дней мягким антибиотиком, чуть не стоило ему жизни. Пока он бездействовал, инфекция распространилась на плевральную полость и ткани легких, так что, когда Нильс наконец-то согласился лечь в больницу, он был настолько ослаблен, что врачи считали, что имеют дело с агрессивным раком легких. Катрине была в ярости: «Почему ты не пошел к врачу раньше?» — «Я просто не из тех, кто сразу бежит к врачу».

Рука на секунду неуверенно замерла, затем он прицельно разбил локтем стекло. Тут же завопила сигнализация, хриплый звук, громкий и пронзительный. Из руки шла кровь. Он ненадолго остановился в нерешительности, после чего принялся перерывать шкафы и ящики, пытаясь разбирать в темноте этикетки. Преднизолон, бувентол, ацетилсалициловая кислота, тербасмин. Как называют морфин? Он просматривал аннотации: снотворное, слабительное, успокоительное, противоаллергенное. Большая часть отправлялась на пол, но все то, что обещало хотя бы минимальный анестезирующий эффект, он складывал в карман. Сколько прошло времени? Полиция вряд ли приедет раньше, чем через десять минут, а то и еще позже, такие взломы никогда не рассматриваются как приоритет. Нильс прекрасно знал, что происходит в участке после того, как туда поступает сигнал о сработавшей сигнализации. «Проклятые наркоманы!» И никто не сдвинется с места прежде, чем допьет свой кофе. Потому что какой смысл, и какому полицейскому хочется возиться с неуравновешенным, больным СПИДом наркоманом в темноте и метели? Постоянно находится новый несчастный, готовый заглотить пригоршню таблеток — все равно каких — в надежде на то, что это приглушит абстиненцию. Гидрокортизол, баклофен, бромгексин, что-то на пол, что-то в карман. Наконец-то он нашел парочку подходящих: конталгин, малфин.