— Две гостиные. Вход сразу в первую из них, никакого коридора. Мы думаем, что он во второй гостиной, слева. Или в спальне, в конце квартиры. Мы слышали выстрелы, мы знаем, что там двое детей и жена. Или бывшая жена. А может, только ребенок и приемный ребенок.

Нильс вопросительно взглянул на Леона.

— Да, у каждого соседа есть своя версия этой истории. Ну что, ты заходишь?

Нильс кивнул.

— Он, к сожалению, совсем не идиот.

— В смысле?

— Он знает, что быть абсолютно уверенным в том, что переговорщик не пронес оружие или передатчик, можно только в одном случае.

— То есть он хочет, чтобы я разделся?

Глубокий вдох. Леон участливо посмотрел на Нильса и утвердительно качнул головой.

— Я пойму, если ты откажешься. Мы вполне можем начать штурм.

— Нет, все в порядке. Мне не впервой, — сказал Нильс, расстегивая ремень.

Следующим летом исполнится пятнадцать лет с тех пор, как Нильс Бентцон начал работать в отделе убийств. Последние десять из них он выступал переговорщиком — тем полицейским, который договаривается с захватчиками заложников или с людьми, угрожающими самоубийством. И захватчиками, и потенциальными самоубийцами всегда бывали мужчины. Стоило рынку акций резко упасть, а экономистам предсказать финансовый кризис, как на сцене тут же появлялось оружие. Нильса всегда удивляло, сколько всякого разного хранится в обычных домах и квартирах. Личное оружие времен Второй мировой войны, охотничьи ружья и мелкокалиберные винтовки, на которые нет разрешения.

— Меня зовут Нильс Бентцон, я полицейский. Я снял всю одежду, как ты попросил. У меня нет с собой оружия или передатчика. — Он осторожно толкнул дверь. — Ты меня слышишь? Меня зовут Нильс. Я полицейский, я безоружен. Я знаю, что ты солдат, Петер. Я знаю, как тяжело отнимать у других жизнь. Я пришел только поговорить с тобой.

Нильс остановился у входа, прислушиваясь. Ни слова в ответ, только вонь разрушенной жизни. Глаза потихоньку привыкли к темноте.

Где-то далеко перегавкивались населяющие район Нордвест дворняги. На несколько секунд он весь обратился в нюх: порох. Нильс случайно наступил на гильзы, поднял одну, еще теплую, и прочитал гравировку на металлическом дне: 9 мм. Этот калибр был ему хорошо знаком, более того, он даже имел честь заполучить немецкую пулю такого калибра в бедро три года назад. Хирургам удалось ее выудить, и она до сих пор лежит где-то дома, кажется, он спрятал ее в верхний ящик секретера Катрине. 9 мм. Парабеллум. Самый распространенный в мире калибр, с латинским названием. Нильс искал информацию о нем в гугле: Si vis расеm, para bellum— хочешь мира — готовься к войне. Слоган немецкого оружейного завода. Deutsche Waffen und Munitionsfabriken.Это именно они поставляли амуницию немецкой армии в обеих мировых войнах. Хорошенький же мир им это принесло.

Нильс положил гильзу на пол, где взял, и постоял несколько секунд, пытаясь совладать с собой. Прежде чем продолжать, он должен избавиться от неприятных воспоминаний, иначе страх возьмет верх. Малейшая вибрация в его голосе может заставить Петера занервничать. Катрине. Все из-за того, что он вспомнил о Катрине. Нужно перестать о ней думать, иначе он не сможет продолжать.

— Бентцон, все в порядке? — прошептал Леон откуда-то сзади.

— Закрой дверь, — твердо ответил Нильс.

Леон послушался. Фары проезжающих мимо машин осветили комнату, и Нильс увидел свое отражение в оконном стекле. Бледный, испуганный, голый и беззащитный. И нещадно мерзнущий.

— Петер, я стою здесь, в гостиной. Меня зовут Нильс. Я жду, чтобы ты со мной заговорил.

Нильс был спокоен. Совершенно спокоен. Он знал, что переговоры могут занять большую часть ночи, но обычно ему все-таки удавалось справиться быстрее. Главное в ситуациях с захватом заложников — узнать как можно больше о захватчике за минимально короткое время. Разглядеть за угрозой человека. Только когда ты начинаешь видеть человека, появляется надежда. Такие идиоты, как Леон, видят только угрозу и ничего, кроме угрозы, поэтому и не умеют выходить из подобных ситуаций без стрельбы.

Нильс искал в квартире следы Петера. Важные детали. Взглянул на фотографии на холодильнике: Петер вместе с женой и двумя детьми. Под фотографиями девочек были магнитиками выложены их имена: Клара и Софие, чуть в стороне — Петер и Александра. Клара, старшая, уже большая девочка, может быть, тинейджер. Прыщи и брекеты. Софие гораздо младше, ей на вид не больше шести. Совсем светленькая, симпатичная, похожая на отца. Клара не похожа ни на отца, ни на мать, не исключено, что она дочь Александры от первого брака. Нильс глубоко вздохнул и вернулся в гостиную.

— Петер? Клара и Софие с тобой? А Александра?

— Отвали, — решительно произнес голос откуда-то из глубины квартиры. Нильс окончательно замерз и начал слегка дрожать. Петер не был в отчаянии, наоборот, полнился решимостью. С отчаянием можно было договариваться, с решимостью дело обстояло хуже. Снова глубокий вдох. Битва пока не проиграна. Узнай, чего хочет захватчик — это главная заповедь переговорщика. И если выяснится, что он ничего не хочет, помоги ему придумать какое-то желание, любое, все, что угодно, главное, заставить мозг работать и смотреть вперед. В данный момент мозг Петера доживал последние минуты, Нильс слышал это по самоуверенному тону.

— Ты что-то сказал? — переспросил Нильс, чтобы растянуть время.

Никакого ответа.

Нильс осмотрелся вокруг. Ему по-прежнему не хватало тех деталей, которые могли бы помочь разрешить ситуацию. Занавеска с подсолнухами, большие подсолнухи от пола до потолка. Какой-то запах примешивался к вони от собачьей мочи и влажности — свежая кровь. Глаза Нильса отыскали источник этого запаха в углу, свернутый так, что поначалу даже не верилось, что такое возможно.

Две пули попали Александре прямо в сердце. Все это прощупывание пульса имеет смысл только в фильмах, в действительности же сразу замечаешь зияющую дыру под сердцем и пропавшую даром жизнь. Александра смотрела на Нильса широко раскрытыми глазами. Он расслышал осторожный всхлип кого-то из детей.

— Петер? Я все еще здесь. Меня зовут Нильс…

Голос его перебил:

— Тебя зовут Нильс, и ты полицейский. Я слышал! И я тебе сказал, чтобы ты шел к черту.

Глубокий решительный голос. Где же он прячется? В ванной? Почему Леон, черт бы его побрал, не смог достать план квартиры?

— Ты хочешь, чтобы я ушел?

— Хочу, мать твою!

— Но я, к сожалению, не могу уйти. Моя работа заключается в том, чтобы быть здесь до самого конца. Что бы ни случилось. И я знаю, что ты это понимаешь. Наша с тобой работа, Петер, требует оставаться до самого конца, даже если это невозможно.

Нильс замолчал и прислушался, по-прежнему сидя у трупа Александры. Она сжимала в руке лист бумаги. Мышцы еще не успели окоченеть, так что ему легко удалось вынуть его из ее сжатых пальцев. Нильс поднялся, подошел к окну, чтобы воспользоваться уличными огнями Дортеавай. Письмо от армейского начальства. Извещение об увольнении. Слишком много слов, три страницы текста. Нильс просмотрел их по диагонали. Личные проблемы… нестабильный… неприятные происшествия… предложение помощи и переквалификации. На несколько секунд Нильс почувствовал себя пойманным в эдакий временной карман, ему как будто удалось пробраться внутрь последней семейной фотографии. Он ясно увидел цепь событий: Александра находит письмо, из которого узнает, что Петер уволен — значит, семья лишилась единственного дохода. Уволен в то время, когда он продолжает переживать внутри себя все, что видел и делал, воюя за Данию. Нильс знал, что солдаты, побывавшие в Ираке и Афганистане, никогда не рассказывают о пережитом и не хотят отвечать на прямые вопросы — «Ты стрелял? Ты убивал?» Ответы всегда уклончивы. Не значит ли это просто-напросто, что когда выстрел солдата в куски и клочья рвет вены, сосуды и органы врага, на такие же куски и клочья рвется его собственная душа?