Глупо. Он мог не обращать внимания на её намеки. Иначе их дурацкие, бессмысленные отношения возобновятся вновь.

Но ему требовалось выяснить, правда ли то, что написал Лумис.

Это было глупо, потому что теперь он знал наверняка. Насколько могла бы судить Мирелла, Лумис совершенно заблуждался на его счет. Ноэль был выносливым, энергичным и умелым любовником — таким, как она или любая другая женщина только могла пожелать. Годы занятий любовью с Моникой довели его технику до совершенства, позволили ему выучить все женские слабости, все уязвимые и особо чувствительные места на женском теле, научили его точно рассчитывать время. Даже не задумываясь об этом, он сумел отлично исполнить свою роль — настолько, что хоть сейчас снимай для урока по сексуальному просвещению.

Он глубоко поцеловал её, обнимая за шею одной рукой. Покрыл поцелуями её лицо, спустился к шее, обведя губами сначала одно ухо, потом другое, перешел к затылку, подбирая её короткие черные волосы, снова вернулся к шее, к впадинке, откуда начиналась грудная кость, умело проникая одной рукой ей под одежду, минуя молнии, обвил её плечи, потом спустился ниже — к её восхитительной груди, где кофейного цвета ареолы выделялись на загорелой коже, а вокруг отвердевших сосков появились крохотные мурашки, известив его, что всё идет, как нужно. Он снял с неё свитер, юбка медленно сползала — сначала понемногу спереди, потом сзади, и он спустился ещё ниже, скользя губами по кремовой коже к её животу, такому мягкому по сравнению с твердостью её широких бёдер, вниз по нежнейшему бедру, а потом — снова наверх, глубоко проникая языком в её пупок, и снова вниз, мимо шелковистых курчавых волос, целуя её нижние губы, а его руки не переставали ласкать её груди, ягодицы, кисти, бедра, ступни…

И она вновь с такой легкостью обнаружила, что извивается от удовольствия в руках этого мужчины, который даже не был ей по-настоящему симпатичен, которого она считала слабым и так легко поддающимся её влиянию. На самом деле она думала, что он слишком неуверен в себе, слишком мягок для неё. Этот мужчина не останавливался, даже когда она просила его, потом умоляла, а потом не могла больше сопротивляться его неотразимому влажному голоду, пока он не заставил самые глубокие, потаенные уголки её тела дрожать от тепла, и холода, и жара, и льда, и когда он потребовал её, она отдалась, о, она отдалась, сначала противясь, а потом не в силах больше сопротивляться, отдалась с такой благодарностью. Его лицо, как лицо кинозвезды, его блестящие волосы, вьющиеся от пота, глаза, встретившиеся с её глазами, когда он взял её и потребовал отдаться ему снова, этот полубог с длинными мускулами и твердой плотью, эта вечная загадка для неё, и да, она снова не могла устоять, и снова отдалась ему, забывая себя и все свои сомнения, позволила взять себя сзади — новое, неизведанное удовольствие, о котором она лишь слышала прежде и сперва такое трудное. А потом, когда его пальцы, которые она сама направила, поднялись к ней, вошли в неё, она расслабилась полностью, отпуская себя на волю его голода, его ритмичной ярости, и она была королевой в объятиях фаворита, неапольской шлюхой с молоденьким солдатом, женщиной с границ в одинокой хижине, и он был прекраснее любой женщины, любого мужчины или ребенка, которого она видела когда-либо прежде, её задыхающийся Идеальный мужчина.

Насколько могла знать и засвидетельствовать Мирелла, Лумис ошибался.

Она посмотрела на часы.

— Не может быть! Всего полночь. Я думала, мы были вместе несколько часов, — сказала она и нагнулась над ним, раскуривая сигарету. Она боялась дотронуться до него, боялась, что если сделает это, то никогда уже не остановится; что, попробовав однажды, она будет вынуждена выпить его до дна. — Ноэль?

— У?

Казалось, он где-то далеко, там, где ей места нет.

Потом он встал, прошел в ванную. Через пару минут она услышала, как в туалете спустили воду. Он вышел, посмотрел на неё и принялся собирать свою одежду.

— Куда ты идешь?

Он не ответил, поспешно оделся. Она была разочарована, но старалась не подавать вида.

— Ты мне позвонишь?

— Не думаю, — бесцветным голосом ответил он.

Теперь она начинала чувствовать себя обманутой.

— Ты теперь только на одну ночь интрижки заводишь? — поинтересовалась она, стараясь, чтобы вопрос прозвучал саркастично. — Или просто проводишь не больше одного раза с каждой, чтобы как можно шире распространить свое богатство?

— Я кое с кем встречаюсь, — ответил он, нагибаясь, чтобы надеть ботинки. — С одним парнем.

Он поднял голову, чтобы посмотреть на её реакцию, потом нагнулся снова, завязывая шнурки.

— Это худшая отговорка, которую я слышала, Ноэль.

— Это правда.

Озадаченная, она отпустила его, проводила до двери и остановилась там, на пороге, в одной пижамной куртке, а он стоял всего в нескольких метрах и ждал, пока подойдёт лифт. Она рассчитывала на большее; она чувствовала, что заслуживает большего.

— Я тебе не верю, Ноэль.

Он повернулся к ней, словно собираясь сказать что-то очень важное, что могло бы ей всё объяснить, но промолчал и вновь обернулся к дверям лифта, которые как раз начинали разъезжаться в стороны.

— Я тебе не верю! — крикнула она ещё раз, достаточно громко, чтобы по пути вниз он слышал эхо её крика внутри слишком ярко освещённой кабины.

В метро Ноэль пропустил свою пересадку. Когда он спохватился, Сорок вторя улица давно уже осталась позади, и поезд как раз приближался к Четырнадцатой. Он выбрался из вагона, чтобы попытаться воспользоваться линией Канарси, а потом подъехать ближе к дому по линии Лексингтон-авеню или вернуться по этой же ветке на Сорок вторую и пересесть на «челнок», идущим через весь город.

— Ты выглядишь, как будто потерялся в Гринвич Виллэдж.

Знакомый тягучий выговор привлек внимание Ноэля значительно раньше, чем он заметил его обладателя, — а потом появился и сам Малыш Ларри: руки в боки, на лице улыбка. Он стоял, прислонившись к металлическому заграждению метро.

— Как дела? — не получив от Ноэля ответа, он спросил: — Куда направляешься, приятель?

— Чёрт знает.

— Ого. Мы сегодня не в духе, нет, сэр. Эй, как это вышло, что ты сегодня один, без своих друзей?

— У меня сегодня выходной.

— У меня тоже. Садись на местный. Поедем наводить шухер в Виллэдж.

— Не знаю. Меня это будет только ещё больше угнетать.

— Прими что-нибудь. Трахнись. Это тебя взбодрит.

— Только что. В этом-то и проблема.

— Да ну? Обязательно расскажешь. Но только за стаканчиком в «Хватке», — заявил Ларри, подходя ближе и отодвигаясь от края платформы, к которой как раз подходил поезд местного маршрута.

Ноэль последовал за Ларри в вагон и вышел вместе с ним пару минут спустя на Кристофер-стрит, по пути уже начав рассказывать Ларри о том, что произошло у него с Миреллой Трент.

Вайтэл слушал с сочувствием, а Ноэлю слишком хотелось выговориться, чтобы он мог держать всё это в себе, поэтому, пока они шли через полудюжину кварталов, отделяющих их от «Хватки», он позволил Ларри вытянуть из себя всю историю целиком.

В баре они заказали выпить и нашли относительно тихое местечко.

— Мне совершенно ясно, в чем твоя проблема, — сообщил Ларри, облокачиваясь на стойку бара и оглядывая толпу. — Господи! Ну и дерьмовая тут публичка сегодня. Тролли. Драконы. Ящеры. Чудища ночные. Ф-ф-ф. Эй, привет, Том! Каспер.

— Опять «Связь на одну ночь» крутят, — заметил Ноэль, осознав, что снова играет та же мелодия, словно в насмешку. — Ну? И каково же твоё гениальное объяснение?

— Как бы странно это ни прозвучало, я думаю, ты из редкой породы истинных бисексуалов. Вон как Бадди. Эй, Бад, помоги мне поднять Ноэлю настроение. Он тоскует, потому что только оттрахал какую-то девчонку до полного умопомрачения, а сам так и не кончил.

— Пусть перестанет нюхать столько кокса, — сказал Бадди, наклоняясь через стойку. — Он притупляет все чувства.