…бросился и остановился, чувствуя, как внутри всё скручивается и кости сжимаются от резкой остановки. Чтобы остановить бросок, требовалась каждая крошечная сцепка кости с мускулами, мускулов с кожей — все до единой.

Словно издалека до него донёсся звон металла у ног. Лицо Эрика перед ним вдруг сменилось его собственным, потом лицом Аланы, Моники, Рэнди.

Кто-то распоряжался резко, холодно и чётко:

— Увести его. Оформить как положено. Давайте. Чего ждёте? Пошевеливайтесь!

Эрик исчез — его запихнули на заднее сиденье полицейской машины, втолкнув внутрь. Он всматривался в заднее окно, пытаясь разглядеть Ноэля, пока его рывком не усадили обратно, а потом машины сорвалась с места, пронеслась через узкий выезд из переулка, и скрылась из вида.

Ноэль остался стоять неподвижно. От облегчения он парил. Он столкнулся с проверкой, почувствовал её силу, почувствовал программу, которую невозможно контролировать. И победил её.

Что-то мокрое в левом глазу. Он поднял руку; похоже на слизь. Кто-то ещё подступил к нему, быстро плюнул. И ещё один. И ещё.

Он не стал им мешать, позволяя слюне стекать по своим щекам, по носу и подбородку. Тени разбежались. Красный крутящийся свет потускнел, потом пропал вовсе, и он остался в переулке один.

— Идём, дорогой. Нужно идти.

Кто-то протянул руку, дотронулся до него.

Он не шевельнулся. Она вытащила крошечный серебряный платок и нежно вытерла ему лицо.

— Нам нужно идти, Ноэль. Нужно ехать в больницу. Идём. Рик на машине. Он нас отвезёт.

Внезапно чувство свободы и облегчения пропало. Он увидел руку, ищущую опору в воздухе, снова услышал крик и звук, с которым она ударилась об асфальт. Память вернулась, ясная и мучительная.

— Идём, Ноэль, — Виина потянула его за собой. — Твоя девушка в беде. В очень серьёзной беде.

В больничной комнате ожидания Рик Чаффи принёс ему таблетку и стакан воды. Это торазин, сказал Рик, он поможет Ноэлю прийти в норму. Ноэль отказался; Виина взяла.

Молодой интерн — по его словам, поклонник Виины — в просторную комнату и сообщил им, что Алана уже в операционной, куда её отвезли сразу же по прибытии. Не хотят ли они пойти в другое место, где было бы не так шумно, как в приёмной неотложки? Ноэлю было всё равно, но распоряжался Рик, да и Виина, привлекавшая множество взглядов своей серебристой парчой, решила, что это неплохая идея. Поднявшись вверх на один пролёт, они оказались в небольшом вестибюле, похожем на маленькую гостиную: два дивана и кресло в стиле датский модерн. Но здесь было тихо, уединённо. А через несколько минут на Виину уже подействовало лекарство. Она вытянулась на кушетке, и Рик накрыл её смокингом. Смотрелось это нелепо.

Ноэль не спал, даже не сомкнул глаз. Он знал, что ему не нужен торазин. Хотя из восьми часов, на протяжении которых должен действовать ЛСД, миновала только половина, он полностью протрезвел в переулке на задворках «Витрины», в тот момент, когда выронил предназначавшийся Эрику нож. Зрение вернулось в норму, предметы больше не обретали дополнительную объёмность. Всё прошло, но он чувствовал, что измотан. Всё, на что он был сейчас способен, это сидеть в большом кресле, смотреть, как спит Виина, а Рик глотает одну за другой журнальные статьи, и слушать окружающую тишину.

В десять минут шестого утра тот же молодой интерн, который привёл их в эту комнату, вновь открыл дверь и тихо сообщил им, что Алана умерла на операционном столе. Виина проснулась, пока он говорил с Риком. До Ноэля доходили лишь отдельные слова: «Обширное кровотечение. Непредвиденные осложнения». Интерн даже успел выйти за дверь, когда всё ещё заспанная звезда диско разразилась потоками слёз, и потребовалось трое мужчин, ещё одна таблетка успокоительного и дополнительные полчаса, прежде чем она достаточно пришла в себя, чтобы покинуть больницу.

Ноэль сказал интерну, что хотел бы увидеть Алану, и его направили в послеоперационный зал этажом выше.

Кто-то зачесал ей волосы назад. Ни на лице, ни на шее, ни на плечах её Ноэль не мог различить ни синяка, ни шрама. Она словно спала на раскладной кровати. Он посмотрел на неё, дотронулся до её губ, чувствуя их холод, потом заметил, какой бумажной стала на вид её кожа, всегда такая сияющая и живая, и тогда понял, что она умерла. Он не ждал, что она выживет. В тот незабвенный миг, когда он увидел, как её рука ищет опоры в пустоте, он уже знал, что потерял её — знал задолго до того, как услышал крик, как увидел искорёженное тело на тротуаре, как ему сказали, что она умерла. Теперь он в этом просто убедился.

Он провёл с её телом всего минуту, а потом спустился обратно вниз. Он не испытывал больше ничего, что мог бы назвать эмоциями.

Рик высадил Виину и подбросил Ноэля до квартиры, попытавшись уговорить его остаться у них с Джимми. Ноэль воспротивился. Ему хотелось побыть одному.

Когда он переступил порог, на улице было уже светло. Поэтому он открыл шторы, полил цветы, провёл пальцем по стене, проверить, подсохла ли краска, принял долгий горячий душ, а потом, когда почувствовал, что усталость наконец начала настигать его, лёг на кровать в центре студии.

Он мимолётно сожалел лишь о двух вещах: о том, что Алана не видела квартиру после ремонта и не знала, как здесь всё изменилось, как изменился он сам; и том, что не согласился поехать в Париж сразу — даже со всем, что произошло, это дало бы ей хоть минуту счастья.

Он попытался уснуть, но вместо этого ему вспомнился весь вечер в почти кинематографических подробностях. Ему не давала покоя мысль, что она умерла, думая, что он предал Эрика. Если дух действительно живёт после смерти, она узнает, что это не так: узнает, что Ноэль спас Эрика от худшего врага — себя самого. Вновь и вновь вспоминая момент, когда ему так отчаянно хотелось зарезать Эрика, как сильно и почему он сопротивлялся, Ноэль снова чувствовал, как освобождается от контроля Лумиса, чувствовал облегчение от того, что справился с ним. Этот взрыв потряс его целиком, с ног до головы, словно озноб в лихорадке.

Он встал, чтобы найти платок и вытереть лицо, и ногой задел свёрток, приставленный к стене у двери, роняя его на пол. Гердес, должно быть, вспомнил, как Ноэль ежедневно спрашивал о посылке.

Для кассеты свёрток был слишком велик, но когда Ноэль развернул многочисленные обертки и избавился от всех конвертов и скреплённых скобами листов фотобумаги, на постель выпал тот самый конверт, в котором он отдал кассету Присцилле Вега.

Кассета была завёрнута в написанную от руки записку, подписанную её именем. К тому времени, когда он получит пакет, писала она, она будет уже в Сан-Хуане. Ей удалось записать весь необходимый им разговор Лумиса с Джи. Сев в такси, она поехала не домой, а прямо к Уилсону Мартинесу, конгрессмену испанского происхождения, которому Бадди уже рассказал всё о «Шёпоте» и своих подозрениях. Присцилла с ребёнком провели у Мартинеса три дня, пока на их адрес в Восточном Гарлеме не пришла кассета. Ноэль ведь понимает, что она не могла рисковать, отправляя кассету себе или ему домой? Мартинес прослушал кассету, прочитал новые документы и позвонил Ллойду Парнеллу, комиссару полиции. Присцилла дала показания в присутствии Парнелла и нескольких адвокатов. Возможно, ей придётся приехать и повторить свои слова, если дело дойдёт до суда. С кассет были сняты транскрипты. От Ноэля теперь требовалось только позвонить комиссару. Парнелл будет ждать его звонка — пусть звонит немедленно, в любое время. Даже при всех уликах Ноэлю придётся дать показания, чтобы дело против Лумиса не развалилось. В постскриптуме она сообщала свой адрес в Пуэрто-Рико: он может написать ей, если захочет.

Его первой мыслью было выбросить конверт вместе со всем содержимым в мусоросжигатель за дверью и сжечь к чертям собачьим. Алана умерла. Эрик жив. Психологическое оружие сработало не так, как должно было. Он больше не хотел иметь ничего общего с этой историей. Он почти винил Присциллу Вега за то, что она ему рассказала. Если бы он не знал, Алана могла бы остаться в живых. Все его иллюзии были бы целы, и не было бы этой… пустоты.