Потом он взял кассету и понял, что должен её послушать.

На заднем фоне он слышал шумы: приборы, посуда, голоса, угугканье младенца, женский голос, успокаивающий его по-испански, потом отчётливый низкий мужской голос.

— Вы уверены, что он всё сделает?

Отвечал Лумис:

— Никаких сомнений. Я говорил вам, у него не осталось выбора. Он всё сделает.

— А какая ему выгода?

— Работа. Карьера. Со временем — деньги, престиж. То, чего он хочет.

— Я думал, он какой-то профессор?

— Так и есть, — ответил Лумис, повторяя раздельно, словно ребёнку: — Мы обо всё договорились.

— С его боссом? С тем типом, который его вам нашёл?

— Совершенно верно. Его завкафедрой. Именно он порекомендовал нам этого человека.

— Вы с его боссом хорошие друзья, да?

— Скажем так, у нас есть общие друзья и связи.

Этого Ноэлю было достаточно. Он посмотрел на часы: восемь пятнадцать. Он набрал номер, который написала Присцилла, — приватная линия комиссара.

Уилбур Бойл. Это было единственное, о чём он думал, пока ждал ответа, пока слушал скрежещущий голос Парнелла, объявляющий, что машина за ним уже едет и они проведут слушание немедленно. Чёртов Уилбур Бойл! Это объясняло агентство. Это объясняло, откуда Лумис столько про него знает… это объясняло… неужели кого-то убили только затем, чтобы привлечь его внимание тем утром над Вест-сайдским шоссе? Кем был Канзас? Оперативником, который каким-то образом предал Лумиса? Или просто несчастным бродягой, которого они нашли на складе, потому что ему некуда больше было пойти? И важно ли это вообще? Важно было другое: Лумис и Бойл устроили ему ловушку. Его контролировали всё это время. С самого начала у него не было шансов.

Сволочи! Это его они поймали на крючок!

— Думаю, мы услышали достаточно, чтобы счесть данное предварительное слушание удовлетворительным, джентльмены, — сказал Парнелл.

Все собравшиеся вокруг большого овального стола повернулись к его дальнему концу, где сидел Лумис. У него был такой вид, словно ни одно слово, произнесённое в этой комнате за последний два часа, не имело к нему никакого отношения. Рядом с ним сидел Карл Руссо, адвокат, который, вероятно, будет его защищать, если ему предъявят уголовное обвинение после предстоящего внутриведомственного разбирательства. Руссо был известным агитатором от профсоюза. Сейчас он говорил от имени клиента:

— Естественно, я должен буду ознакомиться со всеми материалами вашего дела.

— Естественно, мистер Руссо, — откликнулся Парнелл устало. — Я уверен, мистер Кирш будет счастлив предоставить в ваше распоряжение весь богатый объём улик, которыми мы в настоящее время располагаем.

Эндрю Кирш будет представлять доказательства против Лумиса на внутриведомственной комиссии. Комиссар объяснил Ноэлю, что Кирш — подающий большие надежды юрист и давний недруг Руссо.

— Вы понимаете, Лумис, — обратился к нему Парнелл, — что в свете всего происшедшего, ваше подразделение будет распущено немедленно, начиная с этого момента?

Рыбак вышел из своей задумчивости и кивнул. Это был один из немногих моментов с тех пор, как они вошли в эту комнату, когда стало видно, что он слышит обращённые к нему слова. Большую часть времени он смотрел куда-то поверх головы Руссо, мимо двоих охранников, словно пытаясь рассмотреть происходящее за маленьким, забранным решёткой окном.

Повисло молчание. Даже стенографистка перестала щёлкать на своей машинке. Казалось, все наслаждаются тишиной. Ноэль вздрогнул, когда где-то внизу печально просигналил автомобиль.

— Что касается залога… — начал Руссо, наклоняясь над столом. Стенографистка опять защёлкала клавишами.

— Боюсь, это невозможно, — ответил Парнелл.

— Мы предъявляем ему серьёзные обвинения, — добавил Кирш.

— Тогда вам придётся подготовить официальный обвинительный акт, — заявил Руссо.

— Не придётся, — отозвался его противник. — Всё это внутриведомственные вопросы.

— Все предварительные обвинения связаны с деятельностью департамента полиции, — сказал Парнелл. — Злоупотребление фондами департамента, заговор с целью лишить жизни офицера полиции…

Он не стал договаривать, чувствовалось, что вся история вызывает у него отвращение.

Они только что прослушали кассету, присланную Присциллой Вега, особенно финальную часть, записанную на перекрёстке: там Лумис и человек по имени Джи договаривались о суммах и времени выплат. Даже несмотря на шум оживлённой центральной улицы, их разговор был слышен отчётливо. Неоспоримо. После их слов все в комнате ещё долго молчали.

Ноэль отпил ещё кофе из пластикового стаканчика, слушая, как полицейские адвокаты спорят из-за процедурных тонкостей. Но долго этим интересоваться не получалось. Он знал, что должен оставаться здесь, пока не уйдёт Парнелл. Он знал, что является ключевым свидетелем. Ему не нужно было ничего говорить, кроме «да» и «нет». Но пока что его свидетельство было самым изобличительным. А теперь, пока они обсуждали технические подробности на профессиональном жаргоне, он рассматривал Лумиса.

Не прямо, а чуть-чуть искоса, как смотрят на звёзды в ночном небе, чтобы смутный далёкий силуэт сделался более чётким.

Рыбак абсолютно ничем не отличался от того человека, которого Ноэль впервые увидел в заброшенной федеральной тюрьме или — эта встреча была более памятной — сидящим у себя на кухне поздним воскресным утром, покачиваясь в кресле и читая спортивную секцию «Таймс», прежде чем сделать Ноэлю предложение — которое совсем не было предложением. Теперь кресло-качалка исчезло, квартира полностью переменилась. Ноэль и сам так изменился, что не мог вспомнить, что думал тем утром. Только Лумис остался прежним.

Когда Парнелл сказалу Ноэлю, что ему придётся приехать сюда и встретиться с Лумисом лицом к лицу, он чуть было не отказался, так велик был его страх перед этим человеком после всех ужасов, случившихся на рассвете. Но комиссар говорил убедительно. Он и так уже слишком долго ждал; он хочет прижать Лумиса немедленно! Ноэль слишком устал, чтобы по-настоящему сопротивляться, и к тому же, напомнил он себе, теперь он свободен от контроля.

Вопреки собственным ожиданиям, войдя в комнату и увидев Рыбака, он не почувствовал неодолимой ненависти или отвращения. Возможно, потому что Лумис сам держался с какой-то жутковатой отстранённостью. А может быть потому, подумал Ноэль, что за последние шесть часов он испытал столько самых разнообразных и острых эмоций, что уже неспособен ничего чувствовать. Даже нервные окончания можно перегрузить стимулами, и тогда их чувствительность притупляется. Но всё же ему было отчаянно любопытно, о чём может думать Лумис, пока вокруг него громоздят обвинения.

Внезапно оказалось, что все остальные уже на чём-то сошлись; они начали вставать, собирать документы и кейсы. Ноэль тоже встал.

К нему подошёл Кирш.

— Мистера Редферна освободили. Разумеется, без залога. Насколько я понял, он ждёт вас в здании Уголовного суда, в главном холе.

Лумис и Руссо переговаривались за дальним концом стола; как ни странно, но Рыбак говорил оживлённо, как будто с чем-то спорил, но настолько тихо, что никто больше, кроме адвоката, не слышал его слов.

Ноэль направился к двери. Кирш не отставал. Ноэль почувствовал, как на руку легла ладонь.

— Если у вас есть какие-то сомнения, — сказал Кирш, — вы должны узнать то, что известно нам. После того как мы получили материалы от миссис Вега, мы вызвали нескольких оперативников «Шёпота», наиболее близких по званию к Лумису. Без его ведома, разумеется. Угроза понижения в звании и напряжённый допрос позволили выяснить, что у Лумиса есть запасной план, на случай если с вами что-то пойдёт не так. Рэдферна должны были посадить в общую камеру, куда уже был подсажен вооружённый оперативник «Шёпота». Он затеял бы ссору, и… Однако мы узнали об этом плане, и я сделал всё, чтобы Редферна поместили туда, где ему ничего не угрожает.