— Это Ноэль Каммингс, — сообщил жене Вега. — Он тоже работает на «Шёпот». Я рассказал ему, что я нашел.

— Бадди! Зачем?

— Он в порядке. Затем, что об этом должен знать кто-то ещё.

Она недоверчиво уставилась на Вегу, потом подошла к Ноэлю, глядя ему в лицо.

— Если вы хороший человек, прислушайтесь к моему мужу. Если нет, убирайтесь из этой квартиры немедленно и скажите спасибо, что я не выцарапала вам глаза.

— Прекрати, Прис, — оборвал Бадди, сердито отталкивая её в сторону.

— Я серьезно, — настойчиво повторила она, глядя на Ноэля и не обращая внимания на мужа.

— Останься с детьми, — велел Бадди, ведя Ноэля за собой в гостиную.

Он скрылся в другой комнате и вернулся оттуда с несколькими папками-гармошками, внутри которых были разложены крупноформатные картонные конверты. Перебрав их, он нашел нужный и передал Ноэлю.

— Это копия?

— Копия с копии. Возьми пива и устраивайся поудобнее.

Помимо множества страниц с информацией, которой, как Ноэль и подозревал, располагал «Шёпот», в папке обнаружились банковские выписки, отчеты по кредитам, сведения о местах его работы с тех пор, как он был подростком, копия водительских прав, и табели с оценками, начиная с детского сада.

И ещё два невероятных документа.

Первый был озаглавлен «Первая встреча с объектом: использование плана J-23 для полного немедленного слома психологических защит». Датировался он вторым марта текущего года — тем самым днём, когда Ноэль стал свидетелем смерти Канзаса. Начинался он так: «Будучи уверенными, что объект не имел связи с преступником(и), тем не менее, мы решили применить план J-23, испытание на немедленный полный психологический срыв. Около часа объект был заперт в темной холодной камере, ему угрожали, его игнорировали и в конце концов подвергли атаке с контролируемыми условиями со стороны четырех оперативников (№№ 18, 301, 75, 111), чтобы обеспечить полное обезоруживание любых оставшихся механизмов защиты. Затем, как и было запланировано, вмешался я и, выступив в роли защитника, добился полного расположения и доверия объекта на время предварительного интервью».

Интервью приводилось ниже вперемешку с различными комментариями Лумиса. Воспоминаниям Ноэля о той первой встрече оно вполне соответствовало.

Вторым документом, который Вега торжественно представил вниманию Ноэля, был его полный психологический профиль, начинавшийся с самых ранних его школьных и медицинских карт, очевидно, составленный и интерпретированный Лумисом, — который, судя по всему, на самом деле был доктором Лумисом, доктором медицины и философии, дипломированным психиатром. В профиле описывалась история, о которой говорил Вега, в том числе и случай во время инициации в братство. Читая, Ноэль видел, как его характер, его личность, с которой он жил уже более двух десятков лет, сама его психика раскладывается по полочкам. Заключительный абзац звучал убийственно: «Приведенная выше информация, в сочетании с многочисленными записанными на пленку разговорами с объектом, демонстрирует нам случай задержки в детском психосексуальном развитии, характеризующийся импульсивным поведением, которое чередуется с приступами чрезмерной осторожности, причем и то и другое проявляется в наиболее неподходящих и саморазрушительных ситуациях. Объект с легкостью попадает под влияние представительниц противоположного пола, свидетельства чему также приведены выше; однако он ещё более склонен отдавать себя под контроль более взрослому мужчине отцовского типа — что иллюстрируют параграфы 15, 76, 119, 234 и т. д. Объект тщеславен, самоуверен, легко поддается на лесть, готов бездоказательно принять на веру утверждения о собственном умственном и эмоциональном превосходстве, ленив, нуждается в постоянных подталкиваниях к действию. Время от времени предпринимает попытки бунта, лишь затем, чтобы в дальнейшем погрузиться в ещё более глубокую покорность. Всё это проистекает из глубинной убежденности объекта в недостаточности собственных способностей, собственной значимости и ценности и вполне обоснованном страхе, что он является и всегда являлся гомосексуалом. Эти факторы позволяют присвоить объекту исключительно высокий ранг: 1».

Когда несколько минут спустя Ноэль поднял глаза от страницы, он чувствовал себя так, словно у него только что вырезали из груди сердце, а он даже не ощутил прикосновения скальпеля.

К ним присоединилась Присцилла, присев на подлокотник кресла Бадди.

— Прости, что я на тебя накричала, — сказала она. — Ты бы почитал, какие ужасные вещи они написали про Бадди.

— Ну? — спросил Вега.

Ноэль не знал, что должен значить этот вопрос.

— У меня было такое же чувство, когда мне было восемь лет, и я поранил своего друга, палкой ему в глаз ткнул, что ли. Мой отец выпорол меня тогда, первый и последний раз в жизни, но я так и не смог этого забыть. Он так сердился тогда.

— Теперь ты понимаешь, что Лумис о тебе думает.

— Я не знал, что он психиатр.

— Первоклассный оперативник. Он присвоил тебе рейтинг «1». Сразу после мистера Икс. Это всё правда?

— Так считает Лумис.

— Значит, будет ещё хуже, — мрачно сказал Бадди.

Ноэль его не понял. Он все ещё пытался примириться с тем, что прочитал за последний час. Если всё, что было написано о нем, правда — как Лумис мог решить, что он гей? Все его годы с Моникой! Их роман с Миреллой. И в противовес всему этому — одна случайная пьянка. Это было несправедливо! Нечестно! Нечестно!

Вега снова что-то говорил, изъясняясь загадочными фразами о непонятных вещах: досье — это ещё не самое худшее; за ними стоит что-то ещё, что-то ещё более ужасное; он не уверен, что именно, но он собирается это выяснить.

— Извини, — сказал Ноэль в конце концов, останавливая Вегу. — Я не успеваю за тобой. Мне нужно время, чтобы все обдумать. Ты никому это не покажешь?

— Не волнуйся. Всё под замком. Но даже если ничего из всего этого не выйдет, запомни! Ты его читал. Ты держал его в руках и читал! Помни об этом!

— А что должно из этого выйти?

— Я не знаю.

— Бадди! — одернула его жена. — Молчи, пока все не выяснишь.

После всего этого самой большой глупостью, которую мог придумать Ноэль, было заняться любовью с Миреллой Трент. Именно это он не раз повторял себе, сидя напротив неё в этот вечер.

В первый раз он подумал об этом в тот момент, когда заехал за ней домой, в большую просторную квартиру в верхнем Вест-сайде. Она предложила ему присесть и выпить. Первое предложение он принял, от второго отказался. Именно тогда она спросила его, нравится ли ему свитер — водолазка цвета весенней листвы, красиво и откровенно облегающая её фигуру. Или, продолжила она, ей лучше надеть вот это — и приложила к себе блузку из китайского шелка. Разумеется, она с ним заигрывала. Ноэль это видел и понимал. С чего бы она стала привлекать его внимание к своему телу, особенно к своей красивой груди, если у неё на уме не было ничего, кроме обыкновенного ужина?

Во время ужина эта мысль пришла ему во второй раз. Практически с первой же минуты, как они присели за столик в маленьком итальянском ресторане, куда она его отвела, она стала, с помощью намеков и разнообразных тонких аллюзий, доводить до сведения Ноэля, что у женщин он пользуется репутацией очень привлекательного, загадочного и замкнутого мужчины. Может быть, это как-то связано с его покойной женой? Мирелла сообщила, что, по слухам, Моника всегда выглядела полностью удовлетворенной — настолько, что аж завидно делалось. У такой красивой женщины, как Моника — у такой привлекательной женщины — должны были быть толпы других поклонников, и, однако же, о ней даже не шептались; это было так интригующе. Её нелепая игра в первое свидание расхолаживала его в той же степени, что её нога в чулке, трущаяся о внутреннюю сторону его бедра и промежность, его заводила.

После долгого неторопливого ужина они решили воспользоваться теплым июньским вечером и прогуляться пешком шесть кварталов до её квартиры, чтобы выпить там напоследок. Ноэль принялся ласкать её ещё раньше, чем они успели войти в квартиру.