Я колебался, рассказывать ли ему правду. Генри не задавал мне вопросов о моей жизни, и я не рассказывал ему о своих родителях. К тому же я не хотел впутывать сюда мать, но не смог достаточно быстро придумать хорошую ложь, так что сказал:

– Я звал маму.

– Почему ты ее звал?

– Это было квазисексуально.

– Ну, тебе за двадцать, – сказал Генри, – пока это нормально. Но если продлится до сорока, иди к психоаналитику. – Он сделал паузу, обдумывая собственный совет, и затем отказался от своего мнения. – Ну и зачем? Ты выяснишь, что это означает, и что дальше? Что-нибудь изменится? Нет. Бессмысленно. Просто двигайся к следующему событию.

«Двигаться к следующему событию» – так звучал главный руководящий принцип Генри. Каждая домашняя задача рассматривалась им как следующее событие или следующая проблема, которую надо решить. Самой большой его проблемой из тех, которые я наблюдал, был поиск ключей. Несколько раз в день он говорил что-то вроде: «Итак, следующим шагом будут ключи. Где они? Я нашел носки, теперь пропали ключи. Настоящее безумие!» Ключи для Генри были неиссякаемым источником фрустрации.

Стирка белья происходила в душе. Я заметил, что Генри исключительно долго принимает душ – по тридцать – сорок минут. Я обнаружил, что во время этого мероприятия он не только моется, но также стирает одежду. Он входил под душ в рубашке, когда вода била струей, чтобы симулировать работу стиральной машины.

Однако, прежде чем я узнал о его постирушках, я опасался, что он, может быть, заснул в ванной. Я находился в состоянии тревоги, гадая, не следует ли постучать в дверь, но мне не хотелось совершить промах. Однажды ночью, когда он вышел из ванной в зеленом полотенце, обернутом вокруг талии, прекрасные густые волосы зачесаны назад, я почувствовал необходимость выразить свою тревогу по поводу его сна в ванной и осторожно заметил:

– Вы получили удовольствие от душа? Вы пробыли там довольно долго.

– Я разбирался со своими рубашками, – ответил он. – Я топчу их и думаю о выпивке.

Кроме того что Генри пытался всякий раз двигаться к следующему домашнему событию, у него также был календарь социальных событий. Очень необычно, как мне кажется. У него было по крайней мере пять дам, которые ежедневно звонили, приглашая его на различные приемы. Он был очень популярен. Я регулярно отвечал на телефонные звонки, и всякий раз женские голоса дрожали, но старые леди, очевидно, были все еще достаточно активны, чтобы ходить на вечеринки.

В Нью-Йорке существовала таинственная толпа пожилых людей, в которой Генри был жизненно важным механизмом. Они собирались вместе вовсе не для того, чтобы поиграть в бридж или устроить ленч с салатом из тунца. У Генри были свидания в «Русской чайной», танцы в «Уолдорфе», обеды в «Супер клубе».

Одной из часто звонивших леди была Марджори Маллард – бывшая невеста Генри. Когда он рассказал мне, что они были обручены десять лет и лишь совсем недавно порвали, я спросил:

– Если вы так долго были обручены, почему не поженились?

– Сейчас я не могу жениться на ней, – отвечал он. – Она умирает. Было бы не слишком хорошо жениться на женщине незадолго до ее смерти. Хотя она всегда была деловой, так что я бы не увидел ее денег. Это то, чего никто не знает: когда женишься на деньгах, никогда их не увидишь. Самый трудный способ получить деньги – это жениться на них. Мне нравится викторианская мысль: не имеет значения, как мужчина получает деньги.

Однажды вечером, во время моей второй недели пребывания в квартире, Генри собирался на обед. Он установил безногую доску для глаженья на кухонном столе и гладил рубашку, выстиранную в душе. Рубашка не до конца высохла, и он утюгом ее досушивал.

Когда с рубашкой было покончено, он выбрал галстук из своей богатой коллекции. Галстуки были наброшены на старый оранжевый пылесос, который не работал. Пылесос хранился в кухне в крошечном шкафчике, у которого вместо двери была красная занавеска. Шкафчик стоял рядом с китайским буфетом. Когда я в один прекрасный день открыл дверцу буфета, то обнаружил, что Генри много лет назад убрал полки и вмонтировал туда палку, чтобы вешать свой единственный костюм – одеяние с черным галстуком, два синих блейзера и множество спортивных курток. Буфет, словно коробка с благовониями, обдал меня запахом Генри – смесью пота и одеколона, – как цветы, запертые в шкафчик в раздевалке, – и я осознал, что именно этот буфет был в первую очередь источником запаха в квартире и что поэтому запах был особенно силен на кухне.

Генри сдернул галстук с пылесоса, открыл китайский буфет и вытащил серый костюм (наши несколько тарелок громоздились на вершине холодильника). Когда он был полностью одет, я сказал:

– Сегодня вы очень хорошо выглядите.

– Я не надел жилет, – сказал он. – Я надевал его на прошлой неделе. Таким образом, они не знают, что у меня только один костюм. Но там будет Марджори Маллард, моя бывшая невеста, ты знаешь, а она замечает все насчет одежды. Однажды вечером ей очень понравились мои туфли. Она сказала, что туфли для нее – фетиш. Так что я весь вечер прятал ноги под стулом. Лучше не поощрять людей в их склонности к обувному фетишизму.

На третью неделю моих поисков работы я отправился на интервью в журнал по охране окружающей среды под названием «Терра», который искал служащего для телефонных продаж. В перспективе также была возможность писать и редактировать. Редактором журнала был тощий темноволосый человек по имени Джордж Каммингз. Он провел со мной беседу, и выяснилось, что он учился в Принстоне. Я заговорил о кампусе, как будто я тоже был выпускником. Это произвело на него впечатление. Кроме того, он выглядел так, как будто только что вышел из «Брук бразерс», и я подумал, что он оценит мою достойную внешность молодого джентльмена.

Однако я тревожился, что он заметит, что мои волосы редеют. Ему было под сорок, и его волосы были на месте. Мое же облысение начиналось за передней линией роста волос. Этот странный способ лысеть напоминает лес, деревья в котором поначалу кажутся здоровыми, но углубитесь в него, и вы увидите, что по лесу прошел огонь.

Но Джорджу то ли не было до этого дела, то ли он про – сто ничего не заметил – белокурые волосы не дают некоторым людям осознать, что на самом деле происходит, – и он был так очарован мной, что сказал:

– Я хотел бы, чтобы вы приступили на этой неделе, если возможно.

– Я могу приступить завтра, – сказал я. Вероятно, мне следовало выказать больше равнодушия, но он был того рода человек, с которым не хотелось играть в игры.

Я вернулся в квартиру в половине шестого и сообщил Генри добрые вести. Он сидел на своем стуле в углу, а я уселся на его кровать. Он был очень доволен, что я нашел работу, но проявил также и осторожность:

– Что это за журнал?

– По охране окружающей среды. Выходит раз в квартал.

– Может быть, прикрытие для порнографии.

– Я так не думаю. У него очень милое здание. – «Терра» располагалась на Шестьдесят шестой улице, рядом с Лексингтон.

– Это ничего не значит… но главное, у тебя есть работа. Теперь я уверен, что ты человек, который может платить за квартиру. Нужно позвонить родителям и дать им знать, что ты прокладываешь себе путь в большом городе.

Секунду я молчал. Следовало сказать ему. Было бы непристойно его дурачить. И я твердо произнес:

– Мне очень жаль, что я не сообщил об этом раньше. Мне всегда это было довольно трудно… Но оба моих родителя болели и умерли несколько лет назад.

Сердце колотилось. Генри, казалось, по-настоящему заметил меня в первый раз с тех пор, как мы с ним встретились. Я не смотрел на него, но чувствовал его пристальный взгляд. Прежде он смотрел на меня в некотором роде отстраненно, как будто я оказался на пути следующего события. Он произнес только одно слово, мрачным спокойным голосом:

– Да.

Что было странно. Он просто подтвердил то, что я сказал, и тем не менее в этом единственном слове прозвучало сочувствие. Я уже был готов отозваться дурацкой шуткой о том, что бросил персональную бомбу, но по милости Провидения зазвонил телефон. Это была одна из дам Генри, я прослушал их разговор до конца. Очевидно, его планы на вечер изменились.