Мы направились к Лексингтон, чтобы Мария села на поезд номер 5, до Бронкса. Я все-таки хотел дать ей денег на такси, но в бумажнике осталось всего несколько долларов. Я думал остановиться у банкомата на Третьей авеню, но потом решил, что и так сделал для нее достаточно.

И все равно, пока мы шли к метро, я уговаривал ее взять такси.

– Оставь меня в покое, – сказала она.

Я боялся, что на нее нападут. На ней было тонкое платье, она снова накрасила губы, и в сумочке у нее было сто пятьдесят долларов.

Я остановился на Лексингтон у банкомата. Не хотелось быть дешевкой – я и без того достаточно натворил в эту ночь. Я дал ей двадцать долларов. Она поцеловала меня в щеку, и мы обнялись. Она прижалась ко мне всем телом, словно была моей девушкой. Появилось одинокое ночное такси.

Мы поцеловались на прощание.

– Жаль. Плохо получилось со стариком, – сказала она.

Я закрыл дверь, и такси увезло ее.

Я пошел на восток по Восемьдесят шестой улице к парку Карла Шурца, размышляя о дурацком шпионском романе, который когда-то читал. Героя учили, что сон – это оружие. Пока он достаточно спит, у него есть шанс выжить. Так что я притворился шпионом в спящем городе, попавшим в критическую ситуацию, и решил поспать на скамейке в парке Карла Шурца, для восстановления сил.

Одна часть меня хотела выжить. Другая надеялась, что кто-нибудь пройдет мимо, нападет на меня и убьет.

Я прошел по главной аллее и сел на одну из скамеек, которые смотрели на Ист-Ривер. Мост Триборо был освещен. Его огни таяли в воде, словно свечи.

Я лег, просунув ноги через круглый поручень посреди скамейки – как если бы меня привязали к кровати, что было неплохо. Я не мог упасть, а если бы появился грабитель, мне не удалось бы убежать. Я свернул куртку и положил ее под голову в качестве подушки. Обхватил себя руками – так близко к воде было сыро. И, все еще находясь в образе шпиона, попытался уснуть, но мысли о кричащем на меня Генри мешали.

Потом я все-таки уснул и спал до рассвета, пока меня не разбудил полицейский.

– Сядьте, – сказал он. На миг я подумал, что это тот самый полицейский, который подошел ко мне, когда я разбил машину, но это был не он.

Я сел и посмотрел на солнце – оно пряталось за густы – ми башнями облаков. Небо было розовым, но без солнца. Я ушел с аллеи и вернулся в закусочную на Восемьдесят шестой улице. Ночные официанты ушли. Никто не опознал во мне человека, который был здесь несколько часов назад с юной транссексуалкой.

Я взял кофе и тост, потом вышел купить «Таймс». Вернувшись, заказал еще кофе, просмотрел газету и тщательно прочел весь раздел спорта. Бейсбольная статистика отвлекла меня.

Я вернулся в квартиру около половины девятого, прихватив в супермаркете несколько пластиковых мешков. Я решил, что несколько мешков и чемодан будут достаточным вместилищем для всего, что я имею; я собирался тихонько упаковаться, пока Генри спит, а потом взять такси до отеля. Я предполагал остаться в отеле. Скорее всего, в «Ривервью» на Джейн-стрит. Когда я тихо открыл дверь и на цыпочках вошел в квартиру, Генри стоял у кровати, одетый, и встряхивал одеяло, готовясь постелить его.

Он смотрел на меня секунду-другую, а потом сказал:

– Должны ли мы продолжать?

– Что именно? – спросил я. Я защищался. Я приготовился к тому, что он атакует меня вербально.

– Ложиться в постель. Вставать. Ложиться в постель. Вставать.

Он положил одеяло и расправил его.

– У вас есть альтернативы? – спросил я.

– Ни одной, с которой я мог бы выступить, – сказал он и прошел мимо меня в ванную. Я сел на свою кровать, все еще держа в руках мусорные мешки из супермаркета. Я слышал, как Генри писает. Он подождал, пока закончит, затем спустил воду. Первый раз за все время. Потом вышел и сказал: – Давай поедем на пляж в Бруклин.

– Разве вы не хотите, чтобы я съехал?

– Я не так старомоден, как ты думаешь… Можно поехать на Брайтон-Бич. У них там есть русские кафе.

Он делал вид, что ничего серьезного не произошло.

– Мне очень жаль… – начал было говорить я, но он вышел из комнаты. У меня было такое чувство, что он воспримет любые извинения как неадекватные.

Я слишком устал, чтобы ехать на пляж, но, конечно, я был согласен на все, что он скажет, так что мы отправились в «Соль земли», заправиться кофе на дорогу. Уже в «эльдорадо», когда мы мчались по федеральному шоссе, я, попивая кофе и делая вид, будто ничего не случилось, спросил как бы между прочим:

– Как прошла свадьба?

– Слишком глупо, чтобы о ней рассказывать. У них была ренегатка священник – разведенная с кольцами на пальцах, в короткой юбке. Она знала, что я ее не одобряю, и ей, естественно, не понравилось, как я читал из короля Якова.

– На Беллмане был пиджак?

– Да, весьма респектабельный. И у него голос дрожал от чувств, когда он говорил «согласен». Гершон тоже светился от счастья. Может быть, он сделает предложение женщине, которую с собой привез. Она слегка ненормальная. Ей за сорок, а она все еще студентка, только не сказала где. Если голова у нее работает, она, конечно, согласится.

Я хотел узнать, почему он рано вернулся, но это могло всколыхнуть недавние переживания, поэтому я спросил:

– Лагерфельд получила удовольствие?

– Конечно. Бесплатная еда. Но ей не понравится возвращаться сегодня поездом. Она не захочет платить за билет. Но я вынужден был уехать. Меня поселили в одной комнате с Гершоном, а он ужасно храпит, просто немыслимо. У меня не было затычек и маски для глаз. Я засунул в уши салфетки, но это не сработало. Так что я вернулся. Мне также не хотелось встречаться утром с Беллманом, это было бы уже слишком.

Я помолчал немного и сказал:

– Генри, мне очень жаль… когда вы вернулись домой…

– И добавил слабо: – Я был пьян…

– Перестань извиняться. Не подобострастничай.

– Разве вы не сердитесь?

– Сержусь. Но я ведь и люблю тебя.

– Вы вышвырнули Беллмана за меньшее прегрешение.

– Мне жаль было бы с тобой расстаться.

– Я был с транссексуалкой.

– Никто не совершенен… Я думал, это гермафродит. Это было бы куда интереснее.

– Нет, транссексуалка. Она принимает женские гормоны и поэтому так выглядит.

– Ты вечно думаешь о трансвеститах, транссексуалах. Я прошел через это в Париже в пятидесятых. Тебе неплохо было бы отправиться за консультацией в Американский легион.

– Американский легион?

– Вот именно. Они там тебя бы подправили… Или, может быть, к психоаналитику, может, ты нуждаешься в нем.

– Я уже думал об этом, – сказал я, чтобы показать, что хочу измениться. – Вы когда-нибудь ходили к психоаналитику?

– В колледже. Когда умерла моя тетушка. Я был в депрессии. Виделся с психоаналитиком один раз, и он немедленно сдался. Сказал моей матери: «Он собирается делать что хочет, мы ничем не можем ему помочь». Он был прав.

– Есть ли у васкакой-нибудь совет для меня?

– Не греши больше. Не греши против своего тела. Следуй Библии. Работай. Работай над своей душой. И молись о просветлении. Может быть, и мне достанется немного просветления, поскольку мы живем в одной квартире.

Я уставился на Генри. Его руки лежали на руле. Глаза смотрели на дорогу. Он любил меня. Ему было бы жаль расстаться со мной.

Мы припарковались около променада на Брайтон-Бич. Было чудесное майское воскресенье: жаркое, но не душное, небо в облаках. Пляж уже начал заполняться людьми – они лежали на полотенцах и пледах. Океан был спокойным и синим, как небо над ним.

Вокруг было множество пожилых людей, прогуливающихся или сидящих на скамьях: ссутулившиеся мужчины с морщинистыми, отрешенными лицами, не слишком умными, но прекрасными из-за старости; пожилые женщины в симпатичных платьях, с толстыми руками, которые приготовили тысячи вкусных блюд. Брайтон-Бич напоминал Европу, но в отдалении я уже видел циклон с Кони-Айленда.