– Поцелуй его, – сказала она.

Я нежно взял ее пенис в руку и поцеловал сбоку, а она рассмеялась и бросилась на кровать. Я сделал что-то немыслимое, извращенное, поцеловать ее было словно поцеловать электричество.

– Снимай одежду, – сказала она. Я так и сделал, а потом хорошенько глотнул вина и лег на нее. Так, обнаженные, мы лежали в моей кровати, целовались и терлись друг о друга. Она была совершенна и прекрасна. Я целовал и целовал ее тысячи раз. Мне казалось, что я влюблен в нее.

Она взяла в руки мой пенис и погладила его, потом потянула мои руки к своему. Он не был по-настоящему твердым из-за гормонов. Вдруг я почувствовал что-то в его основании. В тусклом свете я разглядел шрам. Он был прямо рядом с лобком.

– Что случилось? – спросил я. Возбуждение мгновенно прошло. Я испугался.

– Клиент укусил две недели назад, – сказала она. В ее голосе звучала злость. Она жалостливо посмотрела на свой пенис. – Я ходила к доктору. Он сказал, что все будет в порядке.

– Почему он укусил тебя?

– Не знаю. Он курил крэк. Он был ненормальный. Было много крови.

– Что ты сказала доктору?

– Что я так проснулась.

– Он тебе поверил?

– Да. – Она начала почесывать шрам.

– Не чеши, – сказал я, словно мамочка. Марию обидели. Она казалась такой юной и уязвимой. Наши отношения окрасились в темный цвет. Мы больше не целовались. Клиент укусил ее. Я был клиентом.

Она захотела пить и, взяв мой стакан, стоявший рядом с кроватью, отправилась на кухню. Я слышал, как вода течет из крана. И вдруг сквозь шум воды за дверью прозвенели ключи Генри. Генри дома, подумал я, и на меня нахлынуло привычное счастье. Правда, только на одно мгновение. Мне было двадцать шесть лет, конечно, у меня не мог случиться сердечный приступ, но мое сердце обуяла паника. Меня охватил такой же абсолютный ужас, как перед тем, как я протаранил светофор на Третьей авеню.

Я выбежал на кухню, чтобы вытащить Марию оттуда, спрятать ее в шкафу. Я рассчитывал, что Генри будет долго искать нужный ключ. Я с силой, молча схватил ее за руку, боясь, как бы Генри нас не услышал. Она сердито посмотрела на меня – мы только что говорили о клиенте, который ее укусил. Легкое звяканье ключей за дверью ни о чем ей не говорило. Я же слышал все. Она оттолкнула меня. Дверь открылась. Я отпрыгнул. Прикрыл наготу руками. Генри увидел ее, не меня, и вскрикнул. Это был высокий, нехарактерный для него крик. Такого крика я от него не ожидал, он привел меня в ужас. У Генри была маленькая сумка с вещами на одну ночь. Он бросил ею в Марию, защищаясь инстинктивно, решив, что она вломилась в квартиру. Но промахнулся.

– Твою мать! – вскрикнула Мария. Она, однако, была смелая девушка.

Генри стоял в дверном проеме, его мгновенная слепота, вызванная страхом, прошла. Он осознал, что Мария голая и бояться ее нечего. Он шагнул вперед и тут увидел меня. Его глаза пробежали по моему обнаженному телу, моим дурацким рукам, защищающим пенис.

– Генри… мне жаль, – хрипло прошептал я.

Он посмотрел на Марию, на ее груди и пенис. Она прошла в мою комнату.

– Вон отсюда! – крикнул Генри и с силой хлопнул дверью.

Я рванул в свою комнату. Мария уже одевалась. Я тоже натянул одежду. Я ощущал себя бесконечно слабым, и все равно у меня было такое холодное чувство, что все превосходно. Что я должен был все разрушить.

– Ты траханый больной! – прокричал Генри из своей комнаты. Я никогда не слышал, чтобы он использовал слово «трахаться» раньше. Затем он бросил что-то, послышался звон стекла.

– Убирайся подобру-поздорову! Вали отсюда! – В его голосе звучала злоба, но также и слабость, отвращение, дрожь.

– Вот козел, – сказала Мария. Я чуть ее не ударил. В то же время я знал, что она не понимает.

Мы подошли к входной двери. Я осмелился на мгновение заглянуть в комнату Генри, свет у него был погашен. Он стоял ко мне спиной. Он разбил винную бутылку о шкаф. На оранжевом ковре лежали осколки зеленого стекла.

Мария мечтала поскорее отвязаться от меня, и я ее не винил, но я не мог оставаться один и поэтому предложил купить ей что-нибудь поесть. Она согласилась – должно быть, была голодна.

Мы пошли в греческую закусочную на углу Восемьдесят шестой и Второй. Официанты глазели на нее. Для меня она была девушкой, а для них, наверное, чем-то особенным, и они это улавливали. И все-таки она была юной Королевой, которой уже хватало мужества не заботиться о том, что люди глазеют на нее. Мы устроились в дальней кабинке. В некоторых кабинках еще сидели люди. Было приблизительно час ночи.

– Не надо было приводить меня к себе, – сказала Мария беззаботно и одновременно прагматично.

– Он не должен был вернуться, – объяснил я.

– Должно быть, он влюблен в тебя, если так разозлился. Он ревнует.

Она сказала это с уверенностью, глядя в меню, как будто разговаривала со своей подружкой.

– Нет. Предполагалось, что я не должен никого туда приводить.

– Но если он не хочет тебя для себя, какое ему тогда дело?

Было слишком сложно что-либо объяснять. Я не мог рассказать ей о первом правиле этой квартиры: никакого блуда. И все-таки я слышал, что она сказала. Но если Генри любил меня, тогда я все разрушил. Он думает, что я болен. И тем не менее я также чувствовал странное и страшное удовлетворение оттого, что он увидел Марию. При свете с лестницы она выглядела прекрасной.

Мария заказала жареные куриные крылышки и съела их с огромным удовольствием. Мне нравилось смотреть, как она ест. В виде исключения я был взрослым. Мне хотелось сказать ей, что нельзя есть такую жирную пищу поздно вечером. Но она молода, думал я, она сможет справиться с этим и не потерять своей красоты. Сам я пил чай. Боялся, что, если съем что-нибудь, меня вывернет.

Она ела молча, но я нуждался в собеседнике.

– О чем ты думаешь? – спросил я.

– О своем шоу. Завтра вечером я буду на балу. Интересно, хорошо ли я буду выглядеть.

Нас только что выбросил из квартиры истеричный старик, а Мария думала о своем шоу. От этого она понравилась мне еще больше. Она не испытывала стыда и не была подавлена тем, что случилось.

– Я буду выглядеть отлично, – заявила она с уверенностью. – Так разоденусь, что обязательно произведу впечатление, потому что я впечатляющая личность. Все увидят, что у меня есть характер.

После куриных крылышек она заказала большой салат и полила его густой русской подливкой.

– Я могла бы съесть одну подливку, – сказала она.

Я гадал, что из нее вырастет. Мне нравилось, что она ест овощи.

– Ты очень красивая, – сказал я. – Как тебе кажется, ты всегда будешь женщиной?

– Возможно.

– А когда станешь старше?

– Просто уйду со сцены, накоплю денег и сделаю операцию. Надеюсь, тогда я уже выйду замуж. У нас будет дом, но не в Нью-Йорке или в Пуэрто-Рико, а где-нибудь в хорошем месте… вроде Вайоминга или Огайо. Я хочу поселиться там, где красиво.

Она съела кусок торта и выкурила сигарету, которую стрельнула у официанта. Официант улыбнулся ей. Она ему понравилась. Я фантазировал, как заработаю много денег и она станет моей постоянной подружкой. Я бы заплатил за ее операцию и помог ей сделаться женщиной. Купил бы ее любовь.

Я спросил, ходит ли она еще в школу. Да, она ходила в специальную школу в Виллидже, где к Королевам относились нормально. Но не слишком часто, потому что жила в Бронксе с тетушкой. Родители ее до сих пор оставались в Пуэрто-Рико.

Мы вышли из закусочной. Я гордился тем, что накормил юное создание. Мне нравилась Мария, и я спросил ее номер телефона, но она ответила, что не может ходить на свидания из-за тетушки. Она сказала, что мы сможем видеться у «Салли».

Я хотел взять ей такси до Бронкса, но она отказалась, решив ехать на метро. Она считала, что оно для нее безопаснее.

– Я умею за себя постоять, – сказала она.

– Но почему ты не хочешь взять такси?

– Не люблю тратить деньги сразу после того, как заработала их.