– Да.

– Ну что ж, ты научился крайне необходимой вещи – жертвовать раздолбанную машину Еврейскому обществу. Гак что не стоит беспокоиться. Это лучшее, что могло с тобой случиться. Иметь машину в городе – слишком экстравагантно. Мне она нужна ради свободы, но тебе свобода нужна не так, как мне.

Генри был великодушным и понимающим. Он даже частично принял вину за аварию на себя, приписав ее моему контакту с его домом. Я рассказал ему, что ожидал, что на меня будут орать, как орал бы на меня отец. В некотором роде я хотел, чтобы Генри поступил так и я в конце концов получил наказание за то, что совершил. Но он не стал унижать меня. Он поехал прятаться в Нью-Джерси.

Я зашел в кулинарию, поздоровался с Роберто, а затем направился в «Терру». Проскользнул прямехонько в свой кабинетик. Мэри не было. Сел за стол и просмотрел накопившуюся почту от моих корреспондентов по всей стране. Мои дамы скучали по мне.

Я позвонил Джорджу со своего телефона, чтобы не идти к нему в кабинет. Его не было на месте, так что я оставил послание на автоответчике. Потом начал отзваниваться по телефонам: дела шли хорошо, все больше музеев собирались купить подписку на «Терру» в качестве подарка своим сотрудникам. Я значительно увеличил оборот фирмы. Но, разговаривая со своими телефонными подругами, я все ждал, что меня вызовут в кабинет к Джорджу и наконец-то поставят вопрос о пропавшем бюстгальтере. Я полагал, что Джордж больше не звонил мне домой, потому что хотел лично посмотреть мне в глаза.

Наконец это случилось: он остановился у моего кабинетика и попросил зайти. Пока я шагал по короткому коридору за его спиной, я чувствовал свой запах. Это был страх с примесью горелого, словно крендельки у уличного торговца. Я прижал локти к ребрам, чтобы не дать запаху распространиться.

Мы сели, и Джордж спросил:

– Как ты себя чувствуешь? Мы очень беспокоились.

– Выздоровел на девяносто процентов, хотя все еще не – много кашляю, – сказал я.

– Как конкретно произошла авария? – Джордж почесал костистый тонкий нос и поднял брови в патрицианской заботе. Ему было всего лишь лет тридцать пять, и у него все волосы были целы, но манеры он имел стариковские.

– Честно сказать, – ответил я, – замечтался, как дурак, и проехал на красный свет. Вина целиком и полностью моя.

– У меня то же самое, – кивнул Джордж. – Медитирую во время вождения. До сих пор везло, все еще жив… Послушай, мы подписали тебе карточку с пожеланиями выздоровления, но она куда-то затерялась. Наверное, сунул ее в почту. – Он вручил мне голубой конверт. Я подумал, нельзя ли использовать непогашенную марку. Взял конверт, не открывая.

– Большое спасибо.

– Я хотел поговорить с тобой еще кое о чем. – Джордж на мгновение запнулся и потупил взгляд.

За долю секунды я составил про себя речь: «У меня сексуальные проблемы. Я просто хотел посмотреть на бюстгальтер Мэри, но не смог от него оторваться. Убытки возмещу, плюс премия за моральный ущерб, и я отправлюсь к консультанту».

Джордж продолжал, улыбаясь:

– Я хотел дать тебе кое-какую редакторскую работу. Нужно отредактировать рукопись, которая пришла по почте. Мы в последнее время были все перегружены. Думаю, ты справишься. Это интереснее, чем просто телефонные продажи. – Он улыбнулся. Он чувствовал себя начальником – благодетелем, обращающимся к многообещающему подчиненному. Он не знал, что упустил с крючка извращенца. Я горячо поблагодарил его за оказанное доверие.

Вернувшись к себе, я подумал, что Мэри, очевидно, ничего не сказала. И даже если заподозрила меня, то, должно быть, решила, что это просто-напросто паранойя – думать, что тихий, хорошо одетый сотрудник может быть настолько безумен, чтобы украсть бюстгальтер.

Уверившись, что преступная страсть сойдет мне с рук, я все-таки винил себя из-за денег, которые Мэри потеряла. Я позвонил в магазин дамской одежды.

– The Limited, – отозвался молодой женский голос.

– Не могли бы вы проконсультировать меня, – прошептал я. – Мне нужно сделать подарок на день рождения моей девушке, но у меня ограниченный бюджет. Я хотел бы знать, сколько у вас стоят самые дорогие бюстгальтеры.

Меня охватило возбуждение оттого, что я говорю с женщиной о дамском белье по телефону, но я одернул себя. В какие еще беды мне не хватает впутаться?

Она сказала, что самые дорогие бюстгальтеры стоят сорок пять долларов. Я подумал, не послать ли Мэри анонимно чек на эту сумму, но тогда она заключит, что бюстгальтер украл кто-то, кого она знает, и, конечно, я окажусь первым в списке подозреваемых.

Может, мне купить точно такой же бюстгальтер и поздно вечером подкинуть его ей под стол? Но я не знал размера чашечек. Я мог позвонить Сандре и спросить у нее размер или просто попросить ее переслать бюстгальтер по почте, но я боялся звонить ей: она бы подумала, что я хочу назначить еще одно переодевание. Если же назначить переодевание, просто чтобы увидеть ее, я снова буду обезображен. По почте бюстгальтер будет идти почти две недели, и, когда он неожиданно появится под столом у Мэри, подозрения опять падут на меня.

Так или иначе, звонить Сандре следовало после того, как я окончательно поправлюсь. Да и угроза увольнения еще оставалась. Так что я ничего не мог поделать. Я решил не красть больше одежду Мэри, и это было лучшее, что я мог сделать в качестве исправления.

Я открыл голубой конверт, который дал мне Джордж, и отрезал марку, не желая быть расточительным. На карточке был изображен мальчишка, весь перебинтованный и грязный, одетый в футбольную форму. Внутри была надпись: «Выздоравливай. Команда нуждается в тебе».

Это была хорошая открытка для маленького мальчика из футбольной команды. Я не знал, что об этом думать. Неужели меня считают атлетом? Или незрелым? Или это шутка? Неужели моя личность для всех настолько загадочна, что никакая другая открытка не подошла?

Я начал читать банальные приписки, и меня накрыла ужасная волна холода, когда я прочел пожелание Мэри: «Верни бюстгальтер». Это было то самое чертово обвинение. Я собрался бежать из офиса.

И вдруг осознал, что вместо «Верни бюстгальтер» написано «Возвращайся быстрей». У Мэри был неразборчивый почерк. Я был словно леди Макбет, которая видит кровь там, где ее нет.

Генри избегал судебных чиновников больше недели, хотя Марта, по его словам, не желала принимать беглеца, поскольку не считала его пребывание настоящим визитом.

Он вернулся, когда из Куинсборо ему переслали два чека для оплаты. Он заплатил судебным приставам, его имя вычеркнули из списка наиболее злостных должников, и теперь его «кадиллак» мог безопасно катить по улицам Нью-Йорка. Но как только он заплатил судебным приставам, налоговая служба США удвоила свои усилия, чтобы заставить его заплатить налоги за последние восемь лет. Он был отчаянным неплательщиком. Ему и в самом деле приходилось жить согласно собственной поговорке: «Через беды к еще большим бедам».

Налоговая служба посылала ему бесчисленные письма, ему также звонили раз в неделю. Генри перестал отвечать на телефонные звонки. Трубку брал я. Мне было велено отвечать, что доктор Гаррисон за границей.

– Меня преследуют мытари! – вскричал он однажды вечером, глядя на конверты из налоговой службы.

Желая отвлечь его от проблем, я спросил:

– Что вы преподаете в этом семестре?

– То же, что и всегда, – «Композицию и выразительные средства». Но я подумываю предложить кое-какие изменения. Курс об идеалах. Студентам придется прочесть Бытие, Исход и Матфея, «Капитал» и «Майн кампф». Но мне никогда не позволят этого сделать. Где угодно, только не в городском университете. Поднимут страшный крик. Скажут: он нацист и коммунист. Никто не обратит внимания на литературную ценность курса. А зря. Студенты должны видеть, что есть что. Конечно, я постарался бы показать, что Библия – это хорошо, а остальное плохо. Но мне никогда не позволят прочесть этот курс. Моя жизнь не имеет смысла. Она будет отдана налогам и судьям… А судьи кто? Уилсон? Конечно, ты этого не знаешь. Его погубили проблемы с налогами. Так же, как погубят и меня.