Он повесил трубку и позвал меня.

– Мы должны отметить то, что ты нашел работу. Пойдем сегодня в оперу.

– Отлично, – обрадовался я. – Но ведь опера – дорогое удовольствие?

– Не будь таким пошлым, – сказал он. – Мы не платим. Аристократия никогда не платит. Ты увидишь, как это сработает, когда мы туда попадем.

Я был в восторге оттого, что Генри хочет сделать что-то вместе со мной. Приблизительно в восемь часов вечера мы оба были готовы, одетые в блейзеры и плащи цвета барракуды. На плаще Генри было несколько грязных пятен, но они, похоже, его не волновали.

Мы вышли из квартиры и направились к автомобилю Генри, который я увидел в первый раз через три недели совместного проживания. Я предложил отправиться в «паризьене» но он захотел поехать в своем «скайларке».

Мы с Генри являли собой атипичное домашнее хозяйство, в котором имелось две машины и два индивидуала-владельца. Представление о том, что у жителей Манхэттена нет машин, как выяснилось, просто-напросто миф. Количество машин, припаркованных на ночь на улицах Верхнего Истсайда, оказалось поразительным. Более того, автомобили существовали не сами по себе, вокруг них клубилось тайное мощное население – их владельцы, которые повиновались непреложным законам парковки. Эти невидимые люди шныряли поздним вечером или рано утром туда-сюда, передвигая свои машины, словно усердные фермеры, пашущие поле один день с одной стороны, а следующий – с другой. Я был одним из таких автофермеров, как и Генри.

Когда мы вышли на Девяносто третью, начал моросить мелкий дождик. Автомобиль Генри стоял на Девяносто пятой, и я не удивился, когда увидел, что «скайларк» является автомобильной версией его квартиры. Он был грязным и помятым. Крыша вся в пятнах, а переднее и заднее стекла завалены барахлом.

Дождь слегка моросил, так что мы не должны были промокнуть. Но Генри яростно искал ключи, которые каким-то образом исчезли на просторах его личности за те несколько кварталов, которые мы прошли от квартиры.

– Проклятие дома Гаррисонов, – сказал он. – Ключи уносят духи.

Пока он рылся в карманах, я заметил, что покрышки автомобиля лысые и в них не мешало бы подкачать воздух. А черные номера – из Флориды.

– Почему у вас флоридские номера?

– Там единственный тест – на загрязнение, и страховка дешевая. Я не смог бы водить в Нью-Йорке. Во Флориде больше симпатизируют нам, бедняжкам.

Наконец он нашел ключи, открыл дверь со стороны пассажира и полез через переднее сиденье, со стонами и драматическим ворчаньем, к рулю. Когда я сел в машину, Генри объяснил мне:

– Я могу позволить себе только одну работающую дверцу.

Он снял красную трубу с рулевого колеса и повернул ключ зажигания. Но автомобилю сдвинуться с места не удалось. Генри попробовал снова, и снова безуспешно.

– Нужна минутная передышка, чтобы найти в себе мужество давить на педаль, – сказал он. Мы посидели так: тихо и терпеливо, дождь струйками стекал по ветровому стеклу. Генри спросил: – Сколько стоит страховка в Нью-Джерси в наши дни?

– Много, я думаю. Но не для меня – мой автомобиль старый и у меня чистые права.

– Да, ты аккуратный, словно фармацевт. Застилаешь постель каждый день. Мне надо брать с тебя пример.

– Хорошо, что вы смогли получить дешевую страховку во Флориде и при этом даже не жить там.

– Я живу там, временами. Езжу в Палм-Бич каждую зиму. С середины декабря до 1 марта. Я тебе не говорил, но теперь, когда у тебя есть работа, я уверен, что смогу доверить тебе квартиру… Если наш договор будет продолжен.

Новость, что Генри собирается оставить меня одного в квартире, подействовала неприятно.

– Почему вы ездите во Флориду? – спросил я. Я был задет его заявлением в особенности потому, что только что мы решили провести вместе первый вечер.

– Именно там зимой в разгаре социальная жизнь – я должен следовать за своим кругом.

– Вы ездите туда на машине? – удивился я. «Скайларк» казался ни на что не годным.

– Да. Мой автомобиль проделывал этот путь четыре года подряд.

– По дороге останавливаетесь в отелях?

– Только первую ночь. Когда я оказываюсь достаточно далеко к югу, разбиваю лагерь.

– Разбиваете лагерь?

– Да. У меня есть палатка. Я люблю быть в контакте с природой. В идеале я бы предпочел проводить каждый день лежа у моря, глядя в небо и на воду и ничего не делая. – Генри сделал паузу, представляя себе свое идеальное существование, затем продолжил: – Да, контакт с природой в течение дня. Но по вечерам… когда приходит ночь, я предпочитаю ходить на бал-маскарад.

Он снова повернул ключ, и «скайларк» ожил.

– Где вы останавливаетесь в Палм-Бич? – спросил я. Я испытывал разочарование, но уже смирился с мыслью о том, что он уедет.

– У меня там несколько подруг, леди, – сказал Генри, и по его тону было понятно, что он не хочет вдаваться в специфические детали. Затем он несколько диким образом выскочил на дорогу. Когда он нажал на педаль газа, в автомобиле немедленно запахло выхлопными газами. – Механик сказал мне, что выхлопы разрушают клетки мозга, – заметил он. – Я думаю, это хорошая вещь. Мудрым людям известно, что самое лучшее – вообще не думать. А с мертвыми мозговыми клетками как будешь думать? Так что результат тот же.

Мы открыли окна и рванули по Девяносто пятой ули – це, свернув затем в сторону Пятой авеню. Генри был невосприимчив к нуждам других автомобилистов. Он занял две полосы. Дождь неожиданно усилился, и дорога стала скользкой. Пришлось включить стеклоочистители, но «дворник» работал только с моей стороны. Генри грубо навалился на меня, чтобы выглянуть наружу. Я нервно зарыл правую ногу в кучу использованных кофейных чашек и газет, рефлексивно нажимая на воображаемую педаль тормоза, пристегнулся ремнем безопасности и сказал:

– Не думаете ли вы, что вам тоже следует воспользоваться ремнем безопасности?

– Я не из робких, не то что вы, представители молодого поколения.

Я был немного напуган тем, как он вел машину, и недостатком видимости. Мы пересекали парк на Семьдесят девятой улице.

– Разве можно ездить с лысой резиной? – спросил я.

– Послушай, – ответил Генри, раздосадованный недостатком у меня мужества, – как сказал Наполеон: «Если насилие неизбежно, расслабься и получи удовольствие».

Я расслабился и почувствовал, как прекрасно мчаться через Центральный парк с мокрыми, темными деревьями по обе стороны дороги, формирующими туннель вдоль каменных стен. Это было так, словно ворвался в лес.

– Как чудесно проезжать через парк, – сказал я.

– Так же чудесно, как решиться иметь детей, – отвечал Генри. – Начинаешь воспринимать вещи заново.

Мы без аварии добрались до Линкольн-центра и даже нашли место для парковки. Генри рассчитал так, чтобы мы прибыли как раз перед концом первого акта. На заднем сиденье автомобиля лежал зонт, под которым мы вдвоем прошагали к открытой площадке. Скрытый зонтом Генри объяснил мне, как проделывается вся операция.

– Когда кто-то выходит, ты говоришь ему: «Простите, вы уже уходите?» Если ответ «да», ты спрашиваешь: «Могу ли я взять ваш билет?» И убедись, что получил корешок на повторный вход, – если ты его не получишь, билет ничего не стоит. Понял? Корешок на повторный вход – в этом весь резон.

– Почему люди уходят после первого акта? Разве это не пустая трата денег?

Генри объяснил мне, что нашей целью являются люди, которые не любят оперу. Поэтому они уходят после одного акта, не обращая внимания на потраченные деньги. Это либо туристы со Среднего Запада, которые просто не могут вынести такое испытание, либо определенный тип извращенцев, которые думают, что это очень стильно – немного послушать оперу, а потом отправиться обедать. Но даже в том случае, когда люди планируют уйти со спектакля, они по привычке берут с собой корешки на повторный вход, потому что не хотят беспокоиться из-за билетеров.

Мы вошли в театральный вестибюль с высокими стеклянными стенами, и Генри распределил наши позиции. Он будет стоять внутри и сторожить эскалатор, который ведет во внутренний гараж. Я же должен ждать снаружи и останавливать тех, кто выходит на площадку.