С самого начала, когда Фотерджилл только обратился к публике за предложениями, аукцион пошел совсем не так, как миссис Трентам представляла его себе, планируя свои действия. Ничто из того, что она почерпнула за предыдущие недели у Кристи, не могло подготовить ее к финальному исходу, который был провозглашен Фотерджиллом всего через шесть минут после начала: «Продано за двенадцать тысяч фунтов миссис Джеральд Трентам».
Выставив себя на всеобщее посмешище, она была вне себя от ярости, даже несмотря на то, что ей удалось заполучить в свои руки художественный салон и нанести ощутимый удар Ребекке Трумпер. Но все это досталось ей слишком дорогой ценой, и теперь она не была даже уверена, а найдется ли у нее вообще столько денег, чтобы оплатить то, во что она влипла.
После восьмидесяти дней душевных терзаний по поводу обращения за нужной суммой к мужу или даже к отцу она в конечном итоге решила пожертвовать залогом в тысячу двести фунтов и отступиться. В противном случае ей пришлось бы рассказать мужу о том, что произошло в тот день на Челси-террас 1.
Радовало только то, что теперь ей не придется прибегать к услугам Сотби, когда настанет время распорядиться украденной картиной.
Из месяца в месяц миссис Трентам регулярно получала письма от сына, вначале из Сиднея, а затем из Мельбурна, с информацией о его успехах. Но чаще всего в них содержалась просьба прислать еще денег. Чем крупнее становилось их дело, пояснял Гай, тем больше ему требовалось дополнительного капитала, чтобы обеспечить свою долю участия. Всего за четыре года через Тихий океан в банк Сиднея перекочевало около шести тысяч фунтов, но миссис Трентам совсем не сожалела о них, ведь Гай делал такие успехи в своей новой профессии. Она также была уверена в том, что, как только ей удастся уличить Чарлза Трумпера в воровстве и лжи, ее сын сможет вернуться в Англию с восстановленной репутацией, даже в глазах его отца.
И затем неожиданно, как раз тогда, когда миссис Трентам начала считать, что подходит время приводить в действие следующую часть ее плана, из Мельбурна пришла телеграмма. Обратный адрес, стоявший на официальном послании, заставил миссис Трентам без промедления отправиться в этот далекий город.
Когда за ужином в тот вечер она сообщила Джеральду о том, что собирается отправиться к Антиподам при первой возможности, ее слова были встречены с вежливым безразличием. Это было неудивительно, ибо со времени визита в военное министерство, состоявшегося свыше четырех лет назад, муж почти никогда не упоминал имени Гая в разговорах. О существовании их первенца напоминали лишь его фотография в парадной форме, стоявшая на ее столике в спальне, да Военный крест, который Джеральд разрешил оставить на каминной доске.
Что касалось Джеральда, то для него существовал теперь только Найджел.
Джеральду Трентаму было хорошо известно, что жена говорит всем его и своим друзьям, что Гай является компаньоном крупной брокерской фирмы, занимающейся продажей скота по всей Австралии. Однако он давно уже перестал верить в эти рассказы и даже не слушал их. И, когда время от времени в почтовом ящике на Честер-сквер появлялось письмо с хорошо знакомым почерком на конверте, Джеральд Трентам не интересовался успехами своего старшего сына.
Очередным пароходом на Австралию был «Оронтес», отправлявшийся из Саутгемптона в следующий понедельник. Миссис Трентам отправила телеграмму по адресу в Мельбурне и сообщила расчетное время своего прибытия.
Пятинедельное путешествие через два океана показалось миссис Трентам нескончаемым еще и потому, что большую часть времени она предпочитала оставаться в своей каюте, не желая заводить случайных знакомств с теми, кто находился на борту, или, хуже того, встретить кого-нибудь, кто знал ее. По этой причине она отклонила несколько приглашений на ужин в кают-компании.
Когда пароход прибыл в порт Сиднея, миссис Трентам, передохнув в городе всего одну ночь, тут же отправилась в Мельбурн. С вокзала «Спенсер-стрит» она домчалась на такси до больницы «Ройал Виктория», где дежурная сестра сообщила ей, что ее сыну осталось жить всего неделю.
Ей немедленно было разрешено увидеть его, и полицейский проводил ее в специальный изолятор. Стоя у его койки, она с недоверием смотрела в лицо, которое едва могла узнать. Волосы на голове Гая были такими редкими и седыми, а морщины на коже настолько глубокими, что ей показалось, что она стоит у смертного, одра своего мужа.
Врач сказал, что такое состояние является обычным после того, как приговор вынесен и человек осознал, что отсрочки не будет. Простояв у койки почти час, она ушла, так и не вытянув ни слова из сына. За все это время больничный персонал даже не заподозрил, что на самом деле творилось в ее душе.
Этим вечером миссис Трентам сняла комнату в тихом загородном клубе на отшибе Мельбурна и, прежде чем уединиться в ней, задала всего один вопрос молодому хозяину-эмигранту мистеру Синклэру-Смиту.
Следующим утром она посетила старейшую адвокатскую контору Мельбурна «Ашгарт, Дженкинз энд компани».
— В чем ваши проблемы? — спросил молодой человек, показавшийся ей излишне фамильярным.
— Я хочу побеседовать с вашим старшим компаньоном, — ответила миссис Трентам.
— Тогда вам придется подождать в приемной, — было сказано ей.
Какое-то время миссис Трентам сидела в одиночестве и ждала, пока мистер Ашгарт освободится и примет ее.
Старший компаньон — пожилой человек, которого по одежде можно было принять скорее за адвоката из «Линкольнз Инн Филдз», чем с мельбурнской улицы Виктории, выслушал молча ее печальную историю и согласился взяться за решение любой проблемы, которая может возникнуть по делу Гая Трентама. В этой связи он пообещал немедленно обратиться за разрешением на перевозку тела в Англию.
Миссис Трентам навещала сына в больнице всю неделю до самой его смерти. Хотя они говорили совсем мало, она все же узнала об одной проблеме, не решив которую нельзя было возвращаться в Англию.
В среду, во второй половине дня, она вновь посетила адвокатскую контору, чтобы посоветоваться с Ашгартом относительно того, что ей удалось узнать в последнее время. Пожилой адвокат предложил клиентке стул и внимательно выслушал ее откровения, изредка помечая что-то в блокноте. Когда миссис Трентам закончила, он долго молчал, прежде чем дать свой ответ.
— В этом случае необходимо изменить фамилию, — предложил он, — если вы хотите, чтобы никто не узнал, что у вас на уме.
— Необходимо также, чтобы некоторое время нельзя было выяснить, кто является ее отцом, — сказала миссис Трентам.
Старый адвокат нахмурился.
— В этом вам придется в значительной мере полагаться на… — он заглянул в блокнот, — мисс Бенсон.
— Заплатите мисс Бенсон столько, сколько необходимо, чтобы она молчала. Все финансовые вопросы решайте через Куттса в Лондоне.
Старший компаньон кивнул и в течение следующих четырех дней не вставал из-за стола раньше полуночи, чтобы успеть завершить оформление бумаг, необходимых миссис Трентам до ее отъезда в Лондон.
Смерть Гая Трентама была засвидетельствована в присутствии врача в три минуты седьмого 23 апреля 1927 года, и на следующий день миссис Трентам отправилась в свой обратный скорбный путь в Англию в сопровождении гроба. Утешало ее лишь то, что на всем континенте осталось только два человека, которым было известно то же, что и ей. Одним из них был престарелый джентльмен, который вскоре уходил в отставку, а другим — женщина, которая теперь могла провести остаток жизни в такой роскоши, которая несколько дней назад ей и не снилась.
Миссис Трентам сообщила мужу телеграммой только минимум информации, который она сочла необходимым, прежде чем так же тихо и анонимно отправиться назад в Саутгемптон. Ступив на землю Англии, она поехала прямо домой на Честер-сквер, где кратко посвятила мужа в подробности происшедшей трагедии. Выслушав ее, он с неохотой согласился с тем, чтобы поместить в «Таймс» следующее объявление:
