Когда утро наконец прошло, Дафни отправилась в сопровождении Перси обедать в «Ритц». Просмотрев в сотый раз список приглашенных и гимны, которые будут исполняться на церемонии, они перешли к деталям предстоявшего в этот день мероприятия.

— Я очень надеюсь, что нам не будут задавать заумных вопросов, — сказала Дафни. — Ибо в одном я уверена точно — я не смогу ответить ни на один из них.

— О, я уверен, что мы не попадем в затруднительное положение, старушка, — заверил ее Перси. — И это не оттого, что я посещал подобные вечеринки когда-либо прежде. Мы, Уилтширы, никогда не отличались этим, — добавил он со смехом, который был похож у него на кашель.

— Ты должен избавиться от этой привычки, Перси. Если ты намерен смеяться, то смейся. Если собираешься кашлять — кашляй.

— Как скажешь, старушка.

— И прекрати называть меня старушкой. Мне всего двадцать три, и мои родители нарекли меня вполне приемлемым христианским именем.

— Как скажешь, старушка, — повторил Перси.

— Ты совершенно не слушаешь, что я говорю, — Дафни посмотрела на часы. — А теперь нам пора отправляться. Лучше не опаздывать на такое событие.

— Совершенно верно, — ответил он и попросил официанта принести счет.

— Вы имеете представление, куда мы направляемся, Хоскинз? — спросила Дафни, когда тот распахнул перед ней заднюю дверцу «роллс-ройса».

— Да, миледи, я взял на себя смелость проехать по этому маршруту, когда вы и его светлость находились в Шотландии в прошлом месяце.

— Соображаешь, Хоскинз, — сказал Перси. — Иначе мы могли бы кружить там до конца дня.

Когда Хоскинз завел машину, Дафни взглянула на человека, которого любила, и подумала о том, каким счастливым был ее выбор. По правде говоря, она избрала его еще в шестнадцатилетнем возрасте и ни разу не усомнилась в правильности своего выбора, даже если сам он и не подозревал об этом. Она всегда считала Перси добрым, отзывчивым и мягким, и уж если не красавцем, то достаточно видным собой. Каждую ночь она благодарила Бога, что ему удалось вернуться с этой кошмарной войны без единой царапины. Узнав от Перси, что он отправляется с полком шотландских гвардейцев во Францию, она провела три самых несчастных года в своей жизни. С этого момента ей стало казаться, что каждое письмо, каждое сообщение и каждый звонок только и могут, что нести в себе известие о его гибели. Многие пытались ухаживать за ней в его отсутствие, но все их попытки оказались тщетными, поскольку Дафни, подобно Пенелопе, ждала возвращения своего избранника. Страхи за его жизнь покинули ее только тогда, когда она увидела его спускавшимся по трапу в Дувре. Дафни на всю жизнь запомнила слова, произнесенные им в первый момент их встречи.

— Подумать только, я вижу тебя, старушка. Какое совпадение с моими мечтами, ты не представляешь.

Перси никогда не рассказывал о героизме своего отца, хотя некролог в «Таймс» по случаю гибели маркиза занимал добрую половину страницы. В нем описывалось, как в ходе боевых действий на Марне он в одиночку уничтожил германскую батарею, за что был посмертно удостоен выдающейся военной награды — ордена «Крест Виктории». Когда месяц спустя был убит на Ипре старший брат Перси, она осознала, как много семей страдают от этой войны. Теперь Перси унаследовал титул двенадцатого маркиза Уилтширского. Десятого и двенадцатого разделяли лишь несколько недель.

— Вы уверены, что мы едем в правильном направлении? — спросила Дафни, когда «роллс-ройс» въехал на Шафтсбури-авеню.

— Да, миледи, — ответил Хоскинз, который, очевидно, решил обращаться к ней как к маркизе, несмотря на то что они с Перси еще не были официально женаты.

— Он лишь помогает тебе свыкнуться с этой мыслью, старушка, — предположил Перси, прежде чем опять закашляться своим смехом.

Дафни была чрезвычайно довольна, когда Перси сказал ей, что собирается подать в отставку, чтобы заняться семейными поместьями. Как она ни восхищалась им, когда он был в своей темно-синей форме гвардейца, ей хотелось выйти замуж за фермера, а не за солдата. Ее никогда не привлекала возможность провести жизнь в Индии, Африке или где-нибудь в колониях.

Свернув на Малет-стрит, они увидели большую группу людей, поднимавшихся по каменным ступеням величественного здания.

— Это, наверное, и есть здание совета, — воскликнула она, словно натолкнувшись на неведомую доселе преграду.

— Да, миледи, — ответил Хоскинз.

— И хорошо запомни, Перси… — начала Дафни.

— Да, старушка?

— …что ты не должен раскрывать рта, пока с тобой не заговорят. В данном случае, мы будем находиться в не совсем привычной обстановке, и мне не хочется, чтобы кто-либо из нас попал в глупое положение. А теперь вспомни, где у тебя лежат приглашение и специальные билеты с указанием наших мест?

— Я помню, что я их клал куда-то. — Он начал шарить по карманам.

— Они лежат в левом внутреннем кармане вашего пиджака, ваша светлость, — сказал Хоскинз, останавливая машину возле здания.

— Да, конечно же, они здесь, — воскликнул Перси. — Спасибо, Хоскинз.

— Рад услужить, ваша светлость, — произнес Хоскинз.

— Идем вслед за всеми остальными, — инструктировала Дафни, — и делаем такой вид, как будто посещаем подобные мероприятия каждую неделю.

Они миновали нескольких швейцаров и привратников в форме, прежде чем клерк проверил у них билеты и провел к ряду «М».

— Я никогда раньше не сидела так далеко в театре, — заметила Дафни.

— Я лично только однажды старался держаться так далеко от сцены, — признался Перси. — И это было, когда на ней находились немцы. — Он опять закашлялся.

Дальше они сидели молча и смотрели перед собой в ожидании каких-либо событий. Сцена пустовала, если не считать четырнадцати стульев, два из которых, стоявшие в центре, были похожи на троны.

В два пятьдесят пять на сцене появились десять мужчин и две женщины, одетые все, как показалось Дафни, в длинные черные женские платья с пурпурными шарфами вокруг шеи. Они прошли по сцене медленно извивающейся колонной и заняли предназначенные им места. Свободными остались только два трона. Ровно в три звук фанфар на галерее музыкантов возвестил о прибытии короля с королевой. Все присутствовавшие встали при их появлении и продолжали стоять, пока исполнялся национальный гимн.

— Берти выглядит очень хорошо, учти, — сказал Перси, опускаясь на свое место.

— Прошу тебя, тише, — прошептала Дафни. — Его больше никто не знает.

Пожилой мужчина в длинной черной мантии — единственный, кто остался стоять, дождался, когда все усядутся, сделал шаг вперед и, поклонившись королевской чете, обратился с речью к аудитории.

Когда почетный ректор сэр Расселл Уэлс проговорил уже довольно значительное время, Перси поинтересовался у своей невесты:

— Как может человек, забросивший латынь еще в четвертом классе, воспринимать эту галиматью?

— Я сама смогла выдержать этот предмет только год.

— Тогда ты тоже не помощник, старушка, — прошептал Перси.

Кто-то из сидевших впереди обернулся и взглянул на них с осуждением.

Всю оставшуюся часть церемонии Дафни и Перси старались сидеть тихо, хотя Дафни время от времени приходилось класть руку на колено Перси, удерживая его от беспокойного ерзания на жестком деревянном стуле.

— Хорошо королю, — шептал Перси. — У него такая большая подушка для сиденья.

Наконец наступил момент, ради которого они были приглашены сюда.

Почетный ректор, зачитывавший фамилии по списку, добрался до буквы «Т» и объявил: «Бакалавр искусств миссис Трумпер из Бедфордского колледжа». Аплодисменты зазвучали чуть ли не вдвое громче, как случалось каждый раз, когда получать диплом из королевских рук выходила женщина. Бекки присела перед королем в реверансе, и он повязал ей поверх мантии то, что в программе значилось как «пурпурный капюшон», вручив после этого пергаментный свиток. Она вновь сделала реверанс и, отступив на два шага назад, возвратилась на свое место.

— Даже у меня не получилось бы лучше, — произнес Перси, разразившись аплодисментами. — И никаких призов угадавшему, кто репетировал с ней это маленькое представление, — добавил он.