Убедившись, что перехватила мой взгляд, миссис Трентам медленно встала и с безмятежным видом поплыла на выход.

Следующим утром пресса неистовствовала по нашему поводу. И несмотря на то что мы с Чарли не делали никаких заявлений, наша фотография красовалась на первых полосах всех газет, кроме «Таймс», рядом с маленькой картиной «Дева Мария с младенцем». О Каналетто почти не вспоминали и уж конечно не помещали изображения этого полотна.

Человек, выступивший с обвинением, бесследно исчез, и вся история могла бы на этом закончиться, если бы монсеньор Пьер Гуишот, епископ Реймский, не согласился дать интервью Фредди Баркеру, коммерческому корреспонденту «Дейли телеграф», раскопавшему, что Гуишот был священником в той церкви, где когда-то висела картина. Епископ подтвердил Баркеру, что картина действительно таинственным образом исчезла во время первой мировой войны, и, что более важно, он сообщил о краже в Лигу наций, ответственную за воплощение в жизнь Женевской конвенции, требовавшей возвращения украденных произведений искусства их законным владельцам после прекращения военных действий. Далее епископ заявлял, что он, конечно же, узнает картину, если когда-нибудь увидит ее вновь. Колорит, манера письма, безмятежность лица девы — вся эта гениальная композиция Бронзино останется в его памяти до последнего дня жизни. Баркер старательно приводил в статье каждое сказанное им слово.

Корреспондент «Телеграф» позвонил мне в кабинет за день до появления интервью и сообщил, что газета за свой счет намерена пригласить выдающегося священнослужителя в Лондон, чтобы тот своими глазами посмотрел на картину и развеял всякие сомнения относительно ее происхождения. Паши юридические консультанты предупредили нас о том, что было бы неразумно с нашей стороны не позволить епископу взглянуть на картину. Отказ в этом был бы равносилен признанию того, что мы что-то скрываем. Чарли согласился без всяких колебаний, сказав лишь: «Пусть епископ посмотрит картину. Я уверен, что Томми не уносил из церкви ничего, кроме каски германского офицера».

На следующий день Тим Ньюман, с которым мы уединились в его кабинете, предупредил нас, что если епископ Реймский опознает в картине оригинал Бронзино, то преобразование компании Трумперов в акционерное общество задержится по меньшей мере на год, тогда как аукцион может вообще никогда не оправиться после такого скандала.

В следующий четверг епископ Реймский прилетел в Лондон. В аэропорту его встречала куча фотокорреспондентов, чьи лампы-вспышки не прекращали свою работу до тех пор, пока монсеньор не отбыл в Вестминстер, где он должен был остановиться в качестве гостя архиепископа.

Епископ согласился посетить галерею в четыре часа того же дня, и любому, кто был в этот день на Челси-террас, могло показаться, что здесь намерен появиться сам Фрэнк Синатра. Большие толпы людей собирались на обочинах и терпеливо ждали прибытия священника.

Я встретила епископа на входе в галерею и представила его Чарли, который смиренно склонил голову и поцеловал сановное кольцо. Мне показалось, что епископ несколько удивился тому, что Чарли оказался католиком. Я нервно улыбнулась нашему посетителю, лицо которого имело непроходящий красный оттенок, появляющийся от неумеренного потребления вина. Он проплыл по коридору в своей длинной сутане вслед за Кэти в мой кабинет, где его ждала картина. Баркер, репортер из «Телеграф», представляясь Симону, смотрел на него так, как будто имел дело с подпольным дельцом, и, когда тот попытался завести с ним беседу, даже не удостоил его своим вниманием.

Епископ прошел в мой маленький кабинет и взял предложенную ему чашку кофе. К этому времени картина уже стояла на подставке и была по настоянию Чарли вставлена в свою старую черную рамку. Мы молча сидели вокруг стола, пока епископ рассматривал картину.

— Вы позволите? — спросил он, протягивая рули.

— Конечно, — ответила я и передала ему маленький холст.

Я внимательно наблюдала за его глазами, когда он держал перед собой картину. Было похоже, что его больше интересовал Чарли, которого он никогда прежде не видел, чем сама картина. При этом он также поглядывал на Баркера, во взгляде которого, в отличие от него самого, светилась надежда. Наконец епископ переключил свое внимание на картину, улыбнулся и, похоже, застыл, очарованный Девой Марией.

— Что скажете? — не вытерпел репортер.

— Прекрасно. Даже неверующий не останется равнодушным.

Баркер тоже заулыбался и записал его слова в блокнот.

— Вы знаете, — добавил священник, — у меня с этой картиной связано так много воспоминаний, — он замолчал, и мне показалось, что сердце у меня остановится, прежде чем он продолжит, — но, увы, должен сообщить вам, мистер Баркер, что это не оригинал, а всего-навсего копия хорошо известной мне мадонны.

Репортер перестал строчить.

— Всего лишь копия?

— Да, к сожалению. Превосходная копия, сделанная молодым учеником великого мастера, как мне кажется, но, тем не менее, копия.

Баркер не в силах был скрыть свое разочарование и, отложив в сторону свой блокнот, похоже, собирался протестовать.

Епископ поднялся и поклонился в мою сторону.

— Сожалею по поводу доставленного вам беспокойства, леди Трумпер.

Я тоже встала и проводила его к выходу, где нас опять поджидало сборище газетчиков. Репортеры замерли в надежде услышать от священника что-то важное, и мне показалось в тот момент, что это доставляет ему удовольствие.

— Это подлинная вещь, епископ? — донеслось из толпы.

Он едва заметно улыбнулся.

— Это действительно портрет благословенной девы, но именно этот образец является всего лишь копией и не такой уж важной. — Не добавив к этому заявлению больше ни слова, он забрался на заднее сиденье автомобиля, который увез его прочь.

— Какое облегчение, — заметила я, как только автомобиль скрылся из виду. Чарли нигде не было видно. Бросившись назад в кабинет, я нашла его там с картиной в руках. Мы находились в кабинете одни.

— Какое облегчение, — повторила я. — Теперь жизнь может вернуться в нормальное русло.

Ты понимаешь, конечно, что это настоящий Бронзино, — произнес Чарли, глядя мне в глаза.

— Не говори глупостей. Епископ…

— Но ты видела, как он держал ее? — спросил Чарли. В подделку не станешь так впиваться. И потом, я видел его глаза, когда он пришел к решению.

— К решению?

Да, относительно того, стоит ли эта любимая им дева того, чтобы разрушать наши жизни.

— Так что же, мы имели в своих руках шедевр и сами того не подозревали?

— Похоже, что так, хотя я до сих пор не пойму, кто мог взять картину в церкви.

— Уж конечно не Гай…

— А почему нет, он скорее мог оценить ее, чем Томми.

— Но как Гай обнаружил, где она оказалась, не говоря уже о том, какова ее подлинная ценность?

— На мысль об этом его могли навести ротные записи или случайное упоминание в разговоре с Дафни.

— Но это все равно не объясняет того, как он узнал, что это оригинал.

— Согласен, — сказал Чарли. — Мне кажется, что он и не знал этого, а лишь рассматривал картину как еще одно средство, чтобы дискредитировать меня.

— Тогда как узнала эта чертовка?..

— У миссис Трентам было несколько лет, чтобы случайно узнать об этом.

— Боже милостивый, но при чем здесь Китти?

— Ни при чем. Это был всего лишь отвлекающий маневр миссис Трентам, чтобы отвести внимание от себя.

— Эта женщина готова на все, только чтобы уничтожить нас?

— Боюсь, что да. И ясно лишь одно: она отнюдь не удовлетворится, когда узнает, что ее тщательно продуманный план в очередной раз рухнул.

Я без сил опустилась на стул рядом с мужем.

— Что мы будем делать теперь?

Чарли продолжал сжимать в руках маленький шедевр, как будто боялся, что кто-то может забрать его у него.

— Мы можем сделать только одно.

В тот же вечер мы подъехали на автомобиле к дому архиепископа и остановились у входа для торговцев.