Действительно, поверх стены можно было различить гигантский барьер из затемненного стекла, который тянулся на сотни футов вверх, и конца ему было не видно. Поверхность отражала небо, и чем выше, тем менее видимой она становилась, пока и вовсе не растаяла в вышине.

Яго направил повозку вниз по склону холма, и путешественники въехали в ремонтный туннель, освещаемый рядами люминесцентных ламп, которые источали тусклое голубоватое свечение. Ева, распахнув рот, с изумлением разглядывала светильники.

— В чем дело, Ева? — удивился Калеб. Может, там, на крыше туннеля, что-то поразительное, а он не замечает?

— Какой свет… — пролепетала Ева.

— А, лампочки? — уточнил Калеб, показывая наверх. — Похоже на энергосберегающие галогенки.

— Да-да, — отозвалась Ева. — Они такие красивые, правда?!

— Прежде чем ответить, мой юный друг Калеб, — шепнул ему Яго, — полезно держать в уме, что Ева ни разу в жизни не покидала пределов «Парка Прошлого». Кроме «Прошлого» она еще ничего не видела и не знает. — Обычным голосом он продолжил: — Тут полным-полно интересного, Ева! Вот подожди, скоро лес увидишь…

Ева и Яго спали, как обычно, в повозке. Калеб тоже попытался уснуть на сиденье, закутавшись в бархатный занавес. Юноша думал о Еве. Странная девушка, ужасно старомодная, вежливая такая и, насколько можно судить, удивительно милая. Он и в самом деле кое-что почувствовал при первой встрече. Глаза у них обоих и впрямь похожи, к тому же девушка поразительно красива. Она напомнила Калебу викторианских фарфоровых кукол — безупречные создания, которыми можно любоваться в музее или в антикварной лавке.

Яго посчитал, что лучше переждать ночной дождь здесь и выехать на главную дорогу перед рассветом. Машин в этот час еще не будет, тем меньше шансов, что кто-нибудь заметит повозку. Наконец Калеб уснул под шелест дождя у выезда из туннеля… Давненько он не слышал подобных звуков.

Яго проснулся еще до света. Заварил чай. У выезда из туннеля брезжило молочное утро. Он вдруг вспомнил:

— Я только что понял, Ева! Ты сейчас увидишь первый в своей жизни настоящий рассвет!

Ева тут же вскочила. В тонкой ночной сорочке она чувствовала себя танцовщицей на канате.

— Как хочется посмотреть! — воскликнула она и бегом бросилась к выходу. — Идем же!

— Догонишь ее? — предложил Яго Калебу.

— Она чокнутая, — буркнул тот.

— Знаю, — весело откликнулся Яго.

Калеб потрусил по сырому ремонтному туннелю. Ева стояла далеко впереди, там, где некогда пролегала автострада — четырехрядное шоссе, совсем пустое. Гладкий асфальт все еще влажно поблескивал после ночного дождя. Небо светлело. Девушка разглядывала высокую синеву, разбавленную белыми облаками. Ветерок трепал ей волосы.

— Дорога не мощеная, Калеб, — проговорила она, по-прежнему уставившись в небо. — Почему?

— Снаружи все дороги гладкие. Булыжные мостовые остались теперь только в «Парке Прошлого».

Они постояли рядом, разглядывая светлеющее с каждой секундой небо.

— Как красиво! — прошептала Ева.

— Посмотри туда. — Калеб указал на восток, на плоскую, покрытую низкорослым кустарником равнину, откуда дул легкий ветерок.

И тут Ева увидела, как небо вдали порозовело и поверх этого розового вырвалось вдруг яркое золотое пламя, словно пожар, позолотивший облака!

— Рассвет, — объяснил Калеб.

Ева широко раскинула руки, отпрыгнула от Калеба и закружилась на месте; белая сорочка развевалась вокруг ее изящных лодыжек.

— Мой первый настоящий рассвет! — улыбнулась она.

— Умница моя! — Яго вывел из туннеля лошадь, уже запряженную в повозку. — Ты только посмотри, как она двигается! Лучшая девушка в мире.

Примерно через полчаса неспешной езды они свернули с широкого пустого шоссе и поехали по изрытой колеями грунтовке, тянувшейся до зеленого горизонта. Вскоре над головами путешественников сомкнулись первые ветви деревьев; Яго тронул поводья и остановил возок под древесными кронами.

— Здесь так чудесно пахнет и такая красота! Я, кажется, расплачусь! — выдохнула Ева.

Ева спрыгнула с повозки, стащила за собой Калеба, и они рванули по мокрой траве в чащу леса, под своды лесных гигантов. Ветер трепал им волосы. Миллионы листьев шуршали у них под ногами, кружились вокруг них на бегу. Они умчались далеко-далеко, и Яго с повозкой вскоре пропал из виду где-то за деревьями. Наконец они остановились и рассмеялись, с трудом переводя дух.

Вскоре за ними примчался встревоженный Яго, но, увидев, как им весело, сам вскарабкался на дерево, уселся на ветке и принялся осыпать их оранжевой листвой. Пелау притащила повозку и остановилась неподалеку. Яго спрыгнул с ветки, распряг лошадь и принялся распаковывать багаж. Ева кинулась ему помогать, Калеб же остался на месте.

— Забавно, что вы примчались через весь лес именно сюда, на это самое место, — заметил Яго. — Я ведь здесь всегда останавливаюсь. Вот и Пелау сама пришла сюда с повозкой. Деревья высокие, их много, можно тренироваться, а вот там, чуть поодаль, есть ручей. Мы как будто попадаем в другой город, город деревьев… — Он посмотрел на Калеба. — Ты, кажется, хорошо ладишь с этим потеряшкой, с юным Калебом?

— Да, — подтвердила Ева. — Странно, мы как будто давным-давно знакомы!

Воздух в лесу был намного свежее. Со всех сторон ощущалось таинственное присутствие древесных гигантов. Казалось, это великаны простирают руки вверх, к настоящему, живому небу.

Они сидели у костра, недалеко от повозки. Ужинали рисом с шафраном, рыбой и фруктами, и даже выпили немного вина из погреба мистера Лейтона, которое Яго заранее охладил в ручье. А после наблюдали, как сгущается самый настоящий закат. В сумерках ухали совы и пели невидимые птицы.

Когда совсем стемнело, Яго взял фонарь и пошел искупаться в ручье. Калеб с Евой сидели рядышком, вдыхали ароматы листвы и прохладного ночного воздуха, разглядывали небо.

— Настоящие звезды… — прошептала Ева. — Не отражения на куполе, а настоящие миры, в сотнях световых лет от нас…

С некоторых пор у меня стали появляться странные ощущения, как будто память внезапно спотыкается и выскальзывает на свободу… Меня это пугает. Однажды я рассказала Яго, что у меня бывают непонятные, непрошеные видения. Прежде никому о них не говорила… Уверена, что бы ни случилось со мной перед тем, как я оказалась в мансарде у Джека, то загадочное нечто, которое вызвало у меня потерю памяти, теперь возвращается и преследует меня.

В нашу первую ночь в лесу я ночевала в повозке, а Яго с Калебом спали снаружи, под навесом. Я долго лежала и вслушивалась в ночные шорохи, думала о Псалтыре и Калебе. С Калебом я испытывала робость, но в то же время рядом с ним мне было уютно. Мы ночевали порознь, в лесу, среди полночных шорохов, под звездами в огромном небе.

Воздух пьянил ароматами прелой листвы, дымом тлеющего костра. Повозка шевельнулась, как будто кто-то встал на железную ступеньку у входа. Я приподнялась на постели. Сквозняк качнул парусиновый полог, взъерошил мне волосы. Передо мной, кутаясь в бархатный занавес, стоял дрожащий Калеб. Бледные плечи покрылись мурашками.

— Что с тобой, Калеб? — встревоженно спросила я.

— Прости, — отозвался он. — Мне надо было увидеть тебя.

Он приблизил свое дрожащее лицо к моему.

— Я понимаю, Калеб. Не извиняйся.

— У тебя сердце бьется, слышно.

— Ну тебя.

Я взяла его за руки и крепко прижала его ладони к своему горлу. Он не двигался, шее стала жарко от его тепла. Я закрыла глаза, откинула голову назад и застыла. Он тоже ждал.

— Крепче, — тихо попросила я.

Он разомкнул пальцы и отнял руки.

— Я не понимаю, — пробормотал он. — Разве тебе не больно?

— Я сама не понимаю, — ответила я. — Мне просто хочется, чтобы ты крепче сжал меня за шею. Как будто…