— Ну? — грозно начал он.

— Парнишка его пырнул, молодой паренек в черном костюме, в маске вроде черепа, всю голову закрыл ею, волосы черные, сам тощий, сбежал он…

Полицейский развернулся к толпе Зевак.

— Нечего тут смотреть, расходитесь, не нарушайте порядок!

Он принялся разгонять их жезлом. Зрители, ворча и возмущаясь, разбрелись с места происшествия и растаяли во влажном тумане.

— Надо полагать, ты мне сейчас расскажешь, что труп «пригодится», — тихо произнес полисмен.

— Очень пригодится, — подтвердил оборванец и выудил небольшую пачку белых банкнот, перевязанных красным шнурком.

— Аж настолько? — уточнил полицейский.

— Аж настолько, — согласился оборванец.

Полисмен взял банкноты.

— В таком случае я сообщу в рапорте, что к моему приходу тело исчезло. Мы отпечатаем описание преступника на плакатах «Разыскивается» и немедленно организуем их расклейку.

— Так будет лучше всего, — согласился оборванец. — Вам следует ловить этих юных головорезов. Они понимают только одно наказание.

Он провел рукой в перчатке по горлу и закатил глаза. Полисмен кивнул, поправил фуражку, запрятал рулончик банкнот во внутренний карман и пошел прочь от тела, под горку.

Через несколько секунд после его ухода буквально из ниоткуда возникли остальные нищие. Все вместе они приподняли вымокший труп слепого старика из канавы. Из какого-то темного прохода выкатили старые больничные носилки и тяжело плюхнули тело на потертую деревянную поверхность. Один из оборванцев набросил на труп кусок дерюги, натянул поверх своих обносков опрятный больничный халат и покатил носилки по узкой боковой улочке, а остальные тем временем разбрелись восвояси.

Калеб перебежал через дорогу и врезался в скопление людей на той стороне улицы. Оборванец кричал за его спиной:

— Задержите, он убийца! У него на руках кровь!

Юноша обернулся, заметил, что за ним бежит еще какой-то нищий, но помчался дальше, не останавливаясь.

Калеба обвинили в убийстве, а ведь это конечно же здесь карается смертной казнью. Его могли бы повесить, а если нет — то нищие за ним бы все равно охотились, а когда поймали, то в конце концов заткнули бы навсегда. Он буквально чувствовал веревку на шее, нож в сердце и побежал быстрее, протискиваясь сквозь волнующиеся скопления пешеходов. Бежал под дождем, вниз с холма. Бежал обратно, к пустым и длинным извивающимся улицам, туда, где были котлованы, черные пустоты, арки в железнодорожной насыпи. Он быстро посмотрел назад; преследователи еще не показались из-за угла.

Калеб вдруг поскользнулся на влажном тротуаре, едва не упал и чудом ухитрился втиснуться под темный и глубокий арочный свод. Перевел дух. Вскоре на дороге появились три оборванных бандита. Беглец наблюдал, затаив дыхание, упершись ладонями о колени. Двое пробежали мимо его укрытия, даже не взглянув туда, где он скрючился. Третий, чуть поотстав, остановился и сунул голову под темный свод, пригнулся и пролез во влажную темноту. Его силуэт на секунду нарисовался в тусклом свете, на фоне прохода, а потом фигура двинулась сквозь сумрак прямо туда, где, чуть дыша и стискивая кулаки, застыл Калеб. Юноша сделал несколько шагов назад, очень осторожно поднимая ноги, переставляя их как можно тише по влажным камням мостовой. Позади него открылось нечто вроде туннеля, с низким сводчатым потолком из замшелого влажного кирпича. Калеб нащупал скользкую стену и стал бесшумно пробираться назад. Он пригнул голову и углубился еще дальше в темноту. Потом нащупал какую-то тесную нишу в стене, пробрался в нее, скрючился на корточках и стал ждать.

Сердце гулко билось. Он зажмурился и постарался собраться с мыслями. Принялся считать про себя, потом начал заново. Кто-то искал его под гулкими сводами, ворчал и шумно топал. Шаркал и бил по стенам.

— Выходи, засранец в черепе! Лучше покажись сейчас же! Не вынуждай меня искать.

Судя по голосу, это был широкоплечий молодчик с зонтом.

Калеб теперь дышал ровнее. Он прислушался: с низких арочных сводов капало. Глаз беглец не открывал; боялся, что стоит только открыть — и он увидит молодчика прямо перед собой, терпеливо выжидающего под потрепанным зонтиком, точно кошка, охотящаяся за мышонком, выбирающая, когда же убить. А если крепко зажмуриться — его не заметят и не найдут. Мысль была дикая, неразумная, но юноша вцепился в нее так же крепко и безрассудно, как его несчастный отец цеплялся за уверенность в том, что всегда отыщет верную дорогу с помощью своего внутреннего компаса. Послышалось какое-то царапанье… кажется, незнакомец зонтиком тыкал в стену совсем рядом с ним. Резкий металлический скрежет, короткие и сильные удары по кирпичной стене возле головы. Беглеца спасло только то, что он забился в щель. Шаги зашаркали по камням прочь. Наступила тишина.

Калеб еще долго сидел, скорчившись у влажной кирпичной стены. Теперь ему некуда было идти, не к чему стремиться. Во всем этом огромном, мрачном, душном, многолюдном, насквозь фальшивом городе у него не было друзей, не к кому обратиться. Калеб с ужасом понял, что даже не знает адреса того места, где праздновали Хэллоуин. Он не запомнил, что там было написано на приглашении, чем именно хвастался его отец перед миссис Буллок. Дом, где они остановились, располагался во многих милях отсюда, в Ислингтоне. Юноша смутно представлял, как туда вернуться; для этого предстояло ехать на поезде. Станция находилась не так уж и далеко, но оборванные бандиты наверняка стерегут его возле входа — это ведь самое очевидное место, так что туда идти не стоит.

Калеб встал и потянулся. Мысли и чувства путались. Он подумал о преступниках, таких как Фантом. «Парк Прошлого» печально славился уличными головорезами. Даже отец, некогда высокопоставленный сотрудник корпорации «Баксоленд», так называемый «идеолог и вдохновитель», не сумел себя защитить и теперь пополнит жестокую статистику преступлений «Прошлого». Скорее всего, отец погиб, и его обобранный до нитки труп валяется где-то в придорожной канаве.

Ни один человек в этом мире не знал, где сейчас Калеб. Юноша вдруг ощутил безумную, жестокую свободу, как будто кто-то снял с него тяжелый груз.

Он шумно выдохнул, словно выпуская разом все вдохи и чувства, сдерживаемые за последний час. Прислонился к кирпичной стене. Он был свободен, мог сбежать от самого себя, если бы только захотел! Он наконец-то в самом деле вырвался из своей чересчур распланированной, слишком безопасной и упорядоченной современной жизни. Он мог бы поселиться здесь, затеряться во всем этом сумрачном, туманном беспорядке, сбежать, как многие, по слухам, убегали в «Прошлое» до него. Он мог бы сделаться кем угодно, стать не просто обычным мальчишкой из чистого пригорода, а превратиться в искателя приключений, солдата, вора, тайного убийцу, жаждущего мести. Эти мысли, возбуждающие, поразительные, стремительно проносились где-то глубоко в мозгу, голова кружилась, идеи роились на уровне подсознания, затмевая пережитые ужас и потрясение.

Все, что осталось ему в данной версии действительности — только тот наряд, который был на нем, пригоршня тяжелых монет в кармане, да заржавленные карманные часы слепого старика, которые по-прежнему болтались на обрывке грязного шнурка. Оказывается, Калеб так и не выпустил их из крепкой хватки. Он подошел поближе к выходу, туда, где было чуть светлее, и внимательно взглянул на часы. Слепец снял стеклянную крышку с циферблата, чтобы время можно было определять по стрелкам, на ощупь. Калеб поднес часы к свету и прислушался: все еще тикают. Затем перевернул и посмотрел на оборот. На корпусе была выгравирована какая-то надпись. Калеб попытался различить слова в тусклом свете. Послюнявил кончик пальца и провел по серебристому металлу, стирая грязь. Надпись, выбитая изящными каллиграфическими буквами, гласила: