Мать захлопала в ладоши, словно Элизабет выиграла в лотерее.
Видимо, Джордж Мэндер заметил, что появилась лазейка, и не растерялся.
— Если не возражаете, я мог бы забрать вас сегодня же, так вам не придется ехать на поезде. А завтра я пошлю за вашими чемоданами.
Мать ощетинилась: вспомнила о репутации своей девочки. «Опоздала, на годы опоздала», — подумала Элизабет.
— Миссис Росс, моя экономка, готова приютить Элизабет, пока она не найдет жилье, — без запинки произнес Джордж Мэндер.
Значит, они с Верой обо всем договорились.
Когда они вчетвером вышли на крыльцо, вокруг «даймлера» кружила целая ватага детей, а мальчишки Аблетты сидели в канаве и тыкали пальцами в шины. По всей улице люди спешно выставляли за порог молочные бутылки, загоняли домой малышей и кошек, переговаривались с соседями, несмотря на адский холод, и мели подъездные дорожки, хотя на Рингстед-роуд давно не осталось листьев.
— До свидания, моя дорогая, до скорого свидания! — пропела мать, целуя Элизабет в щеку. Вот теперь за ними точно наблюдала вся улица.
Джордж Мэндер словно не замечал многочисленных зрителей. Он пожал руку мистеру Моулу, потом миссис Моул и открыл дверцу для Элизабет. Когда «даймлер» покатил по улице, соседи замахали Элизабет, а она помахала в ответ. Некоторые махали платками, будто она королевская особа. Дети бежали за бледно-желтой машиной, кричали и улюлюкали. Слов Элизабет не разобрала — вероятно, это было просто шумовое сопровождение.
«Даймлер» свернул с Рингстед-роуд к побережью и покатил по дороге, которой пять дней назад ехали Элизабет и Тоби.
Пять дней назад она не могла дышать от тоски по Кенту. Впереди не было ничего, кроме призрака надежды. Пять дней назад она не стояла перед студией на Фицрой-стрит, где наконец поняла, что Майкл ее забыл.
Элизабет мяла и прикладывала к глазам платочек. Джордж Мэндер наверняка заметил, но не стал ни расспрашивать, ни утешать, и Элизабет в очередной раз мысленно поблагодарила его за тактичность.
Когда Элизабет проснулась, на ее коленях лежал плед. Вероятно, она спала около часа, потому что в синеватом сумраке над Саут-Даунс плавала золотая луна, а фары «даймлера» бороздили тьму.
— Спасибо, мистер Мэндер. Спасибо, Джордж… — сказала Элизабет.
Позади оставалась одна миля за другой, вечер уступал права ночи. Элизабет и Джордж не разговаривали. Тишина салона, холодный воздух и тепло пледа превращали обычную поездку в мечту. Дорога состояла из плеска воды, мелькания голых ветвей во мраке, шелеста очерченных инеем листьев, деревьев, что тянулись к звездам, точно белые руки скелетов, меловых ворот, зайца, скачущего по подмороженной стерне. Луна была уже высоко, сжималась, уплотнялась и серебрила холмы.
У Лима дорога подобралась вплотную к равнине Ромни-Марш, и вот она, пожалуйста, тянется от Хайта до Рая, плоская как тарелка, тысяча перламутровых квадратиков-пастбищ, размежеванных канавами. В лунном свете овчарни и родильные оцарки, коттеджи и амбары превратились в черные линии и кляксы. А дальше до самого горизонта простирается Английский канал, мерцающий, как пласт угольной пыли.
Дорогая Элизабет!
Хорошо бы ты уже устроилась в жизни, хотя я рада, что у тебя есть работа. Плавильня в Кенте, по-моему, до смерти скучно, но, пожалуй, лучше, чем ничего.
Я здорова, только устаю. Роды уже скоро. Артур всячески мне помогает, но ответственность за здоровье малыша лежит в первую очередь на мне. Мы хотим сына.
Доктор говорит, я — сосуд, в котором зреет драгоценное вино. Ты бы видела, я настоящая бочка! В парижские платья мне уже не влезть, но Артур говорит, я была слишком худой, и сейчас я сама вижу, что это неженственно. В ту пору я вообще не понимала обязанностей жены, не чувствовала, что со своими недостатками и слабостями можно и нужно бороться.
Женское счастье зиждется на преданности мужу и стране. У меня были глупые представления о том, на что я имею право, но сейчас я понимаю: любовь нужно заслужить. Вот выйдешь замуж и сама все поймешь.
Я забыла про твой день рождения, но ты ведь не обиделась? Из-за беременности я не только потолстела, но и поглупела. Слава богу, Артур терпелив и мирится с моей дуростью.
Сейчас у нас есть кухарка, повар, два садовника, парень, который ухаживает за собаками, и, разумеется, Хеде. Люди готовы работать чуть ли не бесплатно, и мы стараемся нанять больше прислуги.
Не думай обо мне плохо, но на прошлой неделе я уволила садовника. Я попросила срубить несколько елок, которые загораживают сад, а он сказал: уничтожать лес — дурная примета. Бедняга искренне верил, что от этого пострадает малыш. Глупости, правда?
Этот садовник пожилой, и я четко и ясно объяснила ему, что прошу срубить лишь несколько деревьев, а не весь лес, и что елки не знают о моей беременности. Боюсь, некоторые слуги нарочно прикидываются туповатыми, а этот наотрез отказался выполнить мою просьбу.
Артур очень занят и справедливо считает, что слугами должна заниматься я. Теперь я понимаю, что он имел в виду, когда говорил об упрямстве людей и их готовности коснеть в невежестве и лени.
Как ни больно и ни прискорбно, но Артуру пришлось сказать маме и папе Ландау, что мы им больше не рады. Я даже колыбель вернула. Артур говорит, из-за таких, как его родители, Германия и пала так низко, а нам нужно думать о ребенке.
Мы слышали новости об ужасной ситуации в Америке. Виной всему жадность и евреи, нам нужно извлечь из этого урок. В Германии мало сочувствуют американцам, однако биржевой крах сказывается и на нас: компании банкротятся, люди теряют работу.
Слава богу, есть путеводная звезда, которая указывает немцам путь. Наш вождь, его зовут герр Адольф Гитлер, ярко сияет на темном небе, и мы следуем за ним с надеждой в сердцах. Герр Гитлер лично подписал благодарность Артуру за вдохновенные выступления перед общественностью. И обо мне упомянул! Поблагодарил меня за то, что я поддерживаю Артура в работе. Наш вождь понимает женщин не хуже, чем мужчин. (Вообще-то он довольно привлекательный, и если б я не была замужем!..)
После рождения ребенка я не смогу писать много и часто, но я буду думать о тебе и надеяться, что ты, дорогая, тоже найдешь счастье.
В браке я становлюсь лучше и теперь начинаю понимать, как жить, принося пользу. Я нашла свой дом. Я принадлежу Артуру и Германии.
Карен.
1930
19
Дом Джорджа Мэндера, построенный из кентского кирпича и грубо отесанного камня, обладал величием и элегантностью особняка, но был меньше, чем казалось издали, и потому уютен и гостеприимен. Фасад радовал глаз правильными пропорциями, черепичная крыша провисла там, где осели стены. Сзади на ней были и щипцы, и скаты, и вычурные кирпичные трубы.
Глициния у крыльца из мореного дуба отцвела месяц назад, и теперь у дома отросла сплошная зеленая борода, увивая окна. В комнатах благодаря этому почти всегда были умиротворяющие сумерки.
По пятницам Элизабет работала в кабинете Джорджа. Она приезжала из плавильни, раскладывала жалованье по конвертам и уезжала обратно, чтобы выдать работникам. Так сложилось, потому что Элизабет не могла считать среди шума плавильни.
Она разбиралась с деньгами, делала отметки в гроссбухе, потом пила чай в салоне и любовалась садом.
В воскресенье они с Джорджем играли в настольную игру, и фишки до сих пор стояли на поле. Элизабет убрала их в коробку, а игровое поле сложила. Очевидно, мать Джорджа обожала настольные игры с кубиками, потому что в шкафу их набралось видимо-невидимо. Джордж рассказывал, что раньше терпеть их не мог, но сейчас все изменилось.
Миссис Мэндер умерла год назад, и тогда в доме на каждом шагу попадались ее вещи: такие же игровые поля с бегущими наперегонки фишками, шпильки и перчатки, заложенная конвертом книга на пуфе у дивана.
