Я кивнул, хотя плохо представлял себе, что такое морской петух. Мэрилин безжалостно кусала губы.

— Они лежали там такие беспомощные, бились о песок, жадно хватая воздух жабрами и ртом, и умирали, — сказала она.

Мэрилин вложила столько эмоций в свой рассказ, что я сам чуть не расплакался, представляя, как умирают морские петухи, — в связи с этим мне вспомнился рассказ о Типпи.

— Артур долго и серьезно объяснял мне законы рынка, рассказывал, как зарабатывают себе на жизнь рыбаки, которые ловят рыбу для продажи и так далее, а я смотрела, как умирают рыбы, и мне казалось, что я умираю вместе с ними. Поэтому я стала подбирать их одну за одной и бросать в море, хотя это было омерзительно.

Она поежилась.

— Артур некоторое время угрюмо наблюдал, как я спасаю рыбу, затем подошел ко мне и стал помогать, и мы вдвоем побросали в море всю рыбу, которая лежала на берегу… Я была растрогана, понимаешь? Он помогал мне, хотя сам считал, что это глупо, да и не хотел спасать эту рыбу. В ту ночь мы любили друг друга, и я знала, что зачала от него ребенка. — Она кинула на меня горящий взгляд. — Не спрашивай меня, Дэйвид, почему я так решила. Женщины всегда чувствуют это, поверь мне.

— Я верю.

— Нет, не веришь, и ты не прав. — Она глотнула воды и посмотрела в окно. На улице было очень жарко. По тротуару шла женщина, устало толкая перед собой коляску с ребенком. Мэрилин проводила ее взглядом и вздохнула. — Я знала, что забеременела, — сказала она. — И знала также, что мне не удастся родить этого ребенка. Эти умирающие рыбы были каким-то предзнаменованием, ты понимаешь меня?

Я ничего не понимал, потому что не верил в такие вещи, однако согласно кивнул.

— Этот ребенок не должен был родиться, — объяснила она, думая, что я не понял ее.

— Тебе просто не повезло…

— Везение тут ни при чем! — Она крепко сжала под столом мою руку. Ее ладонь была влажная и холодная. — Понимаешь, я недостаточно люблю его. — Должно быть, на моем лице отразилось недоумение, и она добавила: — Я недостаточно люблю Артура, чтобы родить от него ребенка, поэтому ребенок умер.

Я вдруг весь похолодел, но не знал, что сказать, чтобы успокоить ее.

— Ты не виновата в том, что ребенок умер.

— Нет, виновата .

Мы сидели молча, держась за руки. Подошла официантка и подлила нам кофе. На голове у Мэрилин был шарф — дешевый шарф, какой всегда можно купить в магазине “Лэмстонз”. На лице не было косметики, ресницы она тоже не приклеила, брови неухоженные, кожа бледная, перламутровая с голубизной, как будто в синяках. Я не мог отделаться от мысли, что именно так она выглядела бы в этом возрасте, если бы не стала кинозвездой.

— Как Артур переживает все это? — спросил я.

— Он очень мил со мной, но от этого я чувствую себя еще хуже. Ты знаешь, он отложил свою пьесу? Вместо этого пишет для меня сценарий.

— Он очень внимателен.

Она пожала плечами.

— Да, хотя не знаю. Из того, что он мне показал, я вижу, что героиня в его сценарии — это я сама. Вернее сказать, мой образ в его представлении.

— Ты, должно быть, испытываешь неловкость. Могу себе представить.

— Скажи лучше, боль.

— Сценарий-то хороший?

— В этом-то весь кошмар, Дэйвид. Он давно так хорошо не писал. — Он вздохнула. — Ты был прав. Насчет тех записей в дневнике? Они предназначались для сценария, он писал не обо мне. Он сам мне сказал.

По ее тону я понял, что она не поверила Артуру. Я тоже не верил. Думаю, ей просто нужно было убедить в этом саму себя, чтобы хоть как-то наладить семейную жизнь.

— Ты будешь сниматься в фильме по этому сценарию? — спросил я.

— Наверное, — ответила она без особого энтузиазма. — Когда-нибудь. Там есть роль для Гейбла, роль ковбоя. Я всегда мечтала сняться вместе с Гейблом. — Она опять вздохнула. — Но сначала я сделаю другой фильм, иначе я сойду с ума.

— А я думал, тебе нравится быть домохозяйкой.

Она бросила на меня раздраженный взгляд.

— Я не собираюсь все жизнь мыть тарелки, Дэйвид, если ты это имеешь в виду, — резко сказала она. — Билли Уайлдер обещал прислать мне сценарий. Там для меня есть роль девушки, которая убегает от мафии с двумя парнями, переодетыми в женщин… Артур считает, что мне будет полезно сыграть в комедии.

— Я думал, ты ненавидишь Уайлдера.

— Так оно и есть. Но он знает, как работать со мной, а после съемок с Пробковым Мундштуком я больше не собираюсь тратить время на режиссеров-дилетантов. — Рассказывая о своих творческих планах, она несколько приободрилась. — А ты чем занимаешься сейчас? — спросила она.

— Работаю. Развлекаться практически некогда, — ответил я. — Но завтра я вылетаю в Вашингтон.

— Как бы мне хотелось поехать с тобой.

— Это не так-то легко сделать. Я еду туда, чтобы присутствовать на слушании в сенатской подкомиссии, где будет давать показания Хоффа. Для Бобби Кеннеди это исключительно важный момент.

— Да? А я ничего не знаю.

Я коротко рассказал Мэрилин о том, что мне было известно: о том, как обливался потом Дэйв Бек, когда Бобби буквально забросал его вопросами, о кипах документов с показаниями свидетелей и уликами (многие из них были получены не без моей помощи), которые доказывали виновность Бека и его дружков.

— Меня все это очень пугает, — сказала она.

— Хоффа? Профсоюз водителей? Это чисто политический процесс. Кого-то сажают в тюрьму, кого-то переизбирают — таковы уж правила игры.

— Это опасно. Я говорила об этом Джеку.

— Он знает, что делает, Мэрилин.

Она с раздражением покачала головой.

— Нет, не знает. Пожалуйста, скажи ему, чтобы он был осторожен. Очень осторожен!

— Скажу.

Я видел, что она не верит мне.

— Передай ему, что я очень хотела бы иметь от него ребенка.

Я проглотил комок в горле.

— Не думаю, что он будет рад услышать это сообщение из моих уст, Мэрилин.

— Пожалуй, ты прав. Скажи, пусть позвонит мне.

— Хорошо.

— У нас с Джеком был бы красивый ребенок. Я чувствую это прямо вот здесь. — Она положила руку себе на живот. Ногти на ее руке были обломаны, и под ними скопилась грязь. — Его я люблю по-настоящему, Дэйвид, поэтому я смогу родить от него ребенка. Я знаю это. — Она старалась сдержать слезы, но ей это не удавалось. — Я бы очень любила нашего малыша.

— Понимаю, — сказал я.

— Джек был бы его отцом, но ему не обязательно быть им официально, понимаешь? Ему не придется бросать Джеки, признавать нашего ребенка и так далее. Мы оба знали бы, что это наш ребенок, а больше ничего и не надо. Я все обдумала.

— Да, конечно, — отозвался я, надеясь, что мне удалось убедительно выразить свое одобрение.

В Вашингтоне было еще жарче, чем в Нью-Йорке. Я был рад, когда наконец добрался до зала, где заседала подкомиссия сената по правительственным расследованиям, больше известная как комиссия Макклеллана — по фамилии ее несколько вялого председателя. Бобби, сдвинув на лоб очки, сидел за небольшим столом, на котором были разложены документы. Его брат расположился на скамье позади него вместе с другими членами подкомиссии; большинство из них были заняты тем, что старались придать себе внушительный вид солидных государственных мужей, поскольку в зале присутствовали представители прессы и телевидения.

В зале был аншлаг — и в данном случае театральный термин был вполне оправдан, ибо в этот день показания давал Джимми Хоффа. До этого слушания имя Хоффы еще не было широко известно, но оно так часто упоминалось в свидетельских показаниях, что всем было любопытно взглянуть на него.

Хоффа вошел в комнату заседаний, как знаменитый боксер в окружении своих тренеров — в данном случае ими оказались адвокаты. Небольшого роста мужчина, телосложением напоминающий гидрант, задиристый и напряженный. Он жестом поприветствовал Бобби, и тот ответил ему сердитым взглядом.

Незадолго до слушания они встречались за ужином, и, как сообщил мне Джек, встреча прошла не совсем успешно. Бобби отклонил предложение Хоффы померяться силой рук и вместо этого стал задавать ему нескромные вопросы о фиктивных профсоюзных организациях в Нью-Йорке, с помощью которых Хоффа и мафия пытались взять под свой контроль Объединенный совет профсоюзных организаций водителей в Нью-Йорке.