Дэйвид кивнул.

— Он прав. Твой брат отказался отдать свой голос за Рузвельта, хотя уже было ясно, что Фарли проиграл. На Джо оказывали сильное давление, чтобы обеспечить Рузвельту единодушную поддержку, но он оставался непоколебим. Нельзя сказать, что он очень уж симпатизировал Фарли, но он хранил верность своему слову.

— Отец говорит, что Фарли попытается уклониться и будет юлить. Он считает, что Фарли — трусливая, неблагодарная сволочь.

— То же самое он говорил про него и в 1940 году. Я попробую. Когда-то Фарли неплохо относился ко мне.

Бобби поспешно закивал головой, больше не думая об этой проблеме, раз заниматься ей поручено другому. Мэрилин нравились его четкость и деловитость. Он не размахивал руками, но его жесты были очень выразительны. Одевался он не то чтобы небрежно, но просто и удобно — он носил немнущиеся костюмы, рубашки на пуговицах, мягкие кожаные туфли. Волосы у него были длинные, потому что он не мог позволить себе тратить время, просиживая в парикмахерской. Ей казалось, что в этом человеке нет никаких пороков, нет любви к наслаждениям, если не считать того, что каждый год он награждал Этель очередным ребенком.

Он вдруг посмотрел на нее, как будто только что заметил ее присутствие. Она почувствовала, как по ее телу пробежала легкая дрожь, — у него было очень выразительное лицо; казалось, на нем отражаются все его мысли! Во время разговора с Дэйвидом лицо Бобби было резким, все линии четко обозначены, нос — острый, хищный, как орлиный клюв. Теперь, когда он смотрел на нее, черты его лица смягчились, он даже как-то помолодел.

— Извините, что я зашел в вашу спальню без спросу, — произнес он.

— Ну что вы! Меня же там не было, да и вообще. — Он покраснел. Она знала, что на кровати разбросана ее одежда. Неужели он смутился, потому что увидел ее бюстгальтер и чулки? Ведь у него жена и куча детей.

— Я должен был спросить у вас разрешения.

— Ничего страшного.

Он откашлялся. Она заметила, что рукава и воротник его рубашки обтрепались.

— Я ведь даже не знал, что вы здесь. Джек сказал мне об этом у самой двери. Честно говоря, мне эта идея не очень нравится.

— Вы имеете в виду мое присутствие здесь?

— Джек слишком рискует. А теперь, когда он решил бороться за пост вице-президента, это еще опаснее.

— Но я тоже рискую.

— Это не одно и то же.

С этим нельзя было не согласиться. Она и без Бобби хорошо понимала: если станет известно, что политический деятель, католик, у которого жена беременна, крутит роман с кинозвездой, он никогда не сможет стать президентом, да и вице-президентом тоже.

В его глазах она увидела осуждение, и от этого вся напряглась.

— Он не ребенок, — вызывающе сказала она. — Он знает, что делает.

— Мы все уже вышли из детского возраста. — Он говорил с печалью в голосе. — Казалось бы, мы должны перестать делать глупости, но этого не происходит. Постарайтесь не привлекать к себе внимания, хорошо?

— Он добьется этого? Он сможет стать вице-президентом?

— Трудно сказать. Не знаю, выберут ли его вице-президентом, но уверяю вас, президентом он станет. Я помогу ему добиться этого.

Она наклонилась и поцеловала его.

— Я хочу, чтобы мы стали друзьями, — сказала она.

Она испугалась, что он рассердится, но Бобби широко улыбнулся — даже Джек не умел так улыбаться.

— Мы будем друзьями, — ответил он. — Непременно. — На щеке у него остался след от ее губной помады. Она взяла салфетку и стерла пятно, испытывая при этом странное чувство: будто она мать, вытирающая своего ребенка.

— Вот и договорились. — Она взяла его ладонь в свои руки и переплела его пальцы со своими. Такое рукопожатие было частью тайного ритуала, известного всем ученикам средней школы в Ван-Наисе, где она училась в детстве. — Обещаешь?

Такое рукопожатие было ему незнакомо, но значение его он понял прекрасно. Подобные ритуалы существовали не только в Ван-Наисе, но и в привилегированных пансионах Восточного побережья.

— Обещаю, — ответил он, смеясь, но по глазам было видно, что он говорит искренне. Она поняла, что к своим обещаниям Бобби относится серьезно.

Из спальни вышел Джек. Он посмотрел на Дэйвида.

— Отец хочет поговорить с тобой, Дэйвид, — объявил он. — Но предупреждаю, он очень сердит. — Увидев, что она и Бобби сидят, взявшись за руки, он вскинул брови. — Рад, что вы двое… э… нашли общий язык. А что скажет на это Этель?

Бобби покраснел, но отвечать не стал. Она с интересом наблюдала за ними. Казалось, что Бобби, такой несговорчивый и независимый, навечно обречен относиться к Джеку с почтением, как будто вопрос первенства между братьями навсегда был решен еще в детстве — во время многочисленных футбольных матчей, драк и испытаний на силу рук. Джек был старше по возрасту и положению, и спорить тут бесполезно. Она внимательно разглядывала лицо Бобби, пытаясь уловить в нем хоть тень обиды, но так ничего и не увидела. Он преданно любил своего брата, и она подумала, что, наверное, по-другому он и не умеет любить.

— Ну что? — спросил Бобби.

— Хорошо, что я не надеялся получить отцовское благословение, — ответил Джек, уныло улыбаясь. — Я сказал отцу, что перезвоню ему после того, как поговорю с Эдлаем. — Он подмигнул Бобби. — Он наказал мне не лезть за тобой в пекло. “Бобби — горячая голова”, — сказал он.

— Вовсе нет!

— Слушай, не кисни. Он сказал, чтобы я не позволял другим принимать за меня решения. Представляю, как весело будет выслушивать его указания по телефону, когда я буду жить в Белом доме!

Джек расстегнул воротник рубашки и сорвал галстук.

— Бобби, сходи в соседний номер и передай им, что я хочу знать, на сколько голосов мы можем рассчитывать. Эти сведения у меня должны быть до завтрака с Эдлаем. Только мне нужны точные данные, понял? Мне не нужны желаемые цифры. Я хочу знать, на кого мы можем рассчитывать, без всяких “может быть”, “должно быть” и прочих предположений.

Бобби кивнул. Он всегда добросовестно выполнял задания Джека. Дэйвид наконец-то закончил говорить по телефону, и, казалось, ему не терпится исполнить то, что ему поручено. Она только теперь поняла, почему Дэйвид Леман, богатый и влиятельный человек, с таким почтением относится к Джеку Кеннеди и уделяет его делам так много времени. Он делал это не только — и даже не в первую очередь — во имя их дружбы. Дэйвид получал большое наслаждение, играя роль двигателя в политике, имея возможность влиять на политические события. Ему необходимо было чувствовать себя “своим” в мире политиков, играть за большим столом, как говорил Фрэнк, быть в числе крупных игроков.

— Ваш отец говорит, что Эдлай может попытаться подстроить тебе ловушку, выдвинув в кандидаты другого католика, чтобы показать, что у него нет предрассудков, — сказал Дэйвид. — По-моему, он прав.

— Полагаю, Эдлай вполне способен додуматься до такого, — угрюмо произнес Джек. — Это означает, что мы должны немедленно заручиться поддержкой Майка ди Салле и Дэйва Лоренса. Бобби, утром ты первым делом идешь к ним, даже если тебе придется поднять их с постели. Прижми их к стенке, Бобби!

Он потянулся, зевнул и потер руками спину, морщась от боли.

— Пойду вздремну. И тебе надо поспать, Дэйвид. Завтра сумасшедший день. Как ты на это смотришь, Мэрилин?

Джек уверенным жестом потянул ее в спальню, Дэйвид и Бобби остались стоять в гостиной. Он устало сел на кровать и стянул туфли.

— Извини, — произнес он. — Я не ожидал, что все так получится.

— Что делать, дорогой, бывает. — Вся эта суета ей нравилась гораздо больше, чем он предполагал. Как и Дэйвида, ее увлекала активная борьба. Возможно, у них с Джо было бы все иначе, если бы он по-прежнему играл в свой бейсбол, а не сидел у телевизора. А согласившись выйти замуж за Артура Миллера, она, очевидно, не учла, что жизнь писателя — сплошная скука.

Она помогла Джеку раздеться, сняла с себя халат и легла рядом с ним, с наслаждением прижимаясь губами к его щетинистым щекам и чувствуя запах его пота на языке.