— Мэрилин! — В гостиной воцарилась мертвая тишина. Все смотрели на нее с благоговением, даже те, кто хорошо ее знал.

Она стояла в этой тишине, затем улыбнулась ослепительной улыбкой, и комната взорвалась аплодисментами, криками приветствия и свистом. Ради таких моментов она и жила, лучше нее никто не умел вызвать подобную реакцию. Никто не способен был произвести фурор среди людей, занятых в кинобизнесе, — никто, кроме нее, да разве еще Элизабет Тейлор, но даже красота Лиз не могла сравниться с ослепительным серебряно-платиновым блеском, который излучала самая знаменитая блондинка в мире, затмевая всех присутствующих.

Всех, но только не Роберта Кеннеди. Она отметила, что Бобби, несмотря на свою худобу, взъерошенные волосы, как у непокорного подростка, и неотглаженный летний костюм из синтетической ткани, приобретенный в “Сиэрз”, сразу обращал на себя внимание. Он, как и его брат, всегда отличался от окружающих, но его неординарность была выражена еще ярче. Бобби словно был окутан каким-то загадочным ореолом, которым бывают отмечены только необычные, выдающиеся личности, и поэтому заметно выделялся в толпе гостей, как будто излучал такой же ослепительный свет, как и она, — ярко-голубые глаза, крепкое мускулистое тело, распространявшее вокруг себя почти осязаемые волны энергии.

Она медленно спустилась по ступенькам. Лофорд осторожно чмокнул ее в щеку — будучи актером, хотя и не бог весть каким, он умел целовать актрис, не размазывая косметику.

— Мэрилин, дорогая ! — воскликнул Питер. Он уже был немного пьян. — Не зря мы тебя ждали!

— Ждали? — спросила она. — А я думала, что приеду слишком рано?

Лофорд рассмеялся над ее остротой.

— Ты, кажется, уже знакома с господином министром юстиции, — сказал он, стараясь выглядеть радушным хозяином, хотя уже слегка пошатывался.

— О да, конечно, — прошептала Мэрилин. — Добро пожаловать в Лос-Анджелес, господин министр. — Она не была уверена, что именно так приветствуют министров, но такое приветствие звучало вполне почтительно.

Бобби пожал ей руку, покраснев от смущения.

— Пожалуйста, зовите меня Бобби.

Она задержала его руку в своей ладони.

— Ну, значит, Бобби, — сказала она и, по-прежнему не вынимая руки, прошла с ним к столу.

За ужином она полностью владела его вниманием. Поначалу ей пришлось приложить немало усилий, чтобы побороть его упрямство; Бобби никак не хотел поддаваться ее чарам. Но к тому времени, когда со стола убрали тарелки из-под супа, он держался с ней уже более дружелюбно.

— Почему Джек не помогает борцам против расовой сегрегации? — с вызовом спросила она.

— Он делает все, что в его силах.

— Я считаю, это возмутительно, что изуверы из ку-клукс-клана и им подобные безнаказанно забрасывают камнями и убивают людей.

— У нас свободная страна.

— Но только, очевидно, не для негров.

В глазах Бобби блеснул гневный огонек, затем он кивнул.

— Я полностью с вами согласен, — сказал он. — Все это отвратительно. Но Джек победил на выборах с очень незначительным преимуществом. Без поддержки Юга он не сможет победить в шестьдесят четвертом году, поэтому ему приходится действовать осторожно. Он подписал распоряжение о десегрегации государственного жилого фонда, и это вызвало бурю протестов в южных штатах.

— Он обещал сделать это еще во время предвыборной кампании 1960 года, — заявила она.

От удивления Бобби широко раскрыл глаза.

— Надо же, и вы это помните?

— Волосы у меня белокурые, но я не белокурая глупышка. — Сегодня она была уверена в себе как никогда. Перед тем как отправиться к Лофордам, она выпила много таблеток — и транквилизаторов, и возбуждающих средств — и теперь была просто не способна испытывать свои обычные страхи, а в поведении и облике Бобби было нечто такое — прямота, быстрая усмешка, какая-то печаль, спрятанная в глубине его ясных глаз, — что позволяло ей без особых усилий и независимо от своей воли блистать умом и очарованием.

— Ему пришлось выждать какое-то время.

— Целый год? А вам известно, что африканские дипломаты не имеют возможности зайти в кафе и даже воспользоваться туалетом, когда проезжают через Мэриленд по дороге в Нью-Йорк или из Нью-Йорка?

Он опять удивился.

— Мы занимаемся этой проблемой.

— Я слышала, Джек, то есть господин президент, говорил Энджи Бидл Дьюку, что им надо посоветовать добираться самолетом.

— Это неправда. Ну, хорошо, может, он это и говорил, — поправился Бобби, глядя ей прямо в глаза, — но это была шутка.

— Но ведь в этом нет ничего смешного . Разве его не беспокоят такие вещи?

— Конечно, беспокоят, и вы это знаете, но он умный политик и не пытается добиться невозможного… Чтобы что-то изменить, нужно время. Например, мы целых девять месяцев добивались, чтобы Кастро освободил пленных, захваченных в ходе операции в Заливе свиней, а этот вопрос очень беспокоил президента.

— Какой смысл добиваться освобождения пленных, захваченных на Кубе, когда негры в своей собственной стране не могут даже зайти в уборную?

— Со временем мы решим и эту проблему.

— Значит, вы, как политик, тоже не стремитесь добиться невозможного, Бобби?

Он ответил не сразу. Лицо его стало тревожным, словно своим вопросом она задела что-то сокровенное в его душе.

— Не знаю, — вымолвил он наконец. — В какой-то степени, да, вы правы. Все дело в том, что я не хочу быть таким политиком. У Джека это получается само собой, а мне приходится переступать через себя. — Он помолчал. — Но хватит о жестокости.

Мэрилин дотронулась до его руки под столом.

— Вы никогда не казались мне жестоким, — сказала она.

— Вы могли ошибаться на этот счет, — резко ответил Бобби; на лице его отразилась безграничная печаль. К концу ужина ей уже казалось, что она хорошо изучила Бобби, и он ей понравился гораздо больше, чем она ожидала, хотя в его манере держаться и выражении лица проскальзывало нечто такое, чего она никак не могла понять. У нее возникло ощущение, что он боится ее.

Подали кофе, гости стали понемногу напиваться. Бобби повел ее в затемненный угол гостиной.

— Мне нужно поговорить с вами, — сказал он. — Наедине.

Сама не зная почему, Мэрилин вдруг поежилась.

— Здесь достаточно уединенное место, — заметила она.

Бобби покачал головой.

— Давайте выйдем на свежий воздух.

Они прошли на террасу.

— Не хотите прогуляться по пляжу? — предложил он.

Мэрилин собралась было возразить, что на ней вечерний туалет из тонкой серебристой парчи и открытые туфли на каблуках-шпильках, но, заглянув ему в лицо, передумала. Она молча сняла туфли и, оставив их на террасе, отошла в темноту, откуда ее не было видно. Наклонившись, она отстегнула от пояса чулки, сняла их и сунула в свою сумочку.

— Я готова, — сказала она, и вдвоем они ступили на песок и зашагали вдоль берега. Маленькие волны, ярко переливаясь в лунном свете, завитками накатывались на песчаный берег. Ступать босыми ногами по песку было приятно, хотя узкое платье сковывало ее движения.

— Вам не холодно? — спросил Бобби. Он на мгновение коснулся ее руки, как бы нечаянно, но она была уверена, что он это сделал умышленно. В лунном свете лицо Бобби казалось серьезным, даже мрачным. Он сделал глубокий вдох, как человек, которому предстоит нырнуть в ледяную воду.

— Знаете, а ведь меня прислали сюда, чтобы поговорить с вами, — осторожно начал Бобби, словно врач, который вынужден сообщить плохие новости.

— О чем же?

— О Джеке.

— И в чем же дело?

— Он… э… не может больше встречаться с вами, Мэрилин.

Она не остановилась, хотя от такого сообщения лишилась дара речи. Теперь она поняла, зачем он приехал. В глубине души она давно знала, что это неминуемо, и смиренно ждала, когда топор вонзится в шею, не смея взглянуть на орудие казни. Что ж, топор почти у цели — достаточно одного взгляда на Бобби Кеннеди, чтобы исчезли все сомнения.