— Это все? Слухи от вампирши — все, что ты знаешь? — фыркает Кристиан.

Я так и знала: мерзкий сукин сын!

— К несчастью, Нарния убила ее до того, как я успела узнать что-то еще, — подавленно сказала я.

— Послушайте, — говорит Стэн, и в зале становится тихо, — но если в торговом центре и в кинотеатрах есть Двери… почему вы просто не оставите их в покое? Кому какое дело? Это же просто торговый центр. — Он произносит «торговый центр» так, как другие говорят «таракан» или «Интернет через диал-ап».

Из уголка его рта торчит сигарета, и он выглядит так, словно вот-вот отправится в Нью-Джерси танцевать в клубе. Зачем он открыл рот и начал нести чепуху? И еще продолжает.

— Люди, которые делают покупки в торговом центре, заслуживают того, что выходит из Дверей, — заявляет Стэн и делает шаг ко мне. — Это теория Дарвина в действии.

Я терпеть не могу попадать в ситуацию, когда мне надо быть логичной и ответственной. В таком положении я уже несколько лет, и меня это утомило. Когда я смогу просто сидеть спокойно, курить сигареты в свое удовольствие и по своему усмотрению решать, что имеет значение, а что — нет.

— Заткнись! — говорю я ему.

Он заставляет меня выглядеть идиоткой.

— Так что у нас на самом деле две проблемы. — Райан обращается к охотникам, игнорируя нас. — Первая проблема — здешняя Дверь исчезла, и мы не знаем куда. Вторая проблема — открывается все больше и больше Дверей. В лучшем случае сценарий будет таков: нам не хватит охотников и демоны заполонят весь мир. — Это лучший сценарий?! Райан поправляет стетсон на голове. — Худший сценарий: мир погибнет в земле и воде.

Охотники серьезно кивают, как будто эти слова имеют какой-то смысл. Вот только насчет конца света… Это звучит плохо.

— Я уже охраняю две Двери, — вступает совсем юный охотник.

Серьезно, сколько ему лет? Шестнадцать? Или просто я становлюсь настолько старой, что все вокруг кажутся мне молодыми?

Пока охотники обсуждают, связаны эти две проблемы или нет — и, похоже, приходят к согласию, что да, потому что в противном случае получается, что два загадочных дерьмовых происшествия почему-то случились одновременно, и мысль об этом слишком угнетает, — я прислоняюсь к Райану. Совсем чуть-чуть. Просто чтобы почувствовать, что он тут. Он пахнет кровью, как будто с охоты, и еще моим сандаловым мылом и немного потом. Это самый сексуальный запах, который я когда-либо ощущала в жизни.

Мои феромоны хотят его феромоны. Я приподнимаюсь на цыпочки и тихо-тихо шепчу ему на ухо:

— Что такое «в земле и воде»?

Он наклоняет голову набок и смотрит на меня так, будто видит в первый раз. Сюрприз-сюрприз, я слушаю. Но не могу сосредоточиться, потому что прямо здесь, в нескольких дюймах от моих губ, эта его фантастическая скула.

Именно в этот момент Стэн решает, что еще не полностью изобразил из меня эгоистичную идиотку.

— Она на самом деле должна вернуться сюда? — спрашивает он, и я опускаюсь вниз, а Райан снова поворачивается к толпе.

И посмотрите, я думаю, я на самом деле эгоистичная идиотка, но я не нуждаюсь в помощи, чтобы проявить это на людях, а Стэн продолжает говорить:

— Хватит уже с Элли этого охотничьего дерьма. И это скучно.

Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Открываю глаза и произношу:

— Стэн, почему бы тебе не пойти домой?

(«И, — добавляю я про себя, — просто забудь обо всем этом».)

В любом случае толку от него ноль. Моя жизнь стала бы намного проще, если бы он ничего не помнил о Двери или охотниках, правда. Я не уверена, как именно это сделает мою жизнь проще, но я уверена, что сделает. Может быть, если он прекратит нести чепуху, из-за которой я выгляжу полной идиоткой, играющей с вещами, которых не понимаю.

Потому что знаете что? Это было шесть лет назад. И с тех пор я убила не меньше демонов, чем начинающий охотник. Я не просто сижу и позволяю Райану сражаться. Я не очень хороша в этих делах, но я помогаю. Я помогла открыть Дверь. Я помогу закрыть ее, если когда-нибудь придумают как. Райан спит на раскладушке в моем подвале вот уже шесть лет — иногда, когда меня нет, он спит в моей постели. Черт, он помогает в закусочной, когда много работы и когда Дверь дремлет. Не то чтобы я не понимала обстоятельства, в которых мы находимся, насколько кошмарными они могут быть. Я осознаю, что в любой момент, если Райан или я промедлим хоть миг, хоть долю секунды, мы можем погибнуть. Стэн пялится на меня.

«Уходи», — внушаю я ему.

— Иди, — утомленно роняю я. — Охотники и я сами разберемся.

— Отлично, — отвечает он и стремительно проносится сквозь охотников.

Они расступаются, давая ему дорогу. Я надеюсь и молюсь, что я выгляжу не так, когда убегаю прочь, потому что он выглядит как капризничающий ребенок.

Как только за Стэном захлопывается дверь, Райан кладет руку мне на плечо, слегка сжимая. Я надеюсь, что это пожатие можно перевести как «ты только что поступила правильно», а не как «ты невероятно тупая».

Охотники спорят между собой с недовольными лицами. Я перестаю обращать на них внимание. Это все интересно, но охотничья политика — это ерунда. Я познакомилась с ней только сегодня и уже успела устать от этой драмы. Как в правительстве — они все говорят и говорят, воюют и воюют, пререкаются, раздражают и шумят, и в конце концов решения принимают два или три самых неприятных человека, которые кричат громче всех и никого не боятся.

Райан достает табак и папиросную бумагу и начинает скручивать сигарету. Я знаю, что мне не должно это нравиться, но он действительно круто смотрится, когда курит. И охотнику нет смысла беспокоиться о смерти от рака легких; раньше до него неизбежно доберется кое-что другое. Я не знаю, как Райан умудрился примириться с неизбежностью смерти. Разумеется, каждого из нас может сбить автобус посредине улицы в любое время, но эту вероятность можно игнорировать. Гибель Райана реальна, это то, что должно произойти. По счастливой случайности этого еще не произошло.

Он поднимает глаза и ловит мой взгляд. Смотрит на меня. В такие моменты мир словно уплывает куда-то. Мир просто уплывает. Райан облизывает папиросную бумагу, склеивает сигарету и протягивает ее мне. Я терпеть не могу сигареты без фильтра, потому что табак всегда забивается между зубов, но я все равно беру ее. Он дает «зиппо» прикурить. Дым проникает в легкие и жжет глаза, но я выпускаю колечки дыма и жду, когда охотники утихомирятся.

Вот в чем дело: как я ощущаю, что с электричками что-то не так, и слышу, как шепчут Двери в торговых центрах, — точно так же я знаю, что мне предстоит сделать что-то опасное. Я знаю это.

У меня очень плохое предчувствие.

Когда мы открыли Дверь шесть лет назад, какое-то время я жила в крошечной квартирке около закусочной, потому что старая Салли еще не перебралась во Флориду и не оставила меня за старшую. Я только что порвала с Джимми — застала его с Амандой во время бурной страсти рядом с грилем. Было бы неплохо, если бы они случайно обожглись, но мне пришлось их остановить. Мы только что получили семь заказов на блинчики для учеников колледжа, а эта сладкая парочка мешала мне выполнить заказ.

Я не виню Аманду. Она ничего не могла поделать. Ей никогда не приходит в голову — никогда! — что она может не получить то, чего хочет. Я тоже была такой, поэтому понимаю, в чем трудность. И Джимми следовало быть умнее, но ни один мужчина не может сопротивляться дурацкому рту Аманды и ее острым локтям. Честно говоря, меня больше рассердило то, что они мешали мне на кухне.

Так что Джимми стал прошлым, и у Аманды хватило ума некоторое время держаться от меня подальше. Но со временем я позволила ей вернуться, и она пришла.

Вот почему я продолжаю дружить с Амандой и Стэном. Потому что, хотя они понятия не имеют, кто я теперь, и слабо представляют, с чем мне приходится иметь дело каждый день, они привязаны ко мне. Они могли отделаться от меня, как сделала моя мать, и были бы отнюдь не одни — но они этого не сделали. Они были со мной и продолжают оставаться со мной, и за такого рода преданность, по меньшей мере, заслуживают хоть что-то в ответ.