— А, инцидент с молотком. Я слышал об этом. Страшное дело, — говорит Бойль.

— Я знаю, отец, у них всегда во всем виноват мой Десси. Он сейчас в изоляторе. Там одни психи. Дурное влияние, знаете ли.

— Вынести такое ужасно тяжело для матери. Ужасно тяжело. — И Бойль кладет руку Энджи на плечо.

У Энджи создается впечатление, что она, может, чего и добьется от этого болвана. Раз святой отец полагает, что она вне себя от горя, то самое время развернуть панораму во всей неприглядности. Она ведь не спит ночей. Бессонница преследует ее уже несколько недель. Прищурив один глаз, Энджи лукаво смотрит на священника — что он ей сможет предложить в ответ. Девочки только смеются — ничего новенького. Опять про то, какие страдания испытывала Мария, когда пришла пора Страстей Господних. Хрен цена всем этим священным делам. Ну ничего, сейчас она лично этим займется.

Энджи рассыпается в благодарностях, которые внезапно прерываются рыданиями. Джедди шепчет Донне, что Энджи притворяется.

— А-г-а-а-а, — отвечает Донна.

Заливаясь слезами, Энджи убегает в туалет. У Бойля растерянный вид. В туалете слезы у Энджи сразу высыхают, и она, чтобы скоротать время, раскрывает журнал и закуривает сигаретку, не забывая время от времени всхлипывать. Энджи не знает, что в гостиной сестры перемывают ей косточки. Донна вроде бы разговаривает с Линдой, но на самом деле ее слова предназначены Бойлю.

— Сэди Броган рассказывала мне, что когда этот самый Браун отрубился и рухнул на ковер, ее Десси размозжил ему голову молотком.

— Донна! — громко говорит матушка.

— Он нанес три удара.

— Донна!

— Сюда, сюда и вот сюда.

— Линда, да замолчи же ты наконец! — возмущенно требует матушка.

— А что я, — оправдывается Линда, — я просто разговариваю.

Матушка смущенно опускает голову. Из туалета возвращается Энджи — в надежде, что ее план сработал и все каналы — церковный и светский, социальный и юридический — теперь задействованы. Не зря она сюда сегодня пришла. Бойль спрашивает, все ли с ней хорошо. «Да» Энджи не оставляет сомнений, что имеется в виду «нет». Бойль подходит к ней. Вот оно!

— Иисус исцелял тела и души, — говорит Бойль. — Он был истинный Бог и вместе с тем великий человек.

И что? С чего начинали, тем и заканчиваем. Надо бы над ним приколоться. Хоть самую малость.

— Хорошо, отец. Иисус был истинный врачеватель. Вы можете сделать что-нибудь для моего Десси?

— Что-то, наверное, смогу, — говорит священник.

Энджи усмехается Девочкам. Но когда она слышит следующую фразу, ухмылка исчезает у нее с лица.

— Просите, и дано вам будет. Мы не вправе подвергать сомнению слова Иисуса.

Лицо у Энджи мрачнеет. Бойль бочком пробирается к входной двери.

— Если Иисус был такой великий, чего это он не сообщил своим ученикам, что Земля круглая, а не плоская? — интересуется Линда.

Бойль застывает на месте и переспрашивает, что она сказала. Матушка отвечает, что ничего такого, пустая болтовня. Но Бойль очень хорошо расслышал слова Линды. Матушка пытается убедить его, что вопрос задала Донна. Похоже, Бойль склонен поверить этому. И вообще сматываться пора. Если он уйдет сейчас, то сохранит хоть какое-то достоинство. Но — о ужас! — из толпы выныривает Венди. У нее иеговизм в жопе заиграл.

— Вы знаете, отец, я тоже не прочь услышать ответ на данный вопрос. Он меня дико интригует! — объявляет Венди.

Линда радуется неожиданной поддержке. Лицо у Бойля пунцовеет. Теперь он обращается только к Венди.

— Ну уж от вас я этого никак не ожидал. Учительница в католической школе!

— Это абстрактный вопрос, отец. Чисто философский, — говорит Венди.

Бойль знает, что от чисто философской темы никуда не денешься, и в знак прощения одаряет Венди ханжеской улыбкой. За спиной у Венди Джедди корчит рожицы. Смысл у них такой: теперь тебе, когда появишься в школе, не жить. Бойль опять делает шаг к выходу. Но Линда так просто не отстанет.

— Все-таки я хотела бы получить ответ, — говорит она.

Бойль смотрит на часы.

— Ну, хорошо, — вздыхает он. — Есть вещи, знать о которых нам не дано, пока не придет время. Мир тогда еще не был, понимаете ли, готов к знаниям такого… э-э, такого рода. Современники Иисуса знали, что им полагалось знать. И не более того.

В комнате повисает пауза. Все усваивают догмат. Но Линда не дает паузе слишком затянуться. На пике тишины она произносит:

— Просто если бы он сказал им, Христофору Колумбу незачем было бы жопу рвать.

— Донна! — кричит матушка.

— Донна, — укоризненно вторит Старая Мэри.

Бойль застегивает пуговицы на пальто. Он вне себя от бешенства. Джедди тоже решает поучаствовать. Травля священника — вот это развлечение! Забавнее не придумаешь.

— Расскажи ему про Иегову, Венди, — восклицает Джедди.

Венди не обращает на нее внимания. И тогда Джедди начинает петь:

— Иегова! Иегова! Иегова!

Кое-кто подхватывает слова. Бойль окончательно сбит с толку и не видит, как Линда и Донна шепчутся. Плетут заговор.

— Попроси его, — громко говорит Линда.

— Нет, я стесняюсь, — так же громко отвечает Донна.

Донна теперь застенчивая пай-девочка.

— Попросить меня о чем, девушки? — высокомерно осведомляется Бойль.

Линда кивает Донне, сидящей в инвалидной коляске. В Линдиной коляске.

— Она боится попросить вас, отец. Не могли бы вы благословить инвалидную коляску Линды? Что-то она забарахлила. Скрипит ужасно, — говорит Линда.

Линде непривычно называть Донну своим собственным именем, но иначе нельзя: может, священник уже в курсе, что ту сестру, которая в кресле на колесиках, зовут Линда. Старой Мэри любопытно, что это они еще затеяли. Ведь можно зайти далеко, а можно зайти слишком далеко. Но оказывается, задуманное просто переходит всякие границы. Выходит, блин, за рамки, на фиг. Старая Мэри поражена.

— Ну, это уж совсем… — Бойль опять рвется к выходу.

Но Энджи толкает коляску поближе к нему. Теперь Донна и Бойль как бы связаны вместе. Священник может либо прийти ей на помощь, либо демонстративно бросить на произвол судьбы. Бойль сдается, достает епитрахиль, целует ее и откупоривает бутылку со святой водой.

— Наклони голову, Линда, — говорит Бойль.

Донна подмигивает Девочкам и наклоняет голову.

— Еще немного.

— Она стесняется, отец, — сообщает Линда.

— Благословляю это кресло, и его колеса, и все его движущиеся части…

— Скрипит, как старая супермаркетовская тележка, отец, — говорит Донна.

— Дабы они легко и беспрепятственно несли Линду взад-вперед. Во имя Отца и Сына и Святого Духа.

— Ее ноги, отец, благословите ее ноги, — громко подсказывает Линда.

Бойль возлагает длани Донне на бедра. Руки у него слегка дрожат. Причиной тому отчасти страх, а отчасти спермотоксикоз. Одновременно он произносит слова благословения. Звучит совсем неплохо.

— Благословляю эти ноги, дабы Линда могла ходить и свободно странствовать по всем закоулкам нашего рая на земле. Да смилуется Господь над этими ногами и да вернет им всю силу и прелесть, каковыми оне когда-то располагали. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

— Аминь, — повторяют все.

— Как замечательно, отец, — восхищается матушка. — Как чудесно.

— Никогда не слышала, чтобы священник говорил такие красивые слова. Разве что на похоронах Мэри Макгинти. — И Старая Мэри вздыхает.

Бойль пакует свои манатки. Девочки с трудом сдерживают смех. Священник уже в дверях, когда Донна кричит ему вслед:

— Я что-то чувствую… По ногам бежит тепло!

— Жми на тормоза! Жми на тормоза! — надсаживается Энджи.

— Тепло наплывает волнами! Пульсирует! Мне кажется, я могу встать, вот что я вам скажу! — восклицает Донна и с усилием привстает.

— Боже Всемогущий! — ахает Бойль.

— Отец… Отец! — взывает Донна.

Опираясь на руки, она таки поднимается с коляски и идет (точнее, ковыляет) к святому отцу, словно симпатичное чудовище. Девочки замирают, единым вдохом набирают в грудь побольше воздуха и исторгают целую какофонию восторженных кличей. Рот у Бойля широко раскрыт, обратившись в черную дыру, и в этой дыре, глубоко во мраке, словно нерожденная галактика, таится его святость, только и поджидая удобного момента, чтобы вырваться наружу и развернуться во всей красе. Вот это, наверное, и есть единственный подлинный побудительный мотив. Он ведь пошел в священники из-за матери. Семья есть семья. Уважение есть уважение. А вот это — настоящее, за этим зовом и следуют все прочие клирики. Да и он сам притворялся, что слышал этот зов. Глас самого Господа Бога.