— Там, на улице, ни дать ни взять президент Клинтон, — произносит она. Голос ее вновь обретает подобающие культурные интонации.

— А я думала, это Бобби, — говорит Кэролайн. В словах ее опять колышется страх.

— Он, наверное, голоснул такси — здоровой своей рукой, — говорит Венди. Для нее неплохо сказано.

— Бобби? Да мы его больше никогда не увидим, — подхватывает Линда.

— Ты так думаешь? — спрашивает Донна.

Чувство превосходства над окружающими опять завладевает ею. Номер «мертвый глаз» на этот раз длится всего несколько секунд — просто чтобы проветрить мозги. Кэролайн тревожится — а вдруг Бобби все-таки вернется. Они тут надругались над его рукой — на ней живого места нет, — так что вряд ли он будет в добром расположении духа. Но все только отмахиваются от Кэролайн. Матушка выговаривает Венди: как это ей, учительнице, не стыдно употреблять такие слова?

— Ты не должна разговаривать так, — упрекает дочку матушка.

— Говорить, мама, не разговаривать. Ты не должна так говорить. А не разговаривать.

— Неважно, говорить или разговаривать. Ты не должна так делать.

— У-у-у… гадкая девчонка, — встревает Джедди, норовя подлить маслица в огонь.

Венди интересуется, как же именно она должна говорить, если уж она учительница и все такое.

— Культурно, — отвечает матушка. В ее тоне окончательность приговора.

— Какая ты снобка, — вздыхает Венди.

— Дождешься, что тебя выкинут из твоей школы Святого Патрика, если будешь разговаривать как… как…

— Как кто, мама? Ну давай же, скажи, — ворчит Венди.

— Как твои ученики.

Вот так Венди заранее знала ответ.

— Так и знала, что ты это скажешь, мама!

— Мама, мы все так говорим! — восклицает Энджи.

— На М8 сейчас чисто, — сообщает Старая Мэри.

Но матушка и Венди все о своем. Разговор между ними еще не закончен. Матушка втолковывает Венди, что она не должна употреблять такие слова, коли уж она учительница. Учителя так не разговаривают.

— Сама она снобка, мама, — продолжает Джедди.

— Чего от тебя еще ждать, Джедди. — И Венди демонстративно фыркает.

— Ты должна разговаривать культурно, коли уж ты учительница, вот и все, что я хотела сказать, — говорит матушка. — Все, что я хотела сказать.

Старая Мэри кашляет и опять принимается вытаскивать свечи из сумки.

— Да замолчите же вы все наконец, блин, на фиг. Когда она только родилась, она вообще не умела говорить, — сердится Старая Мэри.

Все смолкают и смотрят на Старую Мэри, чувствуя, что сейчас появится на свет один из ее афоризмов. Очередная мудрость жизни.

Старая Мэри оправдывает ожидания:

— Хорошо, что она вообще умеет говорить. Вы видели, чтобы цыплята спорили, как им квохтать? За дело, за дело, поздно уже.

Каждый торопливо хватается за свое. Энджи и Линда при ковре. Венди при бутылке с кладбищенской водой. Донна при мертвых глазах. Джедди при шматине торфа.

— Где голова Стейси Грейси? — перекрикивает суматоху матушка.

— В электрической морозилке, — отвечает Старая Мэри.

Матушка улыбается. Дочь улыбается матери. Одна ведьма другой ведьме.

— Они учатся, — произносит Старая Мэри. — Они учатся.

Она зажигает пять свечей и собирается зажечь шестую, когда — бух-бух-бух! — раздается стук в дверь. Энджи велит всем притихнуть, и сестры опускаются на пол, в который уже раз начиная прятать все свое ведьмовское барахло. Энджи прикладывает ухо к двери. Все думают, что вернулся Бобби.

— Кто там?

— Это, видите ли, отец Бойль. Я навещаю своих прихожан. Церковь Святого Августина.

— Черт, это новый священник, растудыть его, — громко шипит Джедди.

Суета в гостиной граничит с паникой. Скорость, с которой исчезают с глаз долой колдовские причиндалы, напоминает сцену из фильма Чарли Чаплина. Все происходит почти бесшумно, слышен только шорох ног по ковру. Энджи приходит в голову неплохая мысль, и она шепчется с Линдой. Линда радостно улыбается Донне.

— Донна! Донна! Пересади меня с коляски! — просит Линда.

Энджи и Донна вытаскивают Линду из коляски и пересаживают на диван.

Отец Бойль — новенький и лично с Девочками не знаком. Однако он наслышан о них и отчасти именно поэтому явился с визитом. Надо же посмотреть на прихожанок поближе: как мужчине — в связи с их красотой, и как священнику — в связи с тем, что они якобы занимаются колдовством. Он мельком видел Венди в школе Св. Патрика, и ему показалось, что Венди — красивая молодая дама и одаренный учитель.

К достоинствам отца Бойля как священника следует отнести его молодость и привлекательность. И хотя он несколько наивен, снисходительно-отеческий тон — неотъемлемую черту священника — он уже приобрел.

Но довольно о нем, по жизни все священники похожи друг на друга. Я хочу поведать вам про церковь. Тут надо кое-что прояснить. Мы говорим про церковь Св. Августина, а Венди работает в начальной школе Св. Патрика. Отец Бойль из прихода Св. Августина, но он курирует две или три школы, ведь сейчас нехватка священников.

Это поистине достойно удивления, ведь нехватки надменных болванов не наблюдается.

Разобравшись с этим вопросом, обратимся к церкви. История из анналов Тяп-ляпа, которую я собираюсь вам рассказать, покажет нам церковь с интересующей нас стороны.

Пэдди Кокс ходил, держа руку на весу, и был хромой как черт-те что.

Дети постоянно измывались над ним.

—  Пэдди Кокс, вонючий пес, грязью зарос, проваленный нос, ну просто отсос,— дразнили они его.

Он был рыжий, и волосы у него выпадали. На голове у него вечно были струпья, которые выделялись на фоне красноватой кожи проплешин. Если Пэдди Кокс подбрасывал в воздух камень и ловил на голову, дети кидали ему монетки. Вот ведь гаденыши. Он служил им живой игрушкой, кровь у него была как бы ненастоящая, и детский смех заглушал крики боли. Пэдди Кокс не понимал, за что люди его так обижают, а только стоял и хлопал своими голубыми глазами Франкенштейна.

Вместо «М» Пэдди Кокс говорил «Б». Вместо «Н» он говорил «Д». Вместо «С» — «Ф». Так что стена у него становилась «фтеной», варенье — «варедьем», а сметана — «фбетадой». В церкви он бывал у каждой мессы, бедняга Пэдди Кокс. Спал он по дворам Тяп-ляпа под открытым небом. Матушка у него давно померла — упокой, Господи, ее душу, — и позаботиться о Пэдди, одеть и обстирать его было некому. Люди с голоду помереть не давали — кормили по очереди, — и слава Богу. Жалкое зрелище он собой представлял. Когда к двенадцати дня он являлся в церковь и садился на скамью, вокруг него тут же образовывалась пустота — так от него воняло.

В общем, дело было в воскресенье, службу в церкви Св. Августина проводили отцы-миссионеры. Пэдди Кокс сидел за спиной Дэнни, Алисиного папы. Пэдди всегда садился прямо напротив скульптуры, представляющей Сердце Христово. Сквозь туман скучищи до сознания Дэнни едва доходили слова проповеди одного из миссионеров — обычная тягомотина насчет Иисуса, святых и прочего такого. Вообще-то Пэдди всегда застывал на своей скамье, глядя в сострадающие глаза гипсовой статуи. Но сегодня ему отчего-то не сиделось, он шаркал ногами и что-то бурчал. Волны зловония исходили от него. Отец-миссионер упивался своим красноречием, но его никто не слушал — все воротили носы и старались не дышать.

—  Мы должны больше жертвовать Иисусу, жертвовать в звонкой монете. Молитва — дело хорошее. Я вовсе не призываю вас бросить молиться. Но, молясь, не забывайте о голодающих несчастных бедняках, которым нужны ваши деньги. Подумайте, как вы счастливы в жизни. Ведь у вас есть крыша над головой и работа на сталелитейных заводах и в шахтах. А эти люди — они истощены и живут на голой земле… которая спеклась от жары или раскисла от грязи. Они бродяжничают и спят под деревьями. Поройтесь у себя в карманах. Подумайте о несчастных, когда сядете у семейного очага. Пылает огонь, и чайник закипает, и ваши детки почивают в тепле и уюте. А представьте только, что у вас нет работы и нечем кормить детей. Важны не мысли, важны поступки. Каждый может пожертвовать что-то на бедных.