Разумеется, после всего этого Маккракен еще прочнее угнездился у Линды в голове. Она следовала за ним каждую ночь, но никак не могла набраться смелости, чтобы пройти на кладбище.

Однажды поздним вечером Линда спряталась у двери Маккракена. Небо отражалось у нее в глазах. Она немного подождала. Никогда еще чувство пустоты внутри не было таким сильным. Если уж и пойти за Маккракеном на кладбище, то только сегодня. Другого случая не будет.

Наконец Маккракен защелкал запорами и загремел цепями, которых на его двери было столько, что Форт-Нокс [20]обзавидовался бы. Линда глубоко вздохнула, задержала дыхание и попятилась назад, стараясь спрятаться в ветвях живой изгороди. Вода с мокрых листьев водопадом хлынула ей за шиворот. Было чертовски холодно. Маккракен бренчал ключами, запирая дверь. Линда старалась не дышать, а то старик еще увидит пар над кустами.

Маккракен тронулся в путь и прошел мимо Линды своей шаркающей походкой. Трясущуюся руку он, как всегда, держал за спиной, а в другой руке нес розу. Плащ его был застегнут наглухо, а шляпа надвинута на глаза. Он шагал размеренно, как обычно.

Линда выскользнула на улицу в оранжевый свет фонарей, разрывая паутину моросящего дождика. Она кралась вслед за стариком, словно заправский сыщик. Коломбо в то время уже был популярен, и что-то в Линде залилось идиотским смехом и захотело остановить старика и допросить его:

— Эй, мистер Маккракен, это Коломбо, разрешите еще один вопросик, прежде чем я уйду.

Но Линда, разумеется, этого не сделала. Какая-то волна в ее теле поднялась и опустилась.

От Вудсайд-стрит до ворот кладбища путь недалек. Не успела Линда оглянуться, как Маккракен уже проник на кладбище, даже не повернув головы. Одним прыжком Линда очутилась у кладбищенской стены, вглядываясь в темноту. Губы ее почему-то все время складывались в безумную усмешку, и это ее пугало. Линда прикусила губу и постаралась набраться храбрости.

— Все в порядке. Призраки и вурдалаки, я пришла, лежите себе спокойно в своих могилках, по одному, по двое и по трое. — Лепеча такие слова, она уже шагала по кладбищу, стараясь производить поменьше шума. Откуда-то спереди из-за могил доносились шаги, и она пошла на звук.

Оранжевый свет уличных фонарей проникал за стену, но не достигал могил. Внизу все было погружено в полнейший мрак. Вся дрожа, Линда на цыпочках шла по траве, стараясь не наступать на могилы. И надо же было такому случиться. Не везет так не везет. Линда едва не налетела прямо на Маккракена.

До него было не больше пятнадцати футов. Но он не заметил Линду. Ей хотелось смеяться, но сердце ее просто выпрыгивало из груди, а губы плотно сжались сами собой.

Маккракен стоял у белого надгробия, увенчанного большой фигурой ангела, лицом прямо к припавшей к земле Линде. Маккракен вроде бы и видел Линду, но на самом деле ему было не до нее. Через кладбищенскую стену перекатилась луна и осветила ангела, и белки глаз Маккракена сверкнули в отраженном свете. Свет падал только на Маккракена и на могилу с ангелом. Все прочее пребывало в абсолютной тьме.

Маккракен нагнулся, воткнул в землю розу и выпрямился вновь. Потянуло ветром, и ветки защелкали друг о друга, точно крабовы клешни. Линда была погружена в размышления. Неужели это и есть то, чего ей недоставало? А может быть, здесь прячется кто-то еще? Или тут один Маккракен, который нагибается и сажает цветок на могиле своей жены?

И тут Маккракен принялся исполнять свой индейский танец. Он крутился и кружился на могиле и что-то бормотал про себя низким голосом. Бормотание становилось все громче, и вот стали слышны слова, которые повторялись и повторялись:

—  Здорово всей компании. Приветик всей компании. А ну, расступитесь, почва и вода, сейчас тело родит тело, что примчит сюда. Маки на зеленом поле; на холме цветы. Здорово всей компании. Приветик всей кампании. А ну, расступитесь, почва и вода, сейчас тело родит тело, что примчит сюда. Маки на зеленом поле; на холме цветы.

Всякий раз, когда Маккракен, перегнувшись пополам, делал очередной оборот, Линда видела, как его пальцы дрожат в лунном свете. Ужас обуял ее. От танцующего Маккракена распространился холод, и белый иней стал оседать на окружающих предметах. Голос Маккракена становился все громче, его, наверное, уже было слышно за пределами кладбища. Два лесных голубя испуганно слетели с дерева, ломая ветки. Пролетая над Маккракеном, они обратились в лед и, как куски стекла, рухнули на могилы.

Линда хотела бежать, но не могла.

Маккракен ничего вокруг не слышал и не видел, зачарованный собственным танцем. Он крутился и вертелся, и подмерзшая земля скрипела у него под ногами.

—  Здорово всей компании. Приветик всей компании. А ну, расступитесь, почва и вода, сейчас тело родит тело, что примчит сюда. Маки на зеленом поле; на холме цветы. Здорово всей компании. Приветик всей компании. А ну, расступитесь, почва и вода, сейчас тело родит тело, что примчит сюда. Маки на зеленом поле; на холме цветы.

И тут послышалось: «В-у-у-ш-ш-ш-ш».

И из-под земли показалось бьющееся НЕЧТО.

— Боже мой, — только и могла прошептать Линда, парализованная страхом, не в состоянии даже пошевелиться. — Боже мой.

Впрочем, нечего было опасаться, что Маккракен увидит или услышит ее, в такой восторг привело его НЕЧТО.

Речь у него стала несвязной, а движения убыстрились. НЕЧТО, белое, словно иней, подплыло к Маккракену. Тот поднял глаза и засмеялся. Ужас обратил Линду в подобие могильного камня. Маккракен и НЕЧТО заключили друг друга в объятия. Точно, они обнялись. Линда глазам своим не верила. Рука у Маккракена совсем не дрожала! Она нормально поднималась и опускалась и гладила НЕЧТО по спине и ниже спины.

В следующее мгновение эта парочка направилась прочь от могилы. Он шагал, она плыла. Они прошли по кладбищенской дорожке торжественно, словно новобрачные из церкви, и исчезли в тумане.

Линда бросилась бежать, упала, ударилась головой о надгробие, вскочила и кинулась вон с кладбища, скользя, и падая, и натыкаясь на могилы, передвигаясь то на четвереньках, то ползком, раздирая траву руками и подвывая.

На следующее утро ее руки и ноги оказались все в синяках. Линда села на краешек кровати и попыталась осмыслить все, что с ней случилось. Она попробовала внушить себе, что это был только кошмарный сон, но у нее не получилось.

Вот так она впервые столкнулась с потусторонним миром.

Первая любовь самая сильная, об этом каждый знает. Линда впервые влюбилась, когда ей было тринадцать. Люди часто насмехаются над первой любовью. Донни Осмонд [21]к тому времени сильно повзрослел и выпустил свою «Щенячью любовь» — песенку в самый раз для Линды и ее парня. Его звали Нампа. Никто не знал, откуда взялось это имя.

Так Линда пела в ответ тем, кто смеялся над ее безумной влюбленностью в Нампу Макинтайра. Они всюду ходили вместе, держась за руки. Приятели потешались над ним, но он был влюблен в Линду так же сильно, как она в него. Он был стройный, темноволосый, с карими глазами, красавчик собой, и сестры пытались его у Линды отбить. Но для него существовала только Линда.

Нампа был боксер. И очень хороший боксер. Он был на два года старше Линды, а в тринадцать лет парень, которому пятнадцать, кажется зрелым мужчиной. Тем более что в боксерском клубе Дэнни Даффи он был в то время лучшим. Про него говорили, что он будет представлять Великобританию на Олимпийских играх. Ему не хватало одного боя, чтобы стать чемпионом по версии Эй-Би-Эй. [22]Это и заставило его приятелей смириться с тем, что он покупает своей девушке цветы и шоколад и что они, держась за руки, бесстрашно проходят по Митчелл-стрит мимо уличных мальчишек. А вот когда Нампа решил брать с собой Линду на матчи «Селтика», лучше бы им было не смиряться.