Энджи попробовала пошевелить ногами. Не больно. Ног словно вовсе не было. Однако она видела их сквозь колышущуюся воду — прикрытые белой тканью. Она опять попробовала двинуть ногой. Ничего. Тогда она попыталась пошевелить руками. Вода только стекала по ним из трубы вниз, в канал, и не покрывала их целиком, в отличие от ног. Канал мелиорации только кажется неглубоким, когда глядишь на него сверху. А когда в нем лежишь, вода тебя с головой накроет, если захочет. Энджи попробовала еще и еще. Руки не двигались. Только поток слегка колыхал их. Пальцы у Энджи торчали из воды вверх, словно в каждой руке у нее было по теннисному мячу, и вонзались в ледяные плиты ночи. Энджи видела, как вода качает и баюкает их.

Было отчего впасть в панику. Вода заливала Энджи уши, и это повергало ее в ужас. Уши то погружались под воду, и тогда слышалось только приглушенное бормотание, то выныривали на поверхность, и воздух врывался в них с громким шипением. Громко — тихо, громко — тихо: так пробирал озноб молодое и пьяное тело. Энджи страшно было оставаться в канале и страшно было идти домой, где матушка и папа вряд ли сильно ей обрадуются. И не пойти домой тоже нельзя. Все смешалось: пробудившаяся сексуальность, алкоголь, страх. И ведь не двинуться. А надо встать. Энджи приказывает себе встать. Она кричит на саму себя. Только никто этого не слышит, кроме меня.

— Поднимайтесь, белые скиннеры.

Но они позеленели от водорослей и неподвижности.

— Поднимайтесь, ботинки «Доктор Мартенс».

Но они полны тины, которая просочилась в дырки для шнурков.

— Поднимайся, жакет «Рэнглер».

Но это уже не жакет, а саван из темно-синего свинца.

— Поднимайся, джемпер в колледж-стиле.

Но джемпер только липнет к коже и не думает двигаться, разве что вместе с ней. Энджи дышит, и дышит, и не может надышаться. Бешеные луны так и крутятся над ней. Ее тошнит, тошнит, тошнит…

Энджи пытается заговорить, и у нее получается:

—  Радуйся, Мария, полная благодати… Господи, спаси меня и сохрани, даже и в час смерти нашей…

То-то и оно. Энджи поняла. Вот откуда она почерпнет силы. Смерть. « Даже и в час смерти нашей…» Если она не сдвинется с места, пробьет час ее смерти. Одинокой смерти в канаве. Ночь поглотит ее душу, и она отправится к звездам. Энджи хочет жить. Черт бы вас всех побрал! Она должна подняться, чего бы это ни стоило. Энджи напрягает все силы, с ворчанием переворачивается лицом вниз, затем выгибает спину, словно кошка, и вся концентрируется. И вот уже перед ней блестящая земля, а в ушах шипит воздух. Шум автомобилей звучит торжественно, будто рождественский гимн. Пальцы Энджи вцепляются в илистый берег канала, и она карабкается вверх. Качающаяся ветка ивы нагибается к ней, словно по волшебству. Энджи хватается за нее, и лезет дальше, и выбирается из канала, и лежит на берегу, как старая дряхлая собака. Вся одежда на ней смерзлась. Но надо двигаться. Надо идти.

Как она встала на ноги, она сама не может сказать. Я следовал за ней по пятам, я все время был рядом. Как она добралась до дома на подгибающихся ногах? Пьянчуги на улицах показывали на нее пальцем и кричали вслед:

— Ведь это девчонка Райли?

И они сторонились ее, и эхо их голосов звучало обвинением. Энджи сама не знает, как она добрела до дома через темные улицы и провалы в сознании. Как она вообще поднялась из своей ледяной мокрой могилы? Всю ее невинность смыла вода канала тем вечером, и она явилась домой не девочкой и не женщиной. Одно только Энджи знала наверняка: она не допустит, чтобы такое случилось снова.

Когда Энджи объявилась дома, воняя рвотой, и бормотухой, и тиной из канала, было уже сколько-то там часов и минут следующего дня. Энджи рассказала обо всем Девочкам. Дули и шайка должны были получить свое. Именно тогда сестры впервые собрались вместе и отомстили конкретному человеку, наложив на него заклятие.

На следующей неделе в один из вечеров случилась страшная буря с невиданным ветром и дождем. Все вокруг затопило, и большая часть дорог в Шотландии была закрыта. Телевизор бухтел, чтобы никто не выходил из дому, разве что в случае крайней необходимости. Дули и два гопника из его команды как раз угнали машину и решили на ней проехаться и посмотреть, что бы такое еще стырить. Они подкатили к мосту через канал. Это было то самое место, где они неделю назад скинули в канал Энджи. Русло было переполнено, вода переливалась через мост поверху и не давала проехать. Дули сдал назад на сотню ярдов и ударил по газам, надеясь одним прыжком перемахнуть через мост, да еще и пустить фонтаны брызг. На середине потока оказалось, что никакого моста уже нет. Машина рухнула в бурлящую водяную бездну.

Когда вода спала, всех троих нашли ниже по течению. Дули уже наполовину выбрался из машины через окно, но два его дружка вцепились ему в ноги.

Когда матушка решила посадить Донну на противозачаточные, Энджи подговорила Донну, чтобы результаты анализа мазка выслали на адрес Энджи. А то, не дай бог, анализы попадут папе в руки, и уж он-то покажет всем кузькину мать. Никогда не забуду, что было, когда Брайан сообщил ему, что Линда беременна (Линде было только семнадцать). Но об этом позже.

В девяноста девяти случаях из ста с мазком все бывает нормально. Но все равно где-то в подсознании живет беспокойство, что у тебя рак или что-то в этом духе.

Десси, конечно, мудак, но порой даже с него есть прок. Однажды он спер у мясника пишущую машинку. Не спрашивайте меня, на черта мяснику пишущая машинка. Говорят, одну книгу в состоянии написать любой, вот, может, и мясник намеревался заняться писательством между заворачиванием сосисок для миссис Макджинти и высматриванием очередного агнца для заклания. Энджи однажды тоже пришло на ум сочинить книгу, но она написала странички две и плюнула. Десси же выдал страниц триста всякой фигни с кучей ошибок и без знаков препинания, но отдельные куски его творения представляют собой любопытное чтиво. К его гению еще и мозгов бы.

Но это совсем другая история.

Так вот, пишущая машинка собирала пыль и раздавала посулы примерно с год, когда прибыли Доннины анализы. У Энджи была Джедди, и они вскрыли конверт с анализами, подержав его над паром. В конверте находилась стандартная официальная форма с логотипом больницы, где в нескольких строках сообщалось, что с анализами все отлично. Эту бумагу Энджи отксерила в школе, закрыв чистым листком результаты анализов. Таким образом, в руках у них оказался пустой больничный бланк. Его-то они и собирались заполнить сами, а потом вручить Донне в запечатанном конверте. Они договорились встретиться на следующий день и пригласили сестер полюбоваться на реакцию Донны.

На следующее утро Энджи позвонила Донне на матушкин телефон и сообщила, что для Донны пришло письмо. Донна примчалась с непрожеванным тостом во рту. Ведь пока ты молодой, ты придаешь таким вещам очень большое значение. В тебе теплится надежда, что у тебя не рак и что анализы никак не смогут подмочить твою репутацию в глазах родственников и знакомых. Ведь смерть — это модный аксессуар, пока она не коснется тебя.

— Заходи, все уже собрались, — пригласила Энджи.

Донна села за стол напротив пятерки сестер, закурила, пробормотала что-то с сигаретой во рту и ножом вскрыла конверт. Сестры неспешно беседовали о занавесках и ценах на продукты, украдкой бросая взгляды на Донну и с трудом удерживаясь от смеха. Донна развернула бланк и принялась за чтение.

— Это из больницы.

— Твой анализ мазка, — сказала Джедди.

— Сегодня утром пришел, — сказала Энджи.

Тут лицо у Донны вытянулось. Ее взгляд, казалось, пронзал бумагу насквозь. Сестры стали отворачиваться, чтобы скрыть смех. Кэролайн и Линда даже выскочили на кухню, якобы попить водички.

— Налей мне чашечку, Кэролайн, — фыркала Линда.

Кэролайн пыталась изобразить, что у нее просто в горле пересохло и клокотание в глотке не имеет ничего общего с приступом смеха.