– «Божиею милостию мы, государь император Всероссийский, царь Польский…» – ясно и чётко читал владыка слова высочайшего манифеста об объявлении Турции войны.

Как только владыка дочитал последние слова манифеста, певчие звонко и радостно запели:

– Христос воскрес из мёртвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав…

Часто закрестились солдаты, этим движением снимая напряжённость момента, достигнувшую такой силы, что дольше уже нельзя было выдержать.

После троекратного «Христос воскрес» певчие начинали тихо, умилённо, а потом всё громче и дерзостнее, с вызовом петь:

– С нами Бог! Разумейте, языцы, и покоряйтеся, яко с нами Бог!

Когда последний призыв к небу и ко всему миру – «яко с нами Бог» затих, начался молебен. В конце его протодиакон возгласил:

– Паки и паки преклоныпе колена миром Господу помолимся.

Государь обернулся к войскам и громко скомандовал:

– Батальоны! На колени!

Солдатская масса с лёгким шумом преклонила колени. Виднее стали артиллерийские запряжки и стоящие подле лошадей на коленях люди. Над обнажёнными головами на флангах полков тихо реяли парчовые и шёлковые знамёна. Лёгкий ветер набежит на поле, развернёт, заиграет пёстрыми флажками жалонёров, флюгерами пик и упадёт, и они прильнут к штыкам и древкам.

Когда подходили к кресту и позади великого князя шёл генерал Драгомиров, владыка Павел передал крест священнику, а сам принял от служки икону Божией Матери и, осеняя ставшего на колено Драгомирова, громко сказал:

– Христолюбивый вождь пребывавшего в пределах нашей области воинства, благословляю тебя и всех твоих сподвижников святою Гербовецкою иконой Взбранной Воеводы, Царицы Небесной, покровительницы града и страны нашей, поручаю всех могущественному покровительству Её и молю и буду молить Её, да ведёт Она вас от подвига к подвигу, от победы к победе… Да возвратит вас Господь к нам целыми и невредимыми, увенчанными лаврами…

Возникло некоторое замешательство. Духовенство отходило с поля и разоблачалось, генерал Драгомиров не знал, куда девать икону. Государь садился на коня. Драгомирову подали его сытую гнедую лошадь. Но это продолжалось одно мгновение – адъютант принял от генерала икону, передал её полевому жандарму, и тот благоговейно понёс её к драгомировской коляске, стоявшей за скаковым павильоном.

Генерал сел на коня и вынул саблю из ножен.

– Ж-жал-лон-нёры, на линию-ю!

Вот он, тот радостный момент для юного жалонёрного офицера, когда может он лихо проскакать мимо государя, мимо войск и народной толпы и в мгновение ока точно провести прямую линию. Бегут за ним жалонёры с флажками, стали с поднятыми ружьями, ещё миг один – и ружья у ноги – провешена ровная линия церемониального марша.

Полки проходили густыми батальонными колоннами «ружья вольно», артиллерия пополубатарейно, кавалерия поэскадронно шагом. Государь не подавал, как обычно, сигналов, «рысь» или «галоп». Точно хотел он ещё раз внимательно и тщательно осмотреть каждого офицера и солдата. Гремели и гремели полковые марши, отбивал ногу турецкий барабан. Один хор сменял другой. Пели трубы кавалерийских полков свои напевные марши и, позванивая стременами, брызжа пеной с мундштуков, проходили драгуны, уланы и гусары. Войска не расходились после марша, как это всегда бывало после парада, но снова выстроились на поле тесными колоннами. От государя были поданы сигналы: «слушайте все» и «сбор начальников».

Офицеры, сверкая золотом погон, сбежались к государю. Кавалерийские и артиллерийские офицеры карьером неслись в интервалы рот и батальонов. Визжали, устанавливаясь, нервные кобылы, чуя жеребцов.

Государь тронул шенкелями лошадь и медленно подъехал к офицерам. Наступила мгновенная тишина.

– Пег'ед отпг'авлетем вашим в поход я хочу вас напутствовать, – сказал просто и громко государь.

Это не речь, заранее заготовленная, но слово отца к детям. Прекрасные глаза государя устремились на офицеров.

– Если пг'идётся вам сг'азиться с вг'агом, покажите себя в деле молодцами и поддег'жите стаг'ую славу своих полков. Есть между вами молодые части, ещё не бывавшие в огне. Я надеюсь – они не отстанут от стаг'ых и постаг'аются сравняться с ними в боевых отличиях. Желаю вам возвг'атиться поског'её… И со славою! Пг'ощайте, господа! Поддег'жите честь г'усского ог'ужия!

Голос государя стал громче, теплее и напряжённее.

– И да хг'анит вас Всевышний!

Государь тронул свою лошадь прямо на офицеров. В глубокой, благоговейной тишине те расступились, и государь подъехал к молчаливо стоявшим солдатским рядам.

– Пг'ощайте, г'ебята! До свидания!

– Счастливо оставаться…

И вдруг – «ура!». Такое «ура», какого ещё не было на поле. Всё перемешалось. Кепи, каски и шапки полетели вверх, солдаты с поднятыми ружьями стали выбегать из строя и окружили государя, восторженно крича «ура». Народ прорвал цепь полицейских и полевых жандармов и бежал по полю. Мужчины и женщины становились на колени, простирали руки к государю и кричали:

– Ура!.. За братий!..

– Ура! За свободу славян! За веру Христову!..

Старый царский кучер Фрол Сергеев с медалями на синем кафтане, будучи умудрён опытом, понимал и чувствовал ту грань, до которой можно доводить народный восторг. Он быстро подал коляску. На её подножке стоял царский конюший в синем чекмене и алой фуражке.

– Посторонитесь, господа! Дозвольте проехать!

Государь слез с лошади и сел в коляску. Его лицо было орошено слезами.

Взволнованный и потрясённый всем виденным и пережитым, Порфирий ехал в фаэтоне, обгоняя идущие с поля войска. Он на смотру узнал, что генерал Драгомиров берёт его для поручений.

У самого въезда в город Порфирию пересекла дорогу идущая со смотра донская батарея. Впереди песельники в лихо надетых набекрень на завитые запылённые чубы киверах дружно и ладно пели:

Коричневые обуховские пушки позванивали на зелёных лафетах, на Порфирия наносило серую пыль. Пахло конским потом, дёгтем, пенькою новых уносных канатов-постромок.

Порфирий приказал извозчику свернуть в боковую улицу, и только тот раскатился среди цветущих фруктовых садов, как попал между двух эскадронов рижских драгун и должен был ехать между ними. Сзади звенел бубенцами и колокольцами разукрашенный лентами и мохрами бунчук, и запевала сладким тенором пел:

Хор с бубном, с треугольником, с присвистом подхватил дружно и весело:

Дзыннь, дзыннь, дзыннь, – дырг, дырг, дырг, – треугольник и бубен сливались с хором.

Подхватил хор:

Лошади сзади фыркали и храпели. Офицеры, весело смеясь, говорили между собою. Запевала заливался: