От приезда Горчакова в Вену Андраши многого не ожидал. Россия не откажется от создания на Балканах славянского государства, а он, Дьюла Андраши, если встала так остро речь о Болгарии, согласен видеть её разделённой на две автономные области: одну под протекторатом Оттоманской Порты, другую под протекторатом австро-венгерской монархии.

Однако российский канцлер и слышать о том не хотел, заявив в Шенбрунне:

– Наша внешняя политика зиждется на постоянстве, и, как было обусловлено прежде, Вена получит протекторат над Боснией и Герцеговиной, и не более.

От такой категоричности Андраши даже растерялся. Мягкий тон он сменил скрытыми угрозами:

– Ваша внешняя политика, князь, вызывает неудовольствие не только нашего кабинета.

Губы Горчакова тронула лёгкая усмешка:

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду английский кабинет.

– Разве лорд Биконсфилд уполномочил вас говорить от имени его кабинета?

Андраши смутился:

– Вы неправильно меня истолковали.

– Весьма возможно. Но вы упомянули Британию.

– На сегодня, князь, во внешней политике Австро-Венгрии и Англии больше точек соприкосновения, чем с Россией, к сожалению. Лично я бы этого не желал.

– Мы тем более. Наш император питает к вашему глубокую симпатию, а для истории взаимоотношений России и Австро-Венгрии характерны скорее добрые отношения, нежели недоброжелательные.

– Создание независимой Болгарии, в своей политике ориентирующейся на Россию, нас беспокоит.

– Отчего же? Если Болгария будет создана на правах независимой, то и её внешняя политика должна ориентироваться только на интересы своего государства и своего народа. И потом, к чему столь могучему государству, как Австро-Венгрия, опасаться Болгарии? Думаю, Стамбул для Вены грознее. Тем более когда во дворце султана англичане чувствуют себя хозяевами. Считаю, это опасно и для нас, и для вас.

– Австро-Венгрия не относится к черноморским державам.

– Это ещё не означает, что ей безразлично, чьи корабли бороздят Чёрное море и поднимают дунайскую волну…

Венские встречи между Андраши и Горчаковым не привели к установлению единства взглядов России и Австро-Венгрии. Российский канцлер покинул Вену с твёрдым убеждением: на предстоящем конгрессе столкновения неизбежны.

Атмосфера была как бы насыщена порохом. Одно неосторожное обращение с огнём – и Европа взорвётся. Лорд Биконсфилд продолжал угрожающе размахивать пылающим факелом. Петра Шувалова затаскали в британское министерство иностранных дел, пока наконец российский посол не ответил раздражённо:

– Ко всем вашим канавам мы касательства не имеем, но и вы не лезьте в нашу черноморскую лужу.

Своим же сотрудникам на последующие звонки велел отвечать: «Господин посол болен».

Андраши усердно раздувал тлеющий фитиль. Встретив на прогулке в парке российского посла Новикова, Дьюла Андраши заметил раздражённо:

– Вы создаёте зависимое от вашей политики славянское государство на Балканах. Прошу информировать Петербург, что в Шенбрунне этого не потерпят…

О возвращении Дунайской армии в Россию до окончательного решения всех спорных вопросов не могло быть и речи. Император Александр II писал брату, великому князю Николаю Николаевичу: «Англия ищет только предлог, чтобы объявить нам войну».

Европейский конгресс стал необходимостью. Россия склонна была провести его в Баден-Бадене, Австрия настаивала на Вене, Пруссия и Англия делали вид, что на конгресс не явятся.

Горчаков обратился с посланием к Бисмарку, предложив избрать местом конгресса Берлин, а железному канцлеру отводил роль председателя.

Рейхсканцлер Бисмарк хохотал гомерически, предвкушая скорую дипломатическую схватку. Постукивая подкованными каблуками сапог по дворцовому паркету, канцлер, будто фельдфебель на плацу, чеканил императору Вильгельму:

– Ваше величество, Европа накануне кульминационных событий, и на Берлинском конгрессе нам, немцам, предстоит рядиться в тогу миротворцев, ни на пфенниг не поступаясь собственной выгодой…

В ожидании конгресса Бисмарк удалился в своё поместье Фридрихсруе, что близ Гамбурга.

В самом конце марта Горчаков направил в Вену графа Игнатьева.

– Граф, – сказал российский министр иностранных дел, – посылая вас в Шенбрунн, предпринимаем ещё одну попытку договориться с Австрией по спорным вопросам. Хотя я, милостивый государь, в эту затею не очень-то верю, ибо недавно проделал в Вену бесполезный вояж. Аппетиты австрийцев непомерны, их уже не устраивает Босния и Герцеговина, им подавай политический и экономический контроль над всем Западным Балканским полуостровом. Франц-Иосиф мечтает иметь выход к Салоникам и Эгейскому морю… Однако поезжайте, любезный Иван Павлович, с Богом…

Игнатьев возвратился в Санкт-Петербург ни с чем.

Вопрос о мире или о войне не приблизился к развязке, Россия оставалась непреклонной, Англия и Австрия угрожали боевыми действиями. Биконсфилд издал указ о призыве резервистов.

Министр иностранных дел Британской империи лорд Дерби подал в отставку. Лорд Биконсфилд поручил новому министру Солсбери повести с российским послом графом Шуваловым тайные переговоры. Но всё тайное становится явным. Выяснилось; Англия, соглашаясь на присоединение к России придунайского участка Бессарабии, Карса, Батума, требовала разделить Болгарию на две части – северную и южную, а границею между ними должны были служить Балканы.

Канцлер Горчаков с досадой изрёк:

– Русские солдаты не жалели живота своего, дабы видеть свободной Болгарию…

Возвращаясь в Петербург, Шувалов не преминул навестить своего друга Бисмарка в его охотничьем замке Фридрихсруе.

За бокалом рейнского рейхсканцлер сказал графу:

– России надо проявить уступчивость. Ваш уговор с англичанами снимает вопрос, быть или не быть войне между вами и Англией. А одна Австрия начать боевые действия против русской армии не решится.

В Санкт-Петербурге весна ещё не взяла своё, снег осел, но не стаял, ночами держались морозы.

В обеденный час Горчаков спустился по широкой мраморной лестнице Зимнего дворца, по ту и другую сторону которой застыли бравые гренадеры. Проворный швейцар с осанкой генерала помог надеть шубу, распахнул дверь перед российским канцлером.

У царского подъезда Александра Михайловича дожидались лёгкие саночки. (Горчаков не спешил пересаживаться в коляску: сани меньше трясло на булыжной мостовой.) Кучер разобрал поводья, и сытые застоявшиеся кони, пританцовывая, пошли в рысь.

– Смотри, Ванька, опрокинешь, с тебя шкуру спустят, а моих костей не соберут!

– Ничё, барин, доставлю в целости!..

Вот и Певческий мост, министерство иностранных дел России. Покуда Горчаков выбирался из саночек и волочил ноги по коридорам в свой кабинет, сотрудники успели сообщить советнику Жомини о приезде министра.

– Любезный Александр Генрихович, – встретил Жомини Горчаков, – государь согласен с нами по всем пунктам, какие нам предстоит отстаивать в Берлине. Император, слушая графа Шувалова, сказал, что Сент-Джемский кабинет требует полного пересмотра Сан-Стефанского договора, будто не мы, а они одержали победу над Портой. Я ответил Петру Андреевичу: страшусь политической изоляции, коей нас попытаются окружить на конгрессе, но Россия не подсудная страна, а держава-победительница, и мы будем решительно отклонять притязания англичан и австрийцев…

Горчаков помолчал, потом снова заговорил:

– Не приведи Бог расхвораться, тогда на конгрессе меня заменит Шувалов. Хотя я бы желал видеть в этой роли графа Николая Павловича Игнатьева. Но такова воля государя. – Канцлер вздохнул, пожевал губами. – В трудный час для России сел я в кресло министра, в нелёгкий час покину его.

Жомини молча согласился, Горчаков подошёл к камину, погрел озябшие руки. Потом подставил огню спину.

– Поясница болит, а ещё больше душа.

Неожиданно хитрая усмешка тронула тонкие губы.