Подобные мысли уже владели умами в течение столетия, пример такого образа жизни подавали нищенствующие ордена францисканцев и доминиканцев. Женское движение бегинок проповедовало те же идеалы.

Мысли об обновлении церкви, представленные могущественным императором, могли бы привести к замыканию церкви на самой себе и ослабить ее светскую претензию на власть.

Фридрих II предостерегает короля Франции Людовика от папской политики власти: «…они начали с Нас это, но знайте, закончат Вами, ибо, однажды уничтожив Нашу власть, не ожидают никакого сопротивления».

26 февраля 1246 года он призвал князей мира: «Ведь те, кто сегодня носит имя священников, жиреющие на подачках отцов, угнетающие сыновей, сами сыновья Наших подданных, забывают положение отцов и не соблаговоляют оказывать какую-нибудь преданность ни императору, ни королям, как только их посвятили в апостольские отцы… Но Мы не первые и не последние, кого пренебрежение священников отчуждает и пытается свергнуть с высоты. То же произойдет с Вами, если Вы послушаетесь лицемеров святости, в своей алчности надеющихся, что в их пасть низвергнется целый Иордан… В самом деле, огромные прибыли, которыми они обогащаются, высасывая их из многих государств, как Вы сами знаете, доводят их до безумия… Чем охотнее Вы протягиваете руки этим беднякам, с тем большей жадностью они хватают уже не только за руки, но и за локти… Мы всегда стремились привести священников всех рангов, и особенно самого высокого, к изначальной церкви, к подражанию смирению Господа апостольским образом жизни. Ибо (только) такие священники заставляют ангелов взирать на них, сияя от удивления, могут исцелять больных, поднимать мертвых и своей святостью, а не силой оружия, подчинять себе князей и королей. Эти же, напротив, предаются светскому образу жизни, упиваются наслаждениями, пренебрегают Богом; в потоке сокровищ утонуло их благочестие. Лишить их губительных сокровищ, которыми они развратно отягощены, — дело христианской любви к ближнему».

Такое послание, служащее путеводной нитью для последующих столетий, наполненных поисками реформ, с его обвинениями клира могло бы выйти из-под пера Мартина Лютера, в то же время открыто демонстрирует оторванность от реальности императора, считающегося тем не менее рационалистом.

Здесь же он говорит о «хрупком мире» между папой и императором, никак не понимая очевидного: их отношения полностью разорваны. Он не слышит голоса папы, отвечающего на защитную речь Таддеуса Суесского: «О сколько, сколько было уже обещано, но никогда и ни к какому сроку не выполнялось! И так будет впредь. Наверняка новое обещание рассчитывает лишь остановить уже занесенный над корневищем топор, дабы обмануть и убедить разойтись церковное собрание».

Он все еще верит в «возможность хрупкого мира» между императором и папой, который должен быть создан «могучим посредником». Фридрих, надеясь на мир, призывает церковь к евангельской бедности и убеждает королей прекратить получение церковью доходов, отнять у нее губительные сокровища.

Провозглашающий подобные тезисы может надеяться лишь на свою дружину в борьбе против ненасытной Римской курии, но ни в коем случае не на «хрупкий мир» с папой и курией. В истории церкви всегда какие-то люди хотели бы проводить жизнь в бедности со своими общинами. Церковь поддерживала их, пока они не начинали выступать против основных принципов веры и первенства курии и папы. Но те, кто требовал от церкви бедности, подвергались проклятию, если не сожжению, как, например, бедный Арнольд из Брешии (ум. в 1155 г.).

Император-реформатор во главе нищенствующего движения в XIII веке, император-обновитель церкви — по-видимому, жизнеспособная идея, но абсолютно не сочетающаяся с поисками «хрупкого мира» с папой путем переговоров.

В жалобах Фридриха не видно ничего нового. Уже на соборе в Лионе один из английских прелатов выступил против непомерных церковных сборов. Решительные призывы к бедности церкви привели бы на сторону императора английских баронов, страдавших, как и их слабый король, оттого, что были ленниками церкви.

Во Франции многие бароны объединились в союз для защиты светской юрисдикции от клира. Князья, например герцог Бургундский или граф Бретонский, гордо заявляли в уставе союза: королевство Франция «завоевано не по написанному праву и не самонадеянностью духовенства, а военной силой; они, знать страны, опять принимают на себя отобранное у них право судить, желая привести к бедности разбогатевших на своей алчности священников».

Разумеется, император Фридрих II не смог бы провести подобную реформу церкви, ведь в действительности его интересовала вовсе не религиозная подоплека. Порицания разбогатевшей церкви — лишь средство политической борьбы Штауфена. Будучи фанатиком порядка, он был бы не прочь использовать упорядоченную церковную систему в качестве средства для управления людьми по всей земле. Но церковь должна стоять ниже величия императора и уж ни в коем случае не считать себя властью, имеющей право судить весь мир.

Фердинанд Грегоровиус метко замечает: «Смещение папы с поста верховного судьи над светской властью и возвращение церкви к ее аполитичному первоначальному статусу путем секуляризации ее имущества — вот реформа, требуемая великим императором, но он мог лишь продекларировать ее в виде собственного мнения». Высказывать подобные взгляды против папы и курии, будучи не в состоянии отстаивать их в борьбе, — такое поведение неминуемо вело к краху.

Избрание в Германии антикороля в противовес Гогенштауфену явилось для папской дипломатии нелегким предприятием. Его дом правил слишком долго, слишком твердо именно эту династию считали в Германии королевским родом, данным самим Богом.

Первым предостережением изменения сознания стало отсутствие архиепископов Майнца и Кёльна на придворном совете в Вероне и их присутствие на соборе в Лионе.

Из Майнца и Кёльна по всей стране устремились папские послы, прежде всего члены нищенствующих орденов, оповещая об отлучении императора от церкви и его смещении с трона. Рука курии сжималась все сильнее. Епископы, не поддержавшие архиепископов Майнцского и Кёльнского, отстранялись от должности. Например, епископы Вормса и Регенсбурга, аббаты достопочтенных, основанных во времена Каролингов или в еще более древние времена монастырей Эллвангена, Райхенау, Кемптена и Сан-Галлена. Большая часть юго-запада Германии находилась под интердиктом. Душевное смятение людей не поддается описанию: их лишили всех таинств, крещения, причастия, не могло состояться ни венчание, ни христианское погребение. Ужас накрыл страну, и запуганные люди склонились.

Папскому легату, епископу Филиппу из Феррары, при содействии архиепископа Кёльнского удалось перетянуть на сторону папы ландграфа Генриха Распе, уговорив его стать антикоролем. Перемена в сознании произошла во многом благодаря еще и двадцати пяти тысячам серебряных марок и великодушному разрешению на расторжение брака, выданному папой ландграфу. Генрих Распе, озлобленный муж, остававшийся бездетным в трех браках, желал возвысить свой род, который на нем и заканчивался, славой королевской и императорской короны, даже если на ней будет лежать отблеск предательства и вероломства.

Кроме золота, разрешения на развод и привилегий от папы, его готовность стать антикоролем усилил и намек епископа Бамбергского, посоветовавшего ландграфу, возвратясь из Лиона, без всяких сомнений принять корону, поскольку император недолго будет оставаться среди живых.

Высказывание епископа Бамбергского получает особое значение, если вспомнить, как папа обещал французскому королю объявить окончательное решение к Пасхе 1246 года. Во всяком случае, 22 мая 1246 года ландграфа Генриха Распе при содействии трех рейнских епископов — Майнцского, Трирского и Кёльнского — и своих собственных голосов избрали королем в Байтехоххайме, близ Вюрцбурга. Другими выборщиками называют епископов Страсбурга, Метца и Шпейера.