Рейхстаг послужил замечательным поводом для окончательного примирения между Вельфами и Штауфенами, между Вельфом и Вайблингом. Внук Генриха Льва, устоявший в свое время перед предложением папы сделаться альтернативным королем, склонил колени перед Фридрихом II, внуком великого Фридриха Барбароссы, когда-то уничтожившего герцогский дом Вельфов, и пред распятием вложил руку в руку императора и поклялся ему в верности.

Рукопожатие с правителем являлось древним германским обычаем. После этого жеста, «1ппшхгю тапит», Вельф Оттон стал вассалом императора и принял из его рук знамя своего нового герцогства, Брауншвейг-Люнебургского, отданного ему как наследный лен. Событие показалось Фридриху настолько важным, что он приказал: «День сей должен быть занесен во все анналы империи, ибо империя увеличилась на одно герцогство».

Затем император взял с имперских князей клятву об участии в военном походе против Италии. На другой день архиепископ Майнцский устроил в соборе торжественную мессу, в которой принимал участие император, надевший на церемонию корону. После этого император отпраздновал с князьями и двенадцатью тысячами (?) рыцарей последний великий рейхстаг на германской земле.

Зиму он провел в своей эльзасской резиденции, самой любимой из наследных германских земель. Солнечным холмистым ландшафтом она напоминала ему далекую Апулию.

Вместе с ним находилась и юная императрица Изабелла. Еще одна женщина появляется в его окружении. Адельхайд, девица из швабского аристократического рода, подруга дней его юности. Она привезла их ребенка, мальчика Энцио. Императора очаровал сын, точная копия отца, и он оставил его при себе. Фридрих желал более никогда не расставаться с ним. Но злая судьба все же разлучила их.

Той зимой в Эльзасе Фридрих развил бурную политическую деятельность: ему необходимо было вернуть доверие швабской знати, ведь в свое время она встала на сторону его сына. Он обращался с бывшими сторонниками сына с великодушием, совсем не так, как привык поступать с противниками на Сицилии, и ему удалось вернуть их послушание. Даже епископа Ландульфа Вормсского и Ансельма фон Юстингена не обошла королевская милость. Только Генрих фон Найффен сбежал в Вену, ко двору Бабенберга. Австрийский герцог оказался единственным имперским князем, не явившимся в Майнц, он игнорировал и прошлые приглашения. Генрих фон Найффен определенно сделал все возможное, чтобы отвратить герцога Бабенбергского от императора.

Из дней, проведенных в Эльзасе, до нас дошел случай, характеризующий Фридриха как терпимого правителя, каким его любит представлять немецкая историческая наука.

В Фульде и ее окрестностях разразились еврейские погромы. Евреев обвиняли в совершении ритуального убийства двоих христианских мальчиков. Евреи и христиане в поисках правосудия появились в Хагенау. Христиане в качестве доказательства принесли два полуразложившихся тела. Император изрек: «Раз они мертвы, идите и похороните их. Для чего-либо другого они не годятся». Император, еще на Сицилии знавший евреев и их обычаи, объявил их невиновными.

Но затем император приказал провести подробное расследование произошедшего. Поначалу он обратился за приговором к духовным и светским князьям:

«Они, исповедуя различную веру, высказывали различные мнения… Так мы предвидели из тайных глубин Нашего знания, что лучше было бы принять меры против обвиняемых в преступлении евреев через евреев, принявших христианство. Они, будучи противниками (евреев), не скрыли бы, что они могли бы знать против них из Пятикнижия или с помощью книг Ветхого Завета. Хотя Наша мудрость благодаря знакомству с многими книгами, благоразумно полагает очевидной невиновность названных евреев, Мы, к удовлетворению не только необразованного народа, но и закона, по Нашему дальновидному благому решению и в согласии с князьями, вельможами, дворянами, аббатами и духовенством отослали после случившегося специальных послов ко всем королям западных стран, через которых Мы вызвали к себе из их королевств опытных в еврейском законе новообращенных в возможно большем количестве».

Король Генрих Английский ответил сразу, заявив о своей готовности помочь. Можно сказать, имела место всеобщая готовность к сотрудничеству. Так состоялась первая общеевропейская комиссия, констатировавшая следующее: в писаниях иудеев не нашлось никакого побуждения к ритуальным убийствам, более того, талмуд и тора устанавливают строгое наказание даже за кровавое жертвоприношение животных.

Исходя из этого, император распорядился запретить в будущем подобные обвинения евреев по всей империи.

Клятва имперских князей на рейхстаге в Майнце создала обманчивую иллюзию единства и сплоченности. Если бы Фридрих внимательно проанализировал результат уступок имперским князьям, то получилась бы такая картина: новому герцогу Брауншвейг-Люнебургскому ему пришлось бы предоставить отсрочку уже в Майнце, с тем чтобы он привел в порядок дела в своем новом герцогстве. От баварского и богемского войска он вынужденно отказался, поскольку их нужно было использовать для восстановления прав империи от мятежного австрийца Фридриха Строптивого. Люди с северо-запада во главе с архиепископом Кёльнским вымогали у императора разрешение не участвовать в итальянском походе, ссылаясь на освобождение герцога Брауншвейг-Люнебургского. Итак, императору оставались только швабы, обреченные всегда нести главное бремя войн и мечты Штауфенов.

Странно, но тот же самый император, на Сицилии вопреки воле дворянства создавший сильное централизованное государство, называемое тиранией, в Германии всегда проводил политику полумер и довольствовался лишь обманчивыми иллюзиями.

Итак, широко разрекламированный поход, призванный вынудить Италию к «осуществлению прав империи», на деле оказался неприметной военной кампанией.

С тысячей швабских рыцарей летом 1236 года Фридрих вступил в Италию и к августу достиг предместий Вероны, удерживаемой Гебхардом фон Арнштайном с пятью сотнями всадников и сотней стрелков.

Папа Григорий с большой озабоченностью воспринял известие о громкой клятве германских князей о покорении мятежной Ломбардии. С одной стороны, Ломбардия действительно попрала права империи, когда вступила в союз с молодым королем Генрихом (VII) против императора, за что император и объявил ее вне закона. С другой стороны, папа Григорий подверг Генриха церковному наказанию за нарушение клятвы, данной в Чивидале. Папа отлучил сына императора от церкви и поэтому не мог открыто одобрять действия союзников Генриха. Но и победа императора над Ломбардией не входила в его планы, так как в данном случае папскому государству угрожала бы вся мощь империи Штауфена, как с севера, так и с юга. Положение папы опустилось бы до уровня имперского епископа, а Рим стал бы имперским городом. Мы еще познакомимся с заявлениями Фридриха на эту тему.

В курии не достигли единогласия. Главные придворные судьи, Петр ди Винеа и Таддеус Суесский, поспешившие в Рим с поручением от императора, знали: некоторые члены курии, на которых было нетрудно повлиять, — такие как кардинал Колонна и генуэзец кардинал Синибальдо Фиески, — придерживались мнения, что для папы было бы лучше добиться приемлемого мира между императором и Ломбардской лигой, чем, держа камень за пазухой, делать лигу орудием против императора.

Император тоже находился в достаточно уязвимом положении. Великое имперское войско, о котором все торжественно поклялись в Майнце, уменьшилось до тысячи всадников. Впрочем, он получил подмогу от Эццелино ди Романо, да еще некоторые верные императору города прислали подкрепление, но все же император осознавал свою военную слабость. Он послал верного Германа фон Зальца в Рим, где тот огласил весьма основательное предложение. Ломбардии предлагалось выдать в качестве залога тридцать тысяч серебряных марок, а в случае будущего мятежа ей грозили еще одно объявление вне закона и новая анафема.