Затем императорским указом устанавливались назначения на должность профессоров, определялись стипендии, размеры платы на пропитание учеников (две золотые унции), короче говоря, весь жизненный уклад студентов был заложен, записан до мелочей, вплоть до порядка выдачи книг из библиотеки.

В отличие от своего деда, императора Фридриха I Барбароссы, в ноябре 1158 года издавшего на Ронкальских полях «Рrivilegium scholasticum» [15]— закон, учредивший академическую свободу в Европе и по сегодняшний день являющийся основой свободного обучения и исследования, — Фридрих учредил в деспотическом государстве деспотичный университет.

Фридрих определил в указе: «…Мы желаем, а также приказываем всем, управляющим провинциями и стоящим во главе учреждений власти, повсеместно и широко известить и приказать всем учащимся под угрозой телесного и денежного наказания не сметь для своей учебы уезжать за границу или учиться и учить где-либо в другом месте за пределами государства. Если кто-нибудь из королевства посещает школу за пределами королевства, вы должны приказать его родителям под страхом вышеназванного наказания тотчас же вернуть его до праздника Святого Михаила…»

В послании от 1239 года император еще раз очень ясно излагает цель основания университета и собственных просветительских устремлений:

«Хотя Наши рыцари хорошо знают ратное дело, все же подобает не только украсить императорское величие оружием, но и вооружить его законом; ибо и в военное и в мирное время налог должен использоваться разумно и соответственно назначению…»

Все подчинено государственным целям, а цель и смысл государства есть императорское величие. Неудивительно, что из этого университета не вышло ученых уровня Петра из Виней или Таддеуса из Суессы: оба окончили Высшую школу в Болонье. Выпущенные из Неаполитанского университета чиновники изо всех сил служили выполнению государственных задач.

Своеобразие политики Фридриха заключается в том, что он все, даже самое незначительное, ставил на службу государству. Это возможно лишь для человека, самого себя видящего целью государства и весь мир концентрирующего на собственном «Я».

Фридрих умел поставить на пользу самому себе все вокруг себя. Утилитаризм, полезность, вознесенная до уровня жизненного принципа, является философией, впервые разработанной лишь в XIX веке. Ее ведущим теоретиком стал Джон Стюарт Милл (1806— 1873 гг.), а одним из первых практиков, без сомнения, — Фридрих II Гогенштауфен. Рассмотрим характерный пример.

В норманнской Сицилии сравнительно мирно сосуществовали иудеи, магометане, католики и православные христиане. Именно Фридрих II вопреки своей хваленой терпимости разделил сложившееся смешение религий и народов. Он удалил магометан с острова Сицилия и поселил их отдельно на материке, создав в Лючере сарацинскую колонию. Там они находились под лучшим контролем, нежели в диком, необозримом горном мире острова. Уже из соображений полезности он сформировал из них тайное войско.

С иудеями он поступил по основополагающей тенденции решений собора. По декрету иудеям следовало внешне отличаться от христиан: носить желтую заплатку и отращивать бороду, дабы их можно было опознать и «не путать с исповедующими христианство». Нарушителей приказа лишали имущества, а бедным клеймили лоб.

Это не было направлено против иудейской религии. Невозможно теперь выяснить, возникла ли религиозная терпимость Фридриха из признания религиозного равноправия или из осознания религиозной равноценности трех религий, основанных на Писании. Изоляция магометан и знаки, позволяющие различать евреев, демонстрируют лишь его представления о порядке. Вплоть до XX столетия Фридриха превозносили как фанатика права. Скорее его можно назвать фанатиком закона, прежде всего своих собственных законов. И в данном случае ясно отражено его представление о порядке. Ведь неупорядоченность запутывает государство и вредит его целям.

Таким образом, иудеи могли, если они не наносили вреда государству, беспрепятственно жить по собственным религиозным законам. Благодаря некоторым религиозным положениям они могли даже приносить пользу государству. Император постановил в декрете: «…Из обязательств Нашего закона о ростовщичестве Мы исключаем только иудеев, взимающих проценты, запрещенные законом Божьим, поскольку они, как известно, не подчиняются закону блаженных отцов церкви».

Постановление помогло всем. Евреи имели доходное ремесло, а государство — налоговые сборы с их деятельности. Фридрих пишет евреям Трани в 1221 году:

«…Мы, учтя покорность и добровольную службу, берем евреев города Трани и их имущество под свою защиту. Мы навсегда гарантируем всем евреям, приехавшим жить в город Трани и пробывшим там один год, налог с доходов, составляющий не более чем третью часть от тридцати восьми золотых унций, которые они должны ежегодно платить церкви Трани, каждый соответственно своему состоянию…»

В скором времени все должно было измениться. Существовал стародавний спор, подчиняются ли евреи, как иностранцы, государственной власти или, как неверные, власти церкви. Фридрих провозгласил евреев «государственными» и поместил их в созданные им монополии.

Поскольку они подчинялись королевской палате, их называли «палатными евреями». Мы можем встретить их в монополиях государственных красилен, в переработке шелка, в торговле шелком, где они на благо государства, а также на собственное благо занимали даже руководящие посты. Несмотря на религиозную терпимость, ни иудеи, ни сарацины не получили равноправия. Нерасследованное убийство стоило общине, где оно произошло, сотни аугусталенов, если убитый был христианином, и лишь пятьдесят платили за убитого еврея или сарацина.

Фридрих писал папе: «Мы стараемся, вдохновляемые небесами, вернуть к вере не только сарацинов Лючеры, но и всю общность народов…»

В высказывании Фридриха можно увидеть риторический фейерверк или, вероятно, чистую иронию, поскольку христианизация сарацин и евреев противоречила бы государственным выгоде и доктрине. В случае с евреями он потерял бы палатных работников и отягчающие их налоги — подушный налог, налог на рождение, на свадьбу и другие выплаты. Пока Фридрих использовал евреев во благо государству, он чувствовал себя по-особому связанным с ними в духовной и научной сфере.

Так же как и Карл Великий, Фридрих II имел при дворе маленькую «республику ученых», где собирались люди всех народов и религий «под сводом свободного человеческого духа».

Мы встречаем здесь еврейских ученых: Иуду бен Соломона Коена, Якоба бен Аббамари, Моисея бен Соломона. Император почитал их как больших ученых, комментаторов и переводчиков. С трудами великого еврейского философа Маймунида (ум. в 1204 г.) Фридрих познакомился благодаря Моисею бен Соломону из Салерно.

«Во враждебности к евреям Фридрих имел много братьев по духу среди современников, но в отношении свободного от предрассудков уважения к еврейским ученым — ни одного».

Фридрих не испытывал любви к евреям, но восхищался рационализмом их духа. При этом Фридрих не относился к терпимым князьям, каким его часто считают. Один из его самых крупных современных почитателей, Эрнст Канторович, пишет: «По своим личным качествам и по отношению к культам государства, на которое в равной степени покушались бунтовщики и еретики, Фридрих в действительности являлся самым нетерпимым императором, какие вообще рождались в Западной Европе».

Исследователи жизни Фридриха II всегда удивляются, как кажущийся таким просвещенным, терпимым и равнодушным к религии император издал настолько радикальные, даже варварские законы против еретиков.

Разумеется, он сделал это не из желания заслужить благосклонность папы или церкви.

Вопрос легко выясняется, если мы примем в расчет фанатичное стремление Фридриха к порядку, свойственные ему соображения полезности, требование обязательного выполнения изданных им законов и усиливающееся с годами мнение о божественности императорского положения. Целью его устремлений стало теперь не высокое положение первого германского императора Карла Великого или Веттинов и Франконской династии, а божественность римских цезарей.